Битва на Калке. Пока летит стрела

Но сейчас, узнав, что на севере князья собирают большое ополчение, для которого сгоняют народ даже из поселений, бродники решили предложить свои услуги. Смекнув, что раз Юрий Всеволодович ставит в своё войско лапотников, умеющих только землю ковырять да за скотиной ходить, то с радостью примет несколько сотен отчаянных, битых-перебитых мужиков со своими конями и оружием. Так и вышло, Юрий их принял.

Уверенность в победе внушало великому князю и то, что в объединённом суздальском войске находилось и много тех, кому стоять бы за Мстислава Мстиславича.

Целый полк, состоявший из жителей Торжка и даже новгородцев, под знамёнами Юрия Всеволодовича! Это тоже кое-что значило. Свои шли против своих! Сын на отца, брат на брата. Такого никогда ещё не было. Бывало, поднимались, конечно, новгородцы друг на друга, но то были свои, внутренние дела. А так, чтобы против родной земли идти...

Однако не только новгородцы и новоторжцы шли на своих. Неожиданно на стороне Мстислава Мстиславича выступил князь ростовский Константин! Старший против младших братьев — каково?

Давно уже ростовцы с суздальцами не воевали, давно. В последний раз — сорок лет назад это случилось. Здесь же, возле Юрьева Польского. Князь Всеволод, одержав на Юрьевском поле победу, потом за тридцать пять лет своего правления сделал одним народом и владимирцев, и суздальцев, и ростовцев. Кто знает — если бы дал старшинство Константину, то и осталось бы так?

То, что Константин передался Мстиславу Мстиславичу, и злило братьев, и смущало их. Больше всех беспокоился Юрий: несмотря на давние споры с братом, он не мог относиться к нему просто как к врагу, которого следует уничтожить. Если Юрий и не жаловал теперь Константина, то помнил свою любовь к нему. И воспоминания эти были Юрию чем-то приятны.

Константин был старше Юрия на пять лет, и в детстве они были очень дружны. А когда Юрий подрос, стали даже неразлучны. Он восхищался старшим братом, завидовал его способности к учению, его вдумчивой рассудительности, умению быть взрослым. В двенадцать лет у Константина уже был свой, небольшой, но настоящий полк, и многие боярские дети почитали за честь служить в том полку дружинниками. Отец в Константине души не чаял — тот был долго ожидаемым первенцем великого князя и несомненным преемником всех его дел и свершений. Константина первого стал Всеволод Юрьевич брать с собою на войну, началось это с того славного похода на половцев, после которого поганым ещё и до сих пор оправиться не удалось. И в этом Юрий тоже завидовал старшему брату, любя его и желая ни в чём не отставать.

И не помнил уже, как получилось, что от всей зависти к достоинствам брата осталась лишь зависть к его первородству, к тому, что наследует он Великое княжение. Со временем мысли Юрия о какой-то несправедливости судьбы по отношению к нему, стали неотвязчивыми. Юрий мучил себя вопросом: отчего не повезло родиться первым ему? Разве из него не получился бы великий князь? Он считал себя великим князем в душе. В то время их отношения с Константином стали заметно холоднее, это замечалось всеми. Юрий подозревал, что старшего брата против него настраивают, грешил на бояр Константиновых. Потом — и, наверное, не без оснований, — стал про себя винить в том отца. Стареющий великий князь (Юрий однажды отчётливо понял это), всё меньше заботясь о преемничестве, вдруг стал видеть в детях, Константине и Юрии, не столько преемников, сколько соперников себе. Всеволод Большое Гнездо так любил власть и величие своё, что ревновал, как старый муж ревнует молодую жену ко всякому.

Он, кстати, и был тогда таким старым мужем. За два года до смерти, шестидесятилетним стариком, вдовцом многодетным, взял за себя красавицу — полоцкую княжну шестнадцати лет от роду. И сразу же приревновал её к Юрию, может быть, и не без оснований, потому что молоденькая мачеха очень понравилась пасынку. Услал тогда отец Юрия в Суздаль, подальше от соблазна. Там, в Суздале, погрустив, Юрий навсегда похоронил надежды на то, что Всеволод Юрьевич проявит к нему благосклонность большую, чем к Константину.

И вдруг через два года — как гром с ясного неба! Почувствовав приближение кончины, отец отчего-то взъелся на Константина и лишил его права на Великое княжение! И отдал его Юрию! Призвал второго сына к себе во Владимир и всё боярство, и всех выборных от разных концов своей земли заставил принести клятву в верности Юрию и целовать крест святой.

