На краю света. Подписаренок

Отца Петра я дома не застал. Он ушел в церковь отпевать покойника. Так что мне пришлось идти в церковь и отстоять там всю заупокойную службу. Только тогда я смог подступиться к нему с этим делом.

Узнав, что ему надо приводить судей к присяге сегодня, отец Петр очень расстроился. У него поденщики на покосе, надо сено убирать, а тут еще люди не вовремя умирают. Отпевать, хоронить надо. А теперь приспичило приводить к присяге судей. Не нашли другого времени. Но, подумав немного, он рассмеялся и сказал:

— А ведь придется… Ничего не поделаешь… После похорон по дороге на покос заверну к вам и прямо в волости обделаю это дело. Но чтобы все у вас там было без задержки. Приготовьте присяжные листы и сообразите там что-нибудь вроде аналоя. Чтобы можно было сразу же приступить к обряду…

Когда я возвратился из церкви, Иван Иннокентиевич, как всегда, рассказывал в своей комнате разные смешные истории.

В одну из коротких передышек старшина, утирая глаза от смеха, заметил меня и сразу вспомнил, что Иван Иннокентиевич посылал меня к отцу Петру:

— Ну, что он тебе там сказал? В церкву поведем судей али как?

— Отец Петр после похорон поедет на покос. Там у него поденщики. И заедет к нам по пути. Он просил непременно приготовить ему что-нибудь вроде аналоя и тексты присяги…

— Какой ему еще налой? Где мы его возьмем? — проворчал старшина. — Шуточное дело — налой. Это чтобы как в церкве было?

— Есть о чем думать, — сразу разрешил вопрос Иван Иннокентиевич. — Принесите из сторожки две табуретки, поставьте одна на другую и накройте этой хламидой. Вот вам и налой. — Иван Иннокентиевич снял со своего железного ящика пестрое покрывало и подал его старшине. — Не хуже, чем в церкви будет. А тексты присяги мы сейчас сообразим.

Иван Иннокентиевич вынул из стола какую-то папку и стал искать в ней текст присяги для волостных судей. Потом вдруг строго посмотрел на старшину и сказал:

— Чего это мы сегодня весь день анекдотами занимаемся? А дело стоит. Ты сегодня чем занят, старшина?

Старшина не любил такие крутые повороты в разговоре Ивана Иннокентиевича и сильно пугался. И на этот раз на его лице появилась растерянность, он забормотал что-то невнятное насчет комских ямщиков, которые неаккуратно подают подводы в волость.

— То-то и оно. А ты смотришь да молчишь.

— Да говорю я им.

— Не говорить им надо, а трясти их за загривок. Ты ведь хозяин волости! Раз сказал, два сказал, а на третий раз взгрей как следует. — Тут Иван Иннокентиевич сокрушенно покачал головой и укоризненно посмотрел на старшину. — Займись-ко сейчас лучше с ними, — показал он на наших судей. — Проинструктируй их как следует о правах и обязанностях. Я сам должен был бы поговорить с ними об этом, но, видишь, работы по горло.

И Иван Иннокентиевич показал на огромную кипу бумаг, которые со вчерашнего дня лежали у него на подпись. Потом стал искать свою ручку, чтобы подписывать эти бумаги, и обратил внимание на меня:

— А ты чего еще ждешь тут?

— Присягу жду. Переписывать, — ответил я.

— А разве я тебе ее еще не дал? Где же она, эта присяга?

И Иван Иннокентиевич снова стал искать текст присяги.

— Может быть, их Иван Фомич тово-этово? — обратился старшина к Ивану Иннокентиевичу и показал на судей.

— Чего того-этого?

— Да это самое… Про… про…

— Проинструктирует?

— Вот, вот это самое… Про… про… и… и…

— Ну, пусть Иван Фомич. Это даже лучше.

Тут старшина облегченно вздохнул и обратился к судьям:

— Пойдемте к Ивану Фомичу. Он вам все расскажет. С большой головой человек. Не то что мы — дураки…

Старшина и судьи вышли, а Иван Иннокентиевич опять стал искать присяжный лист для волостных судей.

— Я его ищу, а он на меня смотрит, проклятый, — сказал он, найдя наконец этот лист в своих бумагах. — Перемахай его, голубчик, почище в трех экземплярах.

