Танец убийц

За три года, что она была королевой, Драга сделала все возможное, чтобы добиться уважения к себе, но без особого успеха. Начала она с добрых дел, но потом, когда это ни к чему не привело, прибегла к строгим мерам. Молва сразу же приписала ей мстительность, отсутствие совести и склонность к распутству. В минуты отчаяния она грезила уехать прочь из Сербии, этой страны крестьян, где удачливые свиноводы образуют верхние слои, уличные грабители становятся национальными героями, а безграмотные деревенские судьи считаются политиками. Такой народ невозможно воспитать, его нельзя научить хорошим манерам, европейскому образу жизни, никакому культурному обращению. Если бы ей только суждено было увидеть подрастающее поколение! Она могла бы стать для них подругой, учительницей, матерью. Старшее поколение она в лучшем случае могла держать в узде — задача, которая требовала сил и мгновенной реакции укротительницы львов.

Хотя ее и рассердило, что Лаза Петрович передал свою просьбу через служанку, любопытство оказалось сильнее недовольства. Дело, видимо, действительно не терпящее отлагательств, раз он просил о встрече через горничную, а «срочно» — слово, которое Лаза употреблял крайне редко. Драга торопливо оделась и послала фрау Вебер сообщить, что она ждет генерала в будуаре.

Стены приятной, уютной комнаты были увешаны картинами и фотографиями, изображавшими Александра ребенком, подростком, юношей и, наконец, королем. Единственным выбивающимся из этого ряда был портрет короля Милана в мундире австрийского полка с орденом Святого Стефана на груди. Стоявшие кругом изящные безделушки, главным образом из фарфора, служили напоминанием о зарубежных поездках Драги — например, маленькая копия Эйфелевой башни, этого чуда французского инженерного искусства высотой триста метров, которая спустя четырнадцать лет после ее возведения все еще не обрушилась, вопреки мрачным предсказаниям. Из всех картин ей больше всего нравилась та, на которой Александр был изображен совсем молодым, в роскошном облачении для коронации, шествующий по тропе из кучевых облаков вверх к небесам. Группа молящихся мужчин и женщин в нижней части полотна олицетворяла сербские провинции.

Лаза позволил себе задержаться на десять минут. Его любовная связь с Драгой началась, едва она стала гофдамой королевы, и продолжалась с перерывами до 1897 года. Несмотря на пропасть, которая их теперь разделяла, в поведении генерала, особенно когда они оставались наедине, можно было заметить нечто большее, чем следы былой близости.

Хотя Александр страшно ревновал ее к Лазе, он продолжал держать его при себе в качестве флигель-адъютанта. Люди, которые были так лояльны, как этот офицер, в Сербии почти вымерли. И хотя Александр от него зависел, король обращался со своим генералом с некоторой смесью грубости, своенравия и недоверчивости. Когда однажды, будучи пьян, Лаза позволил себе какую-то колкость в адрес Драги, Александр ударил его так, что синяки под глазами генерала долго оставались предметом пересудов в городе. В другом случае за совершенно незначительную промашку он ударил генерала по лицу плеткой. Все эти оскорбления Лаза сносил безропотно. Его враги утверждали — и даже говорили Драге в лицо, — что он, благодаря переданным ему полномочиям и соответственно получаемым по этой причине взяткам, с лихвой возмещает унижения, причиняемые ему время от времени королем. Драга знала, что все обвинения в адрес Лазы соответствуют действительности; другие члены совета двора не меньше его погрязли в коррупции, но они и на малую толику не были так по-собачьи преданны и терпеливы, как генерал.

— Что Вы себе позволяете, Лаза Петрович? — приветствовала его Драга. — Сначала просите через горничную о срочной встрече, а потом заставляете меня полчаса ждать.

Как обычно, ее обиженный тон не произвел на него никакого впечатления.

— Только десять минут.

Она протянула ему руку, но он не поднес ее к губам, а ограничился слабым пожатием. Чтобы показать, что она недовольна, королева не присела. Он тоже вынужден был стоять.

