Дорога неровная

Александра не жалела, что вышла замуж за Виталия — жили они неплохо, намного лучше других, не корила его, что ушел — как знать, может, и в самом деле так полюбил, что не по силам оказалось сдержать страсть. Одного не могла понять: как мог Виталий забыть сыновей, выпестованных им, ведь любовь — это она испытала потом сама — легче выкорчевать из сердца, чем вытравить из разума ответственность за детей. Видимо, и это передалось Виталию от шалопутной матери, если так легко отверг любовь двух продолжателей своего рода. Братья его, оторвавшись от семей, никогда не забывали о детях. Анатолий, имевший троих ребятишек, всегда старался найти работу с хорошим заработком, чтобы и алименты были немалые, и ему бы на жизнь хватало. А Володя отсылал деньги дочери без всякого исполнительного листа. Виталий же наоборот работал там, где меньше платили.

Александра всё время пыталась понять, почему Виталий поступил именно так, а не иначе. Искала-искала свои ошибки Александра, додумалась даже до того, что, наверное, колдовство, и правда, есть, что виновата в том старая злобная и мстительная Изгомиха. И рассмеялась глупым своим мыслям.

Именно в то время случилось так, что Александра нечаянно травмировала глаза аммиаком, и лёжа в больнице в полной темноте с повязкой на глазах, молилась всем святым, чтобы не лишилась зрения, ведь тогда дети совсем останутся без опоры. В самую же первую ночь приснилась ей бывшая свекровь. Она хохотала над бедой снохи, крича: «Я же говорила тебе, что ты останешься без глаз, детей своих не увидишь, без ног останешься, а сейчас уже без глаз! Я проклинаю тебя с твоим отродьем!» Это было так страшно, что женщина проснулась в холодном поту, перекрестилась неумело и ещё раз дала себе слово поставить заслон проклятию и своей прабабки, и свекрови. Спустя два года Александра узнала, что свекровь умерла именно в тот день, когда ей приснилась. У Александры волосы шевельнулись на голове: существует всё же колдовство. Нет, она не отдаст детей злобным невидимым силам, если даже таковые всё же существуют, ни за что не отдаст!..

Очнулась Александра от копания в своей душе лишь тогда, когда её вызвали в школу: Антона могли оставить в пятом классе на второй год. Классная руководительница сказала, что мальчик стал озлобленным и дерзким. Вот когда поняла Александра, что старшему сыну гораздо труднее, чем ей!

Ахнула, выругала себя самыми последними словами, что забыла о детях, нянча свою боль-обиду. И с той минуты старалась всегда быть с ними рядом, вникать в их дела, быть им другом, как была ей другом Павла Фёдоровна.

Именно тогда и решила подкопить денег, взять отпуск, поехать туда, где были корни её рода.

«Что ни случается, всё — к лучшему!» Наверное, это сказал однажды тот, кто изрек и то, что «не было бы счастья, да несчастье помогло!» Вот и Александра, страдая и мучительно анализируя крах своей семейной жизни, пришла к выводу, что слова те справедливы. В сущности, у нее осталась семья, с ней — её дети. И неизвестно, что случилось бы с ними, какими бы они стали, если б Виталий был рядом. Постепенно Александра поняла, насколько несовместим оказался её характер с характером Виталия.

Он был по-своему добрым, но лишь с теми, кого любил, Александра же была доброй и жалостливой к несчастьям просто других людей. Он был равнодушен к происходящему вокруг, а она не могла смолчать, если видела, например, курящего мальчишку: обязательно отбирала сигареты да еще вдобавок щёлкала по затылку.

Он не видел впереди никаких высот, шагал преспокойно по ровной дороге, довольствуясь тем, что имел. А её жизнь — словно холмистая местность: шла по ней, одолевая одну высоту за другой, поднимаясь всё выше и выше, не подозревая, что непонятна мужу.

