Стреляй, я уже мертв (ЛП)

— Разумеется, не еврейка! — Катя держалась с высокомерием истинной аристократки. — Или вы считаете, что я настолько глупа, чтобы взять в услужение еврейку?

Сестра Мари-Мадлен встала рядом с Катей.

— Месье, графиня была настолько добра, что взяла на себя заботы о больных туберкулезом детях. Благодаря ее доброте они смогут отдохнуть и набраться сил вдали от города. Уверяю вас, мадемуазель Иванова никакая не еврейка. Или вы считаете, что мы, добрые христиане, стали бы иметь дело с потомками людей, распявших Христа? Да Боже упаси! Прошу вас, месье, не задерживайте нас. Дети устали, они еще маленькие, им нужно поесть и отдохнуть.

Агенты Гестапо пристально вглядывались в лица молчаливых детей.

В конце концов их все же отпустили. Дети и взрослые продолжили свой путь без спешки, как будто им нечего бояться и нечего скрывать.

Далида решилась задать монахине тот самый заветный вопрос, что уже давно не давал ей покоя.

— Сестра, вот вы сказали эсесовцу, что евреев совершенно справедливо преследуют за то, что они распяли Христа. Так значит, вы считаете правильным устраивать погромы и массовые убийства по всей Европе только за то, что когда-то евреи распяли Христа?— голос Далиды звучал спокойно, но монахиня расслышала в нем смятение и гнев.

— Можно подумать, вы не понимаете, почему я так сказала, — ответила она. — Как еще я могла убедить этих людей, что наши дети — не евреи? Очень жаль, если я вас обидела.

— Нет, я не обиделась, — заверила Далида. — Просто это так ужасно, что всему еврейскому народу приходится до сих пор жестоко расплачиваться за смерть Иисуса.

— Я не одобряю всех этих преследований и убийств, совершенных под предлогом мести за Христа. В конце концов, наш Господь и сам был евреем и никогда этого не скрывал — так как же я могу клеймить и проклинать еврейский народ?

— Однажды настанет день, когда Церкви придется попросить у нас прощения, — в словах Далиды прозвучала горечь. Будучи палестинкой, где евреи никогда не подвергались гонениям, она была потрясена, когда узнала, что в Европе достаточно уже родиться евреем, чтобы тебя не считали за человека.

— Ну что ж, если это поможет, я сама готова первой покаяться во всех грехах, которые мы совершили против евреев, — ответила монахиня.

После этих слов женщины надолго замолчали. Старшие дети не упустили ни единого слова из этого разговора, и теперь на их лицах проступило недоумение.

Армандо дал четкие инструкции: прямо от станции повернуть направо, пройти пятьсот метров, а затем кто-нибудь из них должен был произнести фразу-пароль: «Дорога никогда не кончается».

Они успели удалиться от станции где-то на километр, когда рядом затормозил грузовик. Водитель высунул голову в окошко и назвал пароль. Через минуту дети уже сидели в кузове и, хотя едва могли двигаться от усталости, наконец-то почувствовали себя в безопасности.

Они выехали из города, и водитель объяснил, куда идти дальше. Их путь лежал к небольшому дому почти у самой границы, скрытому в леске. Там их уже дожидалась пухленькая женщина небольшого роста; она выглядела очень обеспокоенной.

— Пусть дети поскорее заходят в дом и сидят там тихо, — сказала она. — Здесь мало кто ходит, но все-таки лучше не привлекать лишнего внимания.

Двухэтажный дом оказался довольно скромным. Первый этаж занимала огромная кухня; она же служила гостиной и столовой. Там их встретило уютное потрескивание дров в камине, а также теплое молоко и свежий горячий хлеб, которым угостила хозяйка.

— Этого, конечно, недостаточно, но по крайней мере, сможете заморить червячка, — сказала она.

Ее звали Иветта, и она была замужем за евреем.

— Мой муж умер незадолго до начала войны, — призналась она. — Страшно подумать, что с ним могло бы случиться, будь он жив... Эти люди отправляют евреев в Германию; якобы в трудовые лагеря, однако ходят слухи, что... Нет, лучше я не стану ничего говорить: боюсь, дети испугаются.

У Иветты в Испании было двое детей.