— О чем Вы хотели говорить со мной? Надеюсь, это на самом деле срочно. У меня слишком много дел, к тому же я еще не одета.

— Было бы правильней, если бы Вы были одеты — сейчас почти десять. Люди скажут, что Вы пренебрегаете своими обязанностями. — Он выбрал даже слишком серьезный тон. — Я хотел сообщить Вам, что сегодня утром разговаривал с Михаилом Василовичем.

На ее лице под слегка нанесенными румянами проступила бледность, Драга оперлась на спинку стула. Хотя Лаза, как, впрочем, и большинство белградцев, знал, что Михаил был ее любовником — и, судя по сиюминутной реакции, отнюдь не забыт, — он сделал вид, что не придает значения охватившему ее смятению.

Драге потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя.

— Ах, на самом деле? — Это должно было прозвучать равнодушно. — Я вообще не знала, что он вернулся.

— Он приехал сегодня утром. Я поручил ему обязанности личного адъютанта Саши.

— Что Вы сделали?! — закричала она. — Вы сошли с ума!

— Я хочу, чтобы Вы убедили Сашу одобрить это назначение, — перебил ее генерал.

— Вы точно лишились рассудка! Я категорически…

— Секунду, послушайте меня. Василович был доверенным лицом короля Милана, он принадлежит к злейшим врагам нашего короля. Если Саша не договорится с этими людьми, и срочно, ничего хорошего ждать не придется. Его опора в народе недостаточно велика, чтобы отказываться от поддержки военных. Саша должен привлечь офицерский корпус на свою сторону, иначе он потеряет трон. Поверьте мне, времени у нас практически не осталось. Король не должен ждать, пока кто-то протянет ему пальмовую ветвь, он должен сам сделать первый шаг. Капитана Василовича можно было бы арестовать и обвинить в государственной измене — в Женеве он встречался с Петром Карагеоргиевичем, на обратном пути в Вене с Милошем Ненадовичем — многие и за меньшее сидят в тюрьме. Но что дали нам подобные строгости? Ничего, кроме неприятностей. В итоге под давлением нашей и зарубежной прессы мы вынуждены были помиловать этих заключенных — ну, тех, кто еще оставался в живых. Нет, Драга, нужно начинать действовать по-другому.

— Самым первым я бы предложила вытащить из запаса полковника Машина.

— Блестящая мысль. Я должен записать это.

— Вы задумали что-то совершенно новое, Лаза.

— Я очень чувствительный человек, дражайшая. Если вижу, что с какой-то методой дело не идет, пытаюсь добиться успеха иначе. Новый девиз теперь — rapprochement [28]. — Он приблизился к ней. — Обещайте мне уговорить Сашу одобрить назначение Василовича. Скажите ему, что это дело решенное, в котором он ничего изменить не может.

Драга покачала головой.

— Нет. Делайте, как считаете правильным, Лаза, только меня в свою игру не втягивайте. Во всяком случае, что касается этого вопроса. Я никогда не упоминала при Саше имени этого человека, не собираюсь делать этого и впредь. Реакция Саши могла бы быть прямо противоположной той, которую Вы ждете. Не рассчитывайте на меня. — Она пошла к спальне. — Я должна, наконец, одеться.

Лаза опередил ее и взял за руку.

— Это не все. Я бы посоветовал Вам с Сашей в ближайшие дни меньше бывать на людях. Можно выпустить коммюнике, что он снова страдает желудочными коликами.

Она ошеломленно взглянула на него.

— Почему? Неужели все так плохо?

— Возможно, дело в слухах. Вы же знаете Белград. Здесь не происходит ничего, что могло бы дать пищу разговорам: ни театральных постановок, ни концертов или выставок. Растущие цены, ситуация в свиноторговле и политика — вот единственные темы. А политика означает в Сербии только заговоры. К тому же эта необычная жара. Солнце едва начинает садиться, как все уже на улице — дышат свежим воздухом. И начинается обсуждение, вот тут раздолье для сплетен. Спросите меня, и я скажу: первый же хороший летний дождь смоет все это. Но до тех пор оставайтесь во дворце. Так надежней. Здесь до Вас не доберутся.