Пока я переписывал текст присяги, старшина с заседателем соорудили из двух табуреток отличный аналой. Иван Иннокентиевич подписал тем временем огромный ворох бумаг, передал их Петьке для рассылки по волости и снова стал рассказывать свои веселые истории.

А волостные судьи все это время томились от безделья. Сначала они сидели около Ивана Фомича. Но тот сочинял какой-то срочный отчет крестьянскому начальнику и разговаривать с ними о правах и обязанностях волостных судей не стал. Идти слушать веселые истории Ивана Иннокентиевича они стеснялись. У нас в канцелярии им делать было нечего. Тут и без них было много народу. И как-то само собой получилось, что они оказались одни в нашей судейской комнате. Здесь они курили трубку за трубкой и вели разговор о том, как их нежданно-негаданно оторвали в самый сенокос от работы, вызвали судить добрых людей, а они не знают даже, с какого конца им к этому делу подступиться.

Отец Петр заехал к нам перед самым обедом по пути на свой покос. Одет он был в какой-то поношенный подрясник и имел довольно-таки будничный вид. Он сразу торопливо прошел к Ивану Иннокентиевичу. Спустя некоторое время они вместе вышли к нам в канцелярию. Иван Иннокентиевич попросил поставить аналой на середину комнаты и крикнуть наших судей, а отец Петр развернул на столе сверток, с которым он приехал, вынул из него епитрахиль, крест и Евангелие. Епитрахиль он сразу же надел на себя, а крест и Евангелие положил на самодельный аналой.

Тем временем из прихожей и со двора в канцелярию хлынул народ. Всем хотелось посмотреть на интересный обряд приведения судей к присяге. Старшина, заседатель, Иван Иннокентиевич, остальные писаря и посетители тоже ждали начала обряда. А отец Петр потребовал тексты присяги, просмотрел их, взглянул на судей и развел руками.

— Господин старшина, — обратился он к Безрукову. — Вы подумали, на кого похожи ваши судьи? — Тут все уставились на судей, которые с виноватым видом стояли посредине комнаты. — Ведь на разбойников они похожи! Посмотрите сами. Разве можно людей с таким свирепым видом сажать за судейский стол. Ведь перепугают они всех подсудимых. Подстричь их надо.

— Паликмахтеров-то, отец Петр, в Коме нет, — ответил старшина.

— Парикмахтеров-то действительно в Коме нет. А подстричь их все-таки надо. К таким судьям и идти страшно. Непременно засудят.

Тут мы впервые заметили, что наши судьи имеют довольно-таки свирепый вид. Все они, как на подбор, были с рыжими бородами. По отдельности каждый из них не обращал на себя особого внимания, но вместе, да еще за судейским столом, они действительно могли одним своим видом навести страх на подсудимых.

— Спасибо, отец Петр, что обратили на это наше внимание, — сказал Иван Иннокентиевич. — Мы их к завтрашнему дню как-нибудь окорнаем…

— Непременно надо окорнать. Впрочем, это ваше дело. Как хотите. Ну что ж… Давайте начинать. С кого приступим? С вас, что ли? — обратился он к коряковскому судье Потылицыну. — Подойдите ближе. Встаньте сюда перед аналоем. Перекреститесь, положите левую руку на Евангелие и повторяйте за мной слова присяги. — Тут отец Петр встал впереди Потылицына, взял написанный мною текст присяги и начал громко и торжественно читать: — «Обещаю и клянусь всемогущим богом, святым его Евангелием и животворящим крестом господним хранить верность ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, государю императору, самодержцу всероссийскому, исполнять свято законы империи, творить суд по чистой совести, без всякого в чью-либо пользу лицеприятия и поступать во всем соответственно званию, мною принимаемому, памятуя, что я во всем этом должен буду держать ответ перед законом и перед богом на Страшном суде его. В удостоверение сего целую слова и крест спасителя моего. Аминь».

Судья Потылицын с испугом повторял за отцом Петром слова присяги, а в заключение еще раз перекрестился, поцеловал крест и Евангелие и поспешно отошел в сторону. Но отец Петр остановил его, подозвал к столу и попросил подписать присяжный лист. Тут произошла небольшая заминка, так как судья Потылицын оказался неграмотным. Тогда Иван Иннокентиевич сам вписал его в присяжный лист и попросил меня за него расписаться.