— Если бы вы знали, чего мне стоило убедить их перебраться за границу! Не сказать, что Франко любит евреев, но он хотя бы не их убивает и не заставляет пришивать к одежде звезды Давида. Время от времени я навещаю детей в Испании, но не могу позволить им вернуться домой.

Уже наступила глубокая ночь, когда за ними приехал другой грузовик. Сидящий за рулем человек назвался Жаном; с ним вместе приехал молодой парень, который представился Франсуа. Они сказали, что повезут детей в Лез-Англь, а оттуда поведут тайными тропами в Пучсерду. Иветте предстояло их сопровождать.

Дети совсем измучились, но так боялись вызвать неудовольствие сестры Мари-Мадлен, что не смели ни плакать, ни жаловаться. Их разместили в кузове с брезентовой крышей, которая должна была защитить их как от дождя, так и от любопытных взглядов.

Жан, не зажигая фар, вел машину по каким-то грязным проселочным дорогам, стараясь не выезжать на шоссе. Поэтому дорога заняла гораздо больше времени, чем они предполагали. Когда они добрались до Лез-Англя, уже почти рассвело.

— Отсюда нам предстоит идти пешком, чтобы пересечь границу, — объяснил Жан. — Предупреждаю, это будет нелегко. Ближайшая к нам деревня — Пучсерда, но мы не можем идти напрямик. Придется идти через горы. Вы уверены, что дети смогут выдержать переход?

Катя устремила взгляд на покрытые снегом горные вершины. Они были по-настоящему прекрасны. Как чудесно было бы скатиться на санках по одному из этих белоснежных склонов!

Сестра Мари-Мадлен снова предупредила детей, чтобы вели себя тихо.

— Мы отправляемся на экскурсию, вам она понравится, — заверила монахиня, а на ее лице читалась безмерная тоска и острая жалость к этим несчастным созданиям.

Далида взяла на руки самого младшего из детей, а сестра Мари-Мадлен — девочку пяти-шести лет. Кате, как, впрочем, и Иветте, не позволили взять на руки ребенка: ей сказали, что она слишком устала, да и возраст у нее далеко не юный: как-никак, уже шестьдесят три года.

Жан шел впереди, по-прежнему требуя хранить молчание. Порой он останавливался, закрывая глаза, словно к чему-то прислушивался, стараясь уловить каждый звук или шорох, рождаемый этими горами. Замыкал шествие Франсуа; время от времени он куда-то исчезал; потом возвращался и о чем-то тихо говорил с Жаном.

— Я знаю эти горы, как свои пять пальцев, — заверила Катю Иветта.

Какая-то девочка споткнулась, упала и заплакала. Далида приказала ей замолчать, после чего наскоро обработала разбитую коленку девочки.

— Вот смотри, сейчас мы послюним эту тряпочку и как следует протрем ранку. Тут же все пройдет, вот увидишь.

— Мы должны идти как можно медленнее, — сказала Катя.

— Мы должны вовремя прибыть к месту назначения, — возразил Жан. — Вашим друзьям по ту сторону гор прекрасно известен график испанских патрулей. Если мы опоздаем хоть на минуту — нас могут обнаружить. Мне очень жаль, но нам нужно идти дальше.

Дети из последних сил карабкались по обледенелым тропам; порой их ноги вязли в снегу, отчего они мерзли еще сильнее и дрожали от холода. Ни у кого из них не было теплой одежды и подходящей обуви. Не было их и у Далиды, и у Кати, и уж, тем более, у сестры Мари-Мадлен; только у мужчин и Иветты была походная одежда и резиновые сапоги, в которых удобно было пробираться через сугробы.

— Дети могут заболеть, — прошептала Катя.

— Но хотя бы останутся живы, — ответила Далида.

Все же им пришлось сделать остановку. Дети совершенно выбились из сил, а самые младшие так просто спали на ходу.

— Позвольте нам отдохнуть хотя бы полчаса, — умоляла сестра. — Дети просто не выдержат!

— Десять минут — и ни секундой больше! — отрезал Жан.

Приказав детям сидеть тихо, он велел Франсуа сходить на разведку.

Тот ушел и вскоре вернулся, не на шутку встревоженный.

— Тут неподалеку целая рота солдат, — сказал он. — Кого-то ищут. Надо уходить. Придется сделать изрядный крюк, поднявшись вон на ту гору, иначе нам с ними не разминуться.