Истоки

В подтвержденном документами разоблачении международной реакции и провала интервенции в России, а с другой стороны, — в показе влияния идей Октябрьской революции на сознание легионеров отражались взгляды автора. В 1924 году Кратохвил посетил Советскую Россию и, как он писал в предисловии ко второму, дополненному изданию книги, еще больше утвердился в своей оценке событий. Собственно, в книге «Путь революции» в основных чертах вырисовалась концепция будущей эпопеи и в какой-то мере предопределила и ее стиль.

Над «Истоками» Кратохвил начал работать в 1924 году. Он задумал многотомную эпопею об историческом перевороте в России в 1917 году и его влиянии на судьбы других народов. Настоящие две книги являются экспозицией к циклу, который автор хотел назвать «Река». В третьей, незаконченной книге «Истоков» [232], над которой автор работал после выхода двух первых, он довел повествование до осени 1917 года, когда в Сибирь пришла весть о том, что «большевики взяли власть в Петрограде» [233].

Автор со вниманием относился ко всему происходящему в России, он еще дважды побывал в Советском Союзе (в 1932, 1936 годах), переписывался с русскими друзьями, был знаком с Янкой Купалой, Александром Фадеевым. Вместе с историком и общественным деятелем Зденеком Неедлы (1878–1962) он принимал активное участие в организации и работе Общества культурных и экономических связей с новой Россией, много писал об СССР, выступал с лекциями о Советском Союзе, был ответственным редактором журнала «Новая Россия» и членом редколлегий журналов «Страна Советов» и «Прага — Москва». В анкете к двадцатилетию Октября «Чем был и есть для меня СССР?» Кратохвил назвал Советский Союз «прибежищем надежды», «крепостью истинной человечности» [234].

Кратохвил участвовал во многих кампаниях против чехословацкого буржуазного правительства, выступал вместе с другими писателями в защиту бастующих и безработных, голодающих в Закарпатье, протестовал против цензуры, боролся за разоружение. Он был дружен с известным критиком-марксистом Б. Вацлавеком, работал и печатался в руководимых им левых журналах. Борясь за создание антифашистского фронта, Кратохвил много сделал для объединения прогрессивных писателей.

В книге «Барселона — Валенсия — Мадрид» (1937), написанной Кратохвилом после поездки в республиканскую Испанию на II Международный конгресс писателей, снова мысли писателя об ращены к Советскому Союзу, в лице которого «мир обрел новую ось» [235], к коммунистам — «главным героям оборонительных боев народного фронта» [236]. Неизбежность краха фашизма Кратохвил связывал с его реакционной сущностью, а с другой стороны — с непрекращающимся ростом сознания масс.

Во время оккупации, оставаясь официально редактором издательства «Чин», Кратохвил поддерживал связь с партизанами, вел большую работу в нелегальных профсоюзах. В 1944 году он способствовал координации действий отдельных групп Сопротивления. Арестованный незадолго до победы над фашизмом — 11 января 1945 года, он погиб в концлагере Терезин 20 марта (дата неточная). В личном деле Ярослава Кратохвила, которое хранится в архиве Института истории Коммунистической партии Чехословакии, есть яркие свидетельские показания о повседневной деятельности этого скромного и мужественного человека, ставшего одним из руководителей борьбы против фашистов. Наладив связь с надежными людьми, работавшими информаторами в различных организациях и на предприятиях, Кратохвил сам составлял ответы на вопросники гестапо, которые информаторы и подавали. Так была спасена жизнь многих антифашистов. Кратохвил организовал помощь семьям, кормильцы которых были в концлагерях или ушли в подполье. Используя свои прежние связи в сельском хозяйстве, он доставал для них продукты. Эту работу Кратохвил вел регулярно весь период оккупации.

Кратохвил имел возможность выехать в Советский Союз, но остался, зная, что будет необходим на родине в трудное время. И действительно, организаторские способности и талант подпольщика были неоценимым вкладом Кратохвила в антифашистскую борьбу чешского народа.

