Жажда справедливости

— Так точно, товарищ Вальцев, в Тихвине я проводил инспекцию.

Он уловил, как губы Скокова напряглись: за Вальцевым не заржавеет. Мягко стелет, да жестко спать. Или мундштук скоковской папиросы отсырел и затяжка не давалась? Ой, как огорчительно вылезать на коллегии с Тихвином.

— Шо там у тебя стряслось с инженером Яблоновским? На ВСНХ нападаешь? Хозяйственников не уважаешь? Спецов не ценишь! Смотри! — Физиономия Вальцева, довольного собственной шуткой, расплылась, и он, ослабив давление на кулаки, сел, откинувшись на спинку стула.

— Изложите зерно проблемы, тов. Крюков, — вздохнул зампред, — но покороче…

— Нехай не покороче, — перебил Вальцев, раздвигая по зеленой крышке стола локти, — нехай подлиннее, бо тут зацепило московских товарищей — Вячеслава Михайловича и Леонида Борисовича. Мне Леонид Борисович самолично звонил, любопытствовал: хто це такой Крюков, шо за птица и шо добивается?

— А дело Яблоновского повлекло оргвыводы? — Зампред с расстановкой забарабанил карандашом, но уже не по графину, а по краю бюро.

— Нет, — ответил Скоков. — До сих пор он числится уполномоченным ВСНХ.

И по тому, с какой стремительностью Скоков обратился именно к Вальцеву, а не к Тункелю, Крюков убедился, кто по-настоящему ворочает судьбами работников, от кого зависит их репутация. Не торопясь и осторожно, он начал набрасывать перед членами коллегии достаточно замысловатую картину событий.

Различные коммунальные учреждения Тихвина еще в прошлом году начали друг с другом малую гражданскую войну, и вот из-за чего. Петросовет получил жалобу о якобы незаконном выселении из принадлежащего ему жилища уполномоченного ВСНХ Александра Никитовича Яблоновского. Комиссариат сразу откомандировал в Тихвин инструктора Архипа Чугунова, но Чугунов с заданием не справился.

Приближаясь к центральной площади в наемной телеге, Крюков думал о том, что в годы утверждения нового порядка вещей особенно важна справедливость в деталях. Крупное государственное соединяется из житейских мелочей. Если лишить образованного человека квартиры, то как с него потребуешь доброкачественную работу? Спецам хочешь не хочешь, а надо создавать условия, пускай они и непролетарский элемент. Впрочем, заранее Крюков не испытывал к Яблоновскому вражды. Чугунов, сдавая дела, предупредил:

— Непонятный тип! Буржуй, но со связями там. — И он ткнул наверх и куда-то вбок большим пальцем.

Архип Чугунов — гроза петроградских медвежатников, в психологию и бумажки он не больно вникал. К любой аббревиатуре относился с почтением: что КООП, что ГИЗ, что СНХ. Вместо лозунга «экспроприация экспроприаторов» упорно говорил «эксплуатация эксплуататоров», не ощущая никакой разницы и вызывая бесчисленные насмешки комиссариатских агитпроповцев. Однако оперативник он порядочный и смелый. Гнилое ядрышко Яблоновского вылущил с налета, но оформить не сумел, смутился, и бюрократия захлестнула.

Издалека Крюков воспринимал случай с Яблоновским обыкновенным недоразумением, вблизи же он приобрел иные очертания. Загадочной казалась и причина, по которой коммунальное управление обостряло конфликт, придавая ему непомерное значение. Правда, Яблоновский повздорил и крепко с руководством уезда и помчался в Москву жаловаться — товарищам Красину и Молотову. Благосклонно приняв уполномоченного ВСНХ, они телеграфировали в Тихвин распоряжение совдепу воздержаться от выселения. И Красин и Молотов, бесспорно, уважаемые руководители, но Крюков сам обязан изучить без помех и давления ситуацию. Однако выступление против Яблоновского легко расценить как выпад против Красина и Молотова.