Юрий, конечно, понимал, что брата это должно обидеть. Но Константин и сам был хорош! Горд слишком — не захотел отцу простить какую-то малозначащую обиду, а ведь отец за ним в Ростов несколько раз посылал! Нет уж, хочешь быть великим князем — переломи себя, поклонись в ноги родителю, покажи ему сыновнюю любовь. Старый — он ведь как малый: с ним поласковее — и он к тебе ласков станет. Так что Константин сам был виноват в том, что лишился Владимирского стола.

А обвинять во всём стал, конечно, Юрия! Требовал даже, чтобы тот уступил ему Великое княжение — по старшинству! Но и сам, поди, не верил, что такое возможно. Так-то братец! Не проси и не требуй, а силой отними. Маловато силы? Тогда тихо сиди у себя в Ростове и будь доволен, что тебя не трогают.

Всё равно как-то не по себе от мысли, что с братом придётся сражаться как с врагом. Константин теперь был всё равно что покойник; а терять братьев всегда огорчительно. Даже если и ссорился с ними при жизни. Собственно говоря, сюда, в свой шатёр, установленный в поле возле готовой к паводку тихой речки Кзы, великий князь позвал братьев Ярослава и Святослава обсудить не столько грядущее сражение и раздел земель, сколько участь Константина. Ах, глупец! Самое лучшее для него будет, если погибнет в бою.

Но как-то не получилось самому завести разговор о Константине. Увлеклись с братьями дележом великих и знаменитых уделов, словно дети малые, когда им на праздник достаётся большой сладкий пирог.

   — Ну а что с книжником-то делать будем? — спросил Юрий, когда вроде бы уже обо всём переговорили и братья собирались разъезжаться по своим станам.

Во всё время беседы великий князь ждал, что который-нибудь из братьев вспомнит про Константина. Ни один не вспомнил. Святослав удивлённо вскинул круглые глаза на Юрия. Ярослав же понимающе прищурился:

   — Ты о нём не печалься, великий князь.

Называя так брата, что делал чрезвычайно редко, Ярослав как бы помогал ему: переводил вопрос о Константине из области личных и родственных отношений в область государственную. А здесь жалости, и любви места не бывает.

   — Жив останется Константин — его счастье, — продолжал Ярослав. — Но лучше бы ему смерть принять с честью. А то куда его потом девать-то? Ростов ему оставить — жирно будет. Сельцо какое дать для кормления? Или в темнице держать до скончания дней? Так тоже нехорошо будет. Хлопот не оберёшься, великий князь. У него много заступников найдётся. Донимать станут.

Великий князь Юрий Всеволодович почувствовал, что возразить нечего.

   — Ну и ладно, братья, — заключил он с некоторым душевным облегчением. — Как Бог рассудит, так тому и быть. Он, Константин-то, в бою не крепок, как помнится. Слаб, тщедушен. Болеет, говорят. Может случиться, что и погибнет.

После такого хорошего разговора не хотелось больше расстраиваться и думать о неприятном. Братья на слова Юрия ничего отвечать не стали.

Посидев ещё немного, Ярослав и Святослав ушли — каждый к своему войску. Юрий вышел из шатра — полюбоваться весенним закатом, подышать, нагулять перед ужином лёгкого голоду. Стражники княжеские, рассевшиеся вокруг костров, повскакали на ноги: не нужно ли чего государю? Как водится — возникла суета, понабежали все разом — и воевода, и мечники, и кравчий [6], и конюший. Не поймёшь: то ли услужить великому князю торопятся, то ли просить о чём-нибудь станут.

Если вдуматься, то бестолковый двор у него, у Юрия Всеволодовича. Нет, каждый своё дело, конечно, справляет, задержки не бывает ни в чём — ни в еде, ни в услугах, ни в устройстве забав и развлечений. Но как-то делается всё не так, как должно делаться! Незаметно всё должно быть исполняемо! Будто само собой. А для этих главное не так князю услужить, как выставиться, чтоб князь заметил, с какой истовостью они ему служат. Юрий сам довёл до такого. Учить надо своих приближённых, учить каждый день! Натаскивать. Но Юрию жалко было тратить на это время, да, впрочем, он и привык к некоторой назойливости услужающих. Иногда только сердился, когда злость хотелось сорвать на ком-нибудь. Вот у отца был двор! Это да. По одному шевелению его брови всё возникало и исчезало. И никакой толкотни.