Синий аметист

— Этих двоих, что с Христакиевым, — частил Радое, пробираясь узкими тропинками между высокими дувалами и низенькими постройками, — я и другой раз встречал. Они пришли почти сразу же после Жестянщика. Может, следили за ним, но потеряли след… Покрутились, покрутились, потом остановились у магазина Полатова, там и до сих пор стоят.

— Христакиев — лягавый, — мрачно вымолвил Коста. — Другие, наверное, тоже вроде него.

Хочешь, я послежу за ними, пока вы будете разговаривать с Жестянщиком, — предложил мальчик.

— Хорошо, — согласился Коста. — Если заметишь что-нибудь подозрительное, сразу же беги домой.

Он бросил взгляд на задний двор и вошел в дом.

Христо-Жестянщик сидел на низенькой скамеечке возле деда Мирона и что-то ему рассказывал. Когда хлопнула дверь, Христо обернулся и увидел Косту.

— Где ты ходишь? — обрадовался он. — А мы тут с дедом голову ломаем, что случилось.

Высокая фигура Христо заполнила все пространство небольшой комнаты, почти касаясь закопченного потолка.

— Ну, что со мной может случиться… — Калчев крепко пожал протянутую руку. — Шел соседними дворами, чтобы быстрее… А Христакиев и его люди пусть себе считают ворон у Полатовского магазина…

Они уселись на миндер. Дед Мирон придвинул поближе скамеечку, достал кисет с табаком и протянул гостю. Христо вынул из кармана бумажку и неуклюжими пальцами принялся сворачивать цигарку. Покончив с этим, взглянул на Калчева и улыбнулся. Взгляд был таким же доверчивым и чистым, как и душа Жестянщика.

В прошлом году Христо участвовал в своем родном селе во встрече Летящей четы [18] Георгия Бенковского. Потом еще с шестью смельчаками обстреливал турецкие поезда с войсками, прибывавшие на вокзал. После разгрома восстания, спасаясь от врагов, Христо, как и многие другие, укрылся в непроходимых дебрях Родопских гор. А спустя некоторое время, пробираясь по северным склонам гор, очутился в селе Куклен. В селе его никто не знал. Там он поселился и открыл скобяную мастерскую. Жил тихо, незаметно. Именно тогда и отыскал его Коста Калчев. Они были знакомы еще раньше, по работе в комитете. Павшему духом Христо встреча с Костой показалась спасением. Через три недели Коста помог Христо перебраться в Пловдив, и с тех пор Жестянщик жил в непрерывном ожидании важных событий. Такой час теперь настал.

— Ты мне наказал зайти к тебе, учитель, — сказал Христо. — Вот я и пришел. Давненько тебя жду…

Калчев не курил из-за тяжелых приступов удушья, которыми страда т давно, но сейчас он тоже взял щепотку табака и с наслаждением вдохнул его аромат.

— Что, опять в комитет захотелось, а? — лукаво взглянул он на Христо, опуская табак в кисет. — Позавчера был у меня разговор с одним человеком из Джурджу… Еще не все выяснено… А так, вслепую, нельзя… Погубим дело…

— Почему вслепую, учитель? — удивленно спросил Христо. — Я знаком со многими людьми в селах… Мало ли обошел их… сам знаешь, сколько было работы…

— Так-то оно так, Христо, — согласился Калчев. — Но в белованские села ты сейчас идти не можешь. А в пловдивских никого не знаешь. Все, кто уцелел, сейчас прячутся. Возьми хотя бы бай Ивана Арабаджию. Вот уже два месяца он ищет в стремских селах хоть какой-то след наших людей и не может никого разыскать.

Хлопнула дверь, в комнату вошел Радое и сообщил:

— Христакиев убрался, а на углу он столкнулся с Попиком.

Этим прозвищем в свое время наградил Бруцева дед Мирон, и, хотя семинарист уже давно порвал со своим прошлым, в доме Калчева его продолжали так называть.

— Где сейчас Кирилл? — поинтересовался, вставая, Коста.

— Как только он их заметил, сразу же вошел в магазин Полатова и оставался там, пока те не смылись… Сейчас идет сюда…

Снаружи кто-то очищал обувь от грязи. Потом дверь отворилась, и на пороге вырос Бруцев. Он весь кипел от негодования.

