Картины из истории народа чешского. Том 1

Отблеск подобных страстей озарял и чело князя Братислава, сына Боривоя. Он властвовал в середине земли, там, где жило племя чехов. Войною увеличивал Вратислав свои владения; умножал свое могущество и хитростью, и дружеским обиходом, и семейными связями. Когда он умер, княжескую власть захватила супруга его Драгомира. Правила она за малолетнего сына по имени Вацлав.

Вацлав был мальчик сильнее и красивее прочих. В латинских религиозных легендах сохранилось, что дух Вацлава, как бы предвещая будущее, с ранних лет устремлялся к смирению, к любви и прощению. В других же книгах записано, что жил он в простоте, был похож на своих братьев и, как человек, живо радовался человеческим радостям и не чужд был проступков. Как водится, и ему, видно, дьявол ставил на пути соблазны и, как водится, и ему наносили раны грехи, и он вынужден был следовать обычаям своего времени и своей страны. Однако повествования, в достоверность которых верили очень многие, изображают Вацлава неуклонно, с отрочества до самой его мученической кончины, поднимавшимся к вратам святости. Златые волны легенд сопровождали его шаги. Стремление к миру, жажда Божьего мира витают над его головой, и никакими словами не выразить сияния, коего он удостоен.

Когда Вацлав был малым ребенком и княжеством Чешским правила Драгомира, в Немецкой земле сел на трон Генрих, первый этого имени. Король тот слыл человеком твердой воли и самоуверенности. Он славился отвагой, признавал только силу и желал расширить владения свои за счет правого берега Лабы.

Но в те поры на Немецкую землю совершали наезды венгры, и королю приходилось стоять с войсками на границах между востоком и югом, чтобы защитить свою страну. Венгерские набеги мешали Генриху исполнить задуманное и приуменьшали его славу. Однако желание завоевать восточные пределы было у него сильнее гордости, — и король купил перемирие с венграми за ежегодную дань. И со всеми своими силами двинулся к Лабе.

В тех краях, от моря до Лабы и далее к реке Заале и к пограничным горам будущей Чехии, жили многие славянские племена. Наиболее воинственными, наиболее одаренными храбрыми сердцами были лютичи, особенно самая крупная ветвь их — стодоране. Они никогда не отступали в бою и строго блюли свои обычаи.

Случилось так, что женщина этого племени соединилась браком с Вратиславом, чешским князем, и родился у нее от этого брака Вацлав, удостоенный святой памяти. Женщиной этой и была Драгомира, Княгиня войны, владычица битв и отпора, она дышала местью.

Уже в первый год ее правления Генрих закончил тщательные приготовления, с великими расходами и с великим усердием создал войско, какому не было равных, если говорить о стройности боевых порядков. Вскоре, взвесив и обозрев свою силу, король ударил по западной границе славян.

Войско его переправилось на правый берег Лабы там, где она широко разливается, и, не теряя порядка, внушенного привычкой и упражнениями, вторглось в Славянские земли. Скоро сказались действия неприятеля! Можно было видеть горящие селения, можно было видеть младенцев на груди у мертвых матерей, бездыханные тела пастухов, охотников и пахарей — смерть настигла их в момент, когда они отбросили прочь пастушеский посох или соху. Рядом с безоружными лежали грудами мертвые воины, и гнев навечно запечатлел выражение ужаса на их лицах или замах руки, готовой ударить.

Все были перебиты — в ту войну в плен брала только смерть.

Когда Драгомира услышала об истреблении своего народа, велела она стучать мечом о меч и послала воинов по жилищам людей с призывом к смелым мужам: — Княгиня бросает клич, княгиня велит оставить стада, и охоту, и работы в полях и собираться, взяв копья и мечи! Берите тех, кто служит вам в рабстве и подданстве, берите всех, пускай все собираются в полки и двинутся на врага, ибо княгиня объявляет войну!

Весть об этом решении Драгомиры донеслась до советников и старших людей из окружения вдовы князя Боривоя, которая трудами Мефодия удостоена была святого крещения. То была старая княгиня Людмила. И как в сердце снохи ее, Драгомиры, жила боевая отвага, так в Людмилиной душе взросло семя смирения и твердой веры в мир. Рассказывают — в старости своей она много времени проводила на коленях, молясь о том, чтобы король Генрих отнесся к ее роду с христианским милосердием.