Свои последние очерки «Смотрю из окна» (1940) писатель посвятил Праге, району, где жил. Он закончил их словами: «Были времена… когда родина казалась нам тесной. Мы тогда не знали, как крепко и ревниво любим свой город. Сегодня и его блудный сын с растоптанной гордостью, с обнаженным сердцем и голыми руками ищет в нем прибежища своей великой вере и лучшим надеждам» [237].

Читая эти полные горечи строки, понимаешь, что высокое чувство и теплота в отношении Кратохвила к Советскому Союзу шли от глубокой любви к своей родине, от горячего желания свободы для нее. Именно такой человек мог задумать и сумел бы создать широкое историческое полотно о народе, вступившем в смертный бой против старого мира.

В чехословацкой литературе «Истоки» находятся в одном ряду с «Сиреной» (1935) М. Майеровой (1882–1966) и замечательными романами П. Илемницкого (1901–1949), Вл. Ванчуры (1891–1942), К. Нового (р. 1890), Карела Конрада (р. 1892), а по широте охвата действительности, исторической конкретности воплощения замысла роман Кратохвила — произведение новаторское для чешской литературы. «Истоки» оказали большое влияние на современный чехословацкий роман об антифашистской борьбе в период оккупации, о словацком восстании 1944 года.

Ощущение движения истории пронизывает все три книги «Истоков». В них часто возникает образ реки, бурного потока, воплощающий силы революционной России. «Такой вот порожистой рекой, — писал Кратохвил, — над водопадом, вздувшейся от ливней крови, пролитой на фронтах, был в России с ранней весны год 1917». Во второй книге он сравнивает толпу, растекающуюся и кружащую по улицам, с противоборствующими течениями на дне ущелья, пишет о «красной пене знамен», захлестнувшей трехцветные знамена монархистов. Не только символика, но и образы, общая структура повествования, композиция, пейзаж, мельчайшие детали, художественно преображенный документальный материал призваны отразить роль народных масс в разрушении старого мира и созидании нового, подтвердить историческую неизбежность революции.

Произведение Кратохвила задумано как народная эпопея, и народ в нем — главное действующее лицо. Он не безлик. В народных сценах, в эпизодах на улицах и вокзалах, у эшелонов, в лагерях для военнопленных герои часто безымянны, но мы всегда слышим совершенно определенный голос, перед нами вырастают конкретные запоминающиеся фигуры, мы видим людей. Таких, например, как русский солдат-большевик у вагона с военнопленными чешскими офицерами-добровольцами. Вмешавшись в спор о войне, умно и с затаенной усмешкой разоблачая лжепатриотические призывы воевать, он ставит в тупик образованных иноземных офицеров. Состав с русскими солдатами, едущими на фронт, ушел, спор о единой правде для всех народов так и не был окончен, а слова большевика-солдата не дают покоя чехам-добровольцам и главному герою — поручику Томану. «Что нам делать, — спрашивал солдат, — чтобы немцы поверили нам, а не своим генералам? И что делать им, чтобы мы поверили им, а не нашим генералам?»

Уверенность солдата, его слова о войне справедливой и несправедливой, о «единой правде для русского и для немца» раздражали офицеров, но заставляли думать. Томан спорил с этим солдатом, пока еще отстаивая буржуазные взгляды, доказывая необходимость войны как якобы единственного средства к достижению свободы всех славян. Но в его словах нет прежней уверенности, он горячится, волнуется, его еще долго будут преследовать «непокорные глаза русских солдат», отправляемых на фронт. Так, в обстоятельно выписанных массовых сценах, в спорах о войне, о земле, о большевиках, о Ленине, о характере Февральской революции, в столкновении со многими безымянными представителями многоликой неспокойной России у военнопленных складывалось новое отношение к жизни, рождалось понимание революции.