— Пес шелудивый! — выругался он. — Еле сдержался, чтобы не свернуть ему шею!

— Они тебя видели? — спросил Калчев.

— А кто их знает… Вроде говорили о чем-то между собой… Если только не притворялись… Вниз отправились, к малому рынку…

И, помолчав немного, снова взорвался:

— Станет мне говорить Дончев… Болгары, мол… Этот тоже болгарин. Болгарское имя носит, в болгарскую церковь ходит… Собака!

— Поди сюда! — засмеялся дед Мирон и подвинулся, освобождая место Бруцеву. — Будет тебе кипятиться-то!

В доме деда Мирона Бруцева любили за его непримиримый характер, жалели этого парня, который никогда не знал ни дома, ни ласки.

Старик дождался, пока семинарист устроится поудобней, потом поднялся, подошел к очагу и поставил на жар кастрюлю.

— Время уже обеденное… — И крикнул Радое, стоявшему у порога: — Принеси-ка сюда маленький столик…

Радое принес низенький столик. Придвинув его к миндеру, дед Мирон поставил перед каждым глазурованную миску, положил ложку, а посередине водрузил кастрюлю. Затем открыл крышку — и в комнате разнесся упоительный аромат чечевичной похлебки с чесноком. Прервавшийся было разговор возобновился с новой силой.

Мирон Калчев, умный и суровый человек, был родом из стрелчанских сел. В молодости он скитался по России, побывал под Ростовом и на Кубани, где научился выращивать арбузы и дыни. Вернувшись в Болгарию, осел в Пловдиве, но большую часть времени проводил на своей бахче под Сарайкыром. Дед Мирон был обучен грамоте и в свободное от работы время любил листать Костины книжки, как бы пытаясь увидеть за мелко исписанными буквами таинственный и необъятный мир.

К Бруцеву дед Мирон питал особую слабость. Может быть, потому, что тот был среди них самым молодым, а может, потому что сам был таким же неистовым спорщиком.

Вот и сейчас, сидя рядом с семинаристом, он время от времени подливал ему в тарелку. Бруцев ел быстро и с удовольствием, как человек, который всегда жил впроголодь. Но вместе с тем он внимательно следил за разговором, который велся за столом.

— Итак, — прервал он Каляева, подчищая тарелку корочкой хлеба, — вы утверждаете, что революция — дело общее. И в нем могут участвовать и греческие священники, и все фанариоты [19] из Филибе.

— Бруцев, — поморщился Коста. — Неужели ты не понимаешь, что в прошлом году восстание приобрело такой размах именно потому, что в нем участвовали не единицы, а весь народ. Прежде мы рассчитывали лишь на тайные комитеты, но этого недостаточно. Освободить Болгарию горсточка людей не может.

— А я опять повторяю, — прервал его Бруцев, — что вы — наивные люди. В наше время бороться за свободу — это значит быть готовым умереть за нее. Вот ты мне скажи, кто может это сделать: Гюмюшгердан, Полатовы или Апостолидис? Дудки…

— Не о них речь, — медленно проговорил Калчев, чувствуя, что вновь начинает задыхаться. — Мы говорили о людях, принимавших участие в борьбе за освобождение церкви и за просвещение, которым все болгарское дорого и свято.

— Да им плевать на все болгарское, — вскочил Бруцев.

— Верно говорит Попик, — сказал дед Мирон. — Но и Коста тоже прав… В такое время, как нынешнее, грамотные люди нужны как воздух.

— Твоя правда, дед, — покачал головой Жестянщик. — Ученые люди ох, как нужны. Братушки [20] кровь свою прольют, нас выручая, порядку научат, но ученые люди у нас должны быть свои…

— А если их порядок перейдет к нам, то нечего его хвалить, — махнул рукой Бруцев. — Исчезнут беи, придут помещики да графы…

— Не надо так, Кирко, пустое ведь говоришь… — строго заметил дед Мирон, поднимаясь с миндера. — Да знаешь ли ты, что такое степь донская, где река Днепр-батюшка… Оттуда к нам люди идут… Все оставили — и землю свою, и семьи…

— Все равно, дед, — стоял на своем Бруцев, хотя в голосе его зазвучали примирительные нотки. — Свое государство мы должны строить по-иному. Свобода нам нужна, настоящая свобода… для всех…

Коста понял, что этому спору не будет конца, и решил вмешаться.