Достигнув очередного рубежа, она, не останавливаясь, шагала дальше, потому-то, наверное, и поступила учиться в университет, что ей мало было среднего технического образования да и не забыла она о своей школьной мечте стать журналистом. А Виталию хватало «петеушного» диплома. Став профессиональным журналистом, Александра начала потихоньку заниматься и литературой — писала небольшие рассказы, взялась за повесть, навеянную воспоминаниями о школьных годах, а песни сочиняла еще в техникуме. Но Виталию, хотя горделиво посматривал на гостей, когда жена брала в руки гитару и пела собственные песни, было смешно и непонятно, почему та взялась за перо. Он мог запросто посмеяться над приятелями, подразнить их, съехидничать, Александра же всегда была осторожна в речи, боясь обидеть кого-либо злым словом. Он затаивал злобу и долго выжидал момент, чтобы отомстить за обиду, а она не помнила обид, понимая, что иногда человек мог обидеть случайно, в сердцах. Не прощала она лишь намеренные обиды, и навсегда рвала отношения с обидчиком, словно его и не существовало на свете, хотя и продолжала вежливо здороваться при встрече, особенно, если это был старший по возрасту человек.

Виталий, безусловно, любил её, потому так долго и не могла поверить в его измену, хотя уже была знакома с Татьяной-разлучницей, но верилось, что у них все-таки чисто платонические чувства. У Александры за годы замужества не раз возникали такие же, но она не переступила запретной черты, потому что считала это непорядочным по отношению к мужу: раз вышла замуж, значит, должна быть ему верна — так уж заведено у Дружниковых. Виталий же, как оказалось, считал иначе. И вот, бесконечно думая о совместном прошлом, Александра все больше и больше обнаруживала в бывшем муже, наряду с положительными, отрицательные качества. И удивлялась, почему же раньше их не замечала, почему же не видела различий в характерах, и тут же усмехалась над собой: «Любовь зла…»

И все-таки она не жалела о своем замужестве в первую очередь потому, что у неё росли двое чудесных сыновей. Вкладывала в них свою душу, стараясь, чтобы дети ни в чем не нуждались, а потому и подрабатывала вне рабочего времени. Вот когда ей пригодилась печатная машинка, которую приобрела в Москве во время командировки — уж ее Александра эксплуатировала нещадно, печатая ночами курсовые и дипломные работы студентов, и долго-долго в ночи горело окно, свет которого теперь был родным только для неё и сыновей.

Той зарплаты, что Александра получала, работая в многотиражной газете, не хватало, потому, когда ей предложили вернуться в типографию, где круто менялся способ печати — с высокого на офсетный — то Александра после недолгих раздумий согласилась.

Новая суетная работа в качестве начальника газетного цеха отнимала не только много времени (попробуй-ка уйди из цеха, пока не запущена городская газета — вмиг получишь нагоняй от горкома партии), но и занимала мысли: цех только-только начинал осваивать новый вид печати, новое оборудование, знакомое Александре по учебникам и по преддипломной практике в Минске. И когда что-то у неё не получалось, очень переживала. Однако в новую работу втянулась быстро, дело пошло на лад, и это радовало, но душа тосковала по газетной работе, по ежедневным встречам с новыми людьми, по белым листам бумаги, по пишущей машинке. И не выдержала, взялась вновь за перо, но уже как писатель, и в течение полугода всё, что копилось в душе, все знания, все чувства, легло на её стол рукописью романа-размышления о себе, о своей судьбе, о своем роде, который, может быть, и стал многострадальным, что висело над ним проклятие старой кержачки. А может, и не проклятие в том виновато, а время, в котором они жили?

Но одних воспоминаний, суждений Павлы Фёдоровны и собственных мыслей Александре было мало, хотелось своими глазами увидеть те места, про которые она писала в романе. И давняя мечта показать детям родные места сбылась.

— Мальчишки, скоро едем в отпуск! — заявила однажды с порога Александра, и сыновья радостно загомонили: они часто обсуждали, как поедут на Урал, на родину мамы. Но дети, вдруг оказавшись в незнакомых городах, просто ходили по улицам, Александра же словно оказалась в прошлом — и никакая машина времени не понадобилась.

Путешествие началось с Тюмени. Ранним утром самолет приземлился в аэропорту Панфилово, и такси помчало их в город юности Павлы Ермолаевой.