Так повествует о Людмиле предание, но те, кто внимательно вглядывается в натуру тогдашних людей, видят княгиню иначе: видят Людмилу, обуреваемую пылкими страстями, и считают, что по силе добрых чувств и ненависти была она сестрой Драгомире.

Из этих противных мнений ясно одно, а именно — гневались они друг на дружку: Драгомира ненавидела свекровь, и Людмила платила ей той же монетой. Она срывала все ее замыслы, стояла против войны с немцами, и легче ей было принять волю Генриха, чем победу Драгомиры.

Советники Людмилы, пребывающие в Чешской земле выходцы из Германии, взяли в этом споре сторону Людмилы. Им было на руку, что одна княгиня враждует с другой, и они еще более раздували распри. Когда стал известен замысел Драгомиры, они подняли голос против похода и воспротивились велениям правящей княгини.

Однажды собрала Людмила этих недовольных чужеземцев и поехала с ними к Драгомире, чтобы совместно обсудить военные приготовления и попытаться воспрепятствовать им. Первый немецкий прелат так говорил перед властительницей:

— Драгомира ввязывается в борьбу и строит козни против короля, мешая его трудам, внушенным ему Господом: ибо христианское войско Генриха призвано сразиться с язычниками и внести крест в те рощи, где до сих пор стоят капища Святовида. Если это так, что предпринять нам? Что иное можем мы посоветовать, как не то, чтобы она обуздала безумное желание помочь им и дала свершиться Божьей каре!

После первого прелата выходили второй и третий, и все твердили:

— Пусть Драгомира перестанет призывать к войне! Пусть утихнет! Да умолкнет глас, зовущий на помощь, ибо негоже помогать язычникам против меча христианского короля!

Но Драгомира подобных советов не слушала. Ее обуревал гнев. Ненависть и жажда отмщения приложили ладони к ее вискам, оглушив ее. Ни слова не слышала она из мирных советов или похвал королю Генриху; а первому немецкому прелату отвечала властительным тоном.

Тогда тот возразил:

— Княгиня, не забывай о клятве, которую ты принесла, помни, что ты отреклась от всего, что нечисто, что живет и дышит низким языческим обычаем. Не забывай, что причастилась ты единству, связавшему при святом крещении и тебя, и короля, вспомни о благожелательной любви Генриха. Хочешь отплатить ему злом? Хочешь с язычниками восстать на христиан? Хочешь войною нарушить мир, который король оберегает в твоих владениях? Хочешь миролюбие короля обратить во гнев?

Прелат стоял перед Драгомирой, солнце светило ему в лицо, и тело его отбрасывало тень, переломившуюся на бревенчатой стене. От поднятой его руки тоже легла полоска тени, и тень эта была послушна руке и вторила ее движениям.

Когда он кончил и наступила тишина, подняла голос княгиня и молвила:

— Да не будет никогда по воле Генриха! Пусть сгорят все замки, пусть я лучше умру, чем допущу это!

И, продолжая речь, требовала она покарать несправедливость, учиненную Генрихом.

Тогда в зале поднялся шум. Возроптали латинские прелаты, но за их ропотом слышались и другие голоса. Слышались голоса одобрения и согласия, ибо те, кто желал войны, с криками вбежали в залу и встали за княгиней.

Тогда один из прелатов заявил, что не может называться христианином тот, кто помогает язычникам. Воскликнув это под возрастающий шум, он вышел. За ним потянулись прочие католические священники и советники. Они выходили из залы, а их место занимали сторонники войны. Раздавались проклятия и угрозы, слышалось бряцание мечей.

Выйдя из залы, все прелаты и советники двинулись обратно в замок Людмилы. Они не спешили, ехали неторопливо, рассуждая о том, сколь разнятся мысли людские. На ночлег остановились в хижине какого-то старца, достаточно зажиточного для того, чтобы предоставить им ложе и рабов для услуг. Утром, простившись с хозяином, сели снова на коней, чтобы проделать остаток пути. Они были уже вблизи замка Людмилы, в лесочке; дорога там шла в гору, и лошади пошли шагом. Добравшись до развилки, советник, ехавший впереди, вдруг вскрикнул и, дернув узду, отпрянул с конем в кусты, указывая обнаженным мечом на заросли и крича, чтобы все повернули коней и спасались бегством. Они и хотели так сделать, но за спиной у них появились неизвестные, по сторонам поднялся шум, и кучки людей, вооруженных копьями, луками, палицами и дубинками, вышли из зарослей. Бежать было некуда, и все латинские священники и советники были взяты в плен.