Куда ведет Нептун

Таблицы. Как рассчитать величину мачты, каких размеров должны быть паруса. Да много чего полезного.

В модель-камере Лаптев строг, точен, немногословен.

А дома, на Карповке… Дома, на Карповке, его не узнать. Самый радушный хозяин.

— А кто к нам, племяши, пожаловал?

Прончищева забирает в объятия:

— Из полыньи да в огонь жизни. Выздоровел? Молодец, парень. Известное дело — калужанин!

Приказывает племяшам:

— Гони на стол чего бог послал. А я пока попросвещаю гостей. — Как флагом, размахивает «Санкт-Петербургскими ведомостями»: — Чего пишут, а! Хотите знать, что творится на белом свете? Извольте. Гора Везува в Италии три дня кряду выбрасывает пламя и камни. Все сады окрест погублены. А в Турской земле — жестокое трясение земли. Тыщи народу погибло. Да и у нас новости изрядные. На верфи родной. Задумал один мастеровой построить на воде чудо чудное. За дело ручается потерянием живота. Ну-ка, кто догадается, что сие есть?

Чудо чудное… Галерный мастер ждет, потирает руки.

— Ладно, братцы, так и быть, выдам тайну. Но три условия ставлю: наносить воды, баньку затопить, дров напилить.

Банька затоплена. Вода принесена. Дрова напилены.

Лаптев восседает за столом, пышущий жаром, как печка-калёнка.

Рассказывает, что некий мастеровой задумал построить потаенное, подводное судно. В это трудно поверить.

— А дышать как?

— Вот, братцы, и в Адмиралтействе не поверили. Дошло до царя. Поглядел Петр Алексеевич чертежи да зажегся: «Выдать мастеровому все потребное — доски оловянные, трубы медные».

— Построит, как думаешь? — спрашивает Харитон.

— Погоди маленько. Сомнений немало. Так ведь флот наш тоже не сразу на ноги встал — от малого ответшалого ботика начался.

Как же много знает Борис Иванович!

Прончищев подходит к игрушечному кораблику «Орел».

— Сами сделали?

— Кто ж еще?

— Вот бы нам научиться.

— Научу, научу. Какой капитан, ежели сам себе не может корабля построить? А куда бы поплыли, ребята, ежели бы сами выбирали?

— Да хоть куда, — откликается Челюскин. — Хоть на край света.

— А в какую сторону?

— В любую.

— В любую всякий дурак поплывет. Ты румб назови.

— Я не знаю.

Прончищев дергает ниточку макета — паруса раскрываются, крошечные, туго натянутые.

Смотрит в окно. Карповка скована льдом. На улице метелит, в трубе надсадно воет ветер. Погудит, погудит да на волю. И опять от стужи — в дымоход, погреться.

— А ты чего, Прончищев, молчишь?

— Думаю, Борис Иванович, куда б поплыл.

— Расскажи нам, братец.

— Это я про себя пока.

— Вроде мечту имеешь?

Прончищев улыбается:

— Вроде так, Борис Иванович.

— Мы подождем. Верно, парни?

— Подождем! — весело соглашаются парни.

ГАЛЕРА

— Запе-ева-ай!

Дмитрий Лаптев только и ждет команды Евского. Ох, сейчас выдаст высоким чистым голосом! Замри, столица!

И сорок парней выпускают «пташечку» до самых небес:

Гавань. Здесь сержант сдает свою сухопутную команду в руки командира морского — шкипера, гангутского кавалера Дружинина.

Точеная головка сказочной птицы Феникс украшает нос десятивесельной галеры. На стеньге — андреевский флаг, бело-синее полотнище с крестом.

По четверу за весло, полная воля, кому с кем сидеть на банке.

Легкой галера кажется с берега. Да и то когда парус надувается от попутного ветра. Как скользит тогда галера по невской воде. Пташечкой летит.

Поначалу весло не давалось, рвалось из рук. Взбрыкивая, уходило лопастью глубоко в реку. Или, наоборот, срезало самую верхушку пенного гребня, не желая отдаваться работе.

Не случайно в старину весло называлось «хваткой». Набей на ладонях кровавые мозоли, ощути плечо товарища — тогда широкая лопасть сбросит тяжесть, весло станет «ухватистее». И валек затеплеет в руках.

Это дереву передались горячие толчки крови.

Пройдет время, наши герои не раз вспомянут первую свою учебную галеру с хищным оскалом птицы Феникс на носу.

— Суши весла!

Сколько они помучились, пока научились ставить весла стойком, в линеечку, ровнехонько.

У шкипера горло луженое.

— Как ставите весла, разз-зявы?

Это самая слабая степень его негодования.

— В рей, грот, фал!

Дружинин уверен: морские словечки скорее вовлекут практикантов в бесподобную морскую службу.

Вымуштровал. Будь ты хоть трижды адмирал — гляди, любуйся.

Мощный бросок — и лопасть к лопасти, точно носок к носку в парадном расчете.

— Весла на воду!

Шлепок в един звук, как удар хлыста по волне.

Вот так-то.

Доволен шкипер. Сам он нигде не учился, но все морское дело познал на плаву. Часто гордится: «Устав свой знаю».

Начиная от Адмиралтейства кильватером вытянулись военные корабли. Они на якорях. Толстые канаты выброшены на берег.

Книга русского флота как будто распахнула свои шелестящие от ветра страницы.

Фрегаты — «Воин», «Кавалер», «Кронделивде»…

Гукора — «Кроншлот», «Михаил»…

Флейты — «Дагерод», «Эзель», «Соммерс», «Норгин»…

Гальоты — «Лоцман», «Гогланд»…

Яхты — «Елисавета», «Принцесса Анна»…

Шнява — «Вестеншлюп»…

А вот и «Мальбург». Ну да, Берингов же! Он тогда сказал, что идет «Мальбург» принимать о шестидесяти пушках. Новенький. С иголочки.

— Вась, покричим?

— Давай!

И в две крепкие мальчишеские глотки:

— Иван Иваныч!

Где услышать? Пуст капитанский мостик.

— Га-аспа-адин Беринг!

Не откликается «Мальбург».

— Беринг кто? — спрашивает Дмитрий.

— Капитан один.

Харитон усмехается:

— Капитан этой посудины?

— А чем плоха? — Прончищеву не нравится язвительность Харитона.

— Да ничего. Ты лучше на яхточку погляди!

Действительно — хороша яхта. Ничего не скажешь. Точно нарядная барышня затесалась в строгий воинский строй. Борта «Елисаветы» окрашены в праздничный малиновый цвет, сияют стекла, мачты красной кожей оббиты. Понятно — царская яхта. Как ей не выделяться.

— Ох, на такой бы поплавать! — Харитон подталкивает Васю. — Во повезет, кому достанется послужить на ней.

— Яхта яхтой. А фрегат все же…

— Лучше?

— Не лучше. А больше для нашего брата. Я бы пошел на «Мальбург».

— Ну и дурень.

— На яхте, конечно, скорее чины получишь. На виду у всех.

На берегу сержант Евский поджидает свою команду.

И опять на набережной взлетает песня:

Босоногие питерские мальчишки замыкают строй флотских парней.

ПРОМАХ

Борис Иванович любил повторять:

— Не тот командир на судне хорош, кто солью морской пропитан. Но тот, кто просмолен варом и гарпиусом.

Лаптев мало напоминал лощеного учителя географии рыцаря Грейса, погруженного в свою науку профессора Фархварсона, чей склад ума возвышал его над другими преподавателями.