На бумаге сперва все свидетельствовало в пользу потерпевшего. Но позднее обнаружились поразительные подробности. В Тихвине после революции разразился острый квартирный кризис, и шикарный особняк Яблоновского уездное руководство наметило под красноармейский клуб. Посетив так называемое жилище спеца, Крюков без лишних обсуждений одобрил идею создания там культурного очага для красноармейцев. Всякие службы — девичьи да лакейские, кухни да складские каморки — Крюков обойти не пожелал и прямо в вестибюле, притиснув ордер к стене, начертал карандашом: «С конфискацией согласен без никаких. Помещение годится под красноармейский клуб по причинам архитектурным».

Формально Яблоновский признал Октябрь, хотя и после длительных колебаний. До середины 1918 года он, бравируя независимостью и обливая общественность презрением, продолжал гордо называть себя предводителем дворянства и депутатом Учредительного собрания, за что милиция оштрафовала его на 20 тысяч рублей. После выдачи реквизиционного ордера на родовое гнездо с баллюстрадой, Яблоновским выделили квартиру из восьми комнат на центральной улице, которые Крюков тоже обследовал и признал вполне достойными. Но он никак не мог взять в толк, какие обязанности вообще ВСНХ возложил на Яблоновского. Уполномоченный исправно заботился о канцелярии, заполнял какие-то статистические бланки, присланные из Петрограда, поддерживал телеграфную связь с десятком управленцев в Москве, но конкретных результатов собственных, то есть индивидуальных, усилий предъявить по требованию Крюкова не сумел. В лучшем случае его бурную и запутанную деятельность правильно квалифицировать как ненужное дублирование отчетности уезда.

Члены коллегии не прерывали Крюкова признаками нетерпения. Вальцев удовлетворенно хмыкал, Тункель сосредоточенно жевал мундштук погасшей папиросы, Чарушин играл карандашом, Скоков поглаживал футляр маузера. Никто не притронулся к блокнотам, не чиркнул спичкой, прикуривали у соседей.

— Все? — любезно поинтересовался зампред, когда Крюков сделал паузу.

— Нет, не все. Есть что добавить.

— Если есть — добавляй! — одобрил весело Вальцев.

— Товарищи Красин и Молотов просили временно приостановить действия укома. В телеграмме есть на это указание. Они, видимо, не изучили досконально ситуации в натуре, не представляли себе особняка и выслушали только Яблоновского. Кроме того, в целом деятельность уполномоченного не подвергалась серьезной проверке контрольных органов. Естественно, подобным телеграфным манером улаживать конфликты вредно.

— Ну ты, ты… — Вальцеву не удавалось сразу подобрать соответствующего определения. — Осторожней на поворотах. — Резкой репликой он сбил Крюкова с темпа. — Леонид Борисович и Вячеслав Михайлович наши вожди. Они редко ошибаются.

— Вот чуешь, Вальцев, куда он гнет, — произнес Тункель, не торопясь и на удивление раздельно.

Его речь напоминала очереди из «максима», который время от времени заедало.

— Я все чую, — ответил Вальцев. — Насчет особняка — правда? — спросил он подозрительно. — Не брешешь? Может, халупа какая?

Крюков открыл блокнот и без запинки выдал справку:

— Особняк возведен по проекту знаменитого архитектора с иностранной фамилией. Мраморные вазы привезены в середине 60-х годов прошлого века из города Флоренции.

— Да ну!.. Из города Флоренции? Нет, Оскар, тут с плеча не руби. Хоромина есть непреложный факт. Разве это жилище? Это санаторий для политкаторжан, красноармейский клуб или детское учреждение, — сказал мечтательно Вальцев. — А гада — в подвал, если упрется. Предводитель дворянства до восемнадцатого! Да на него не штраф надо накладывать, а… а…

Вальцев опять не сумел быстро подобрать нужное слово. Члены коллегии как-то все вместе зашевелились, задвигали ногами под столом, затарахтели спичками, задымили.

— Продолжайте, тов. Крюков, — раздраженно позволил зампред. — Но советую вам не касаться и не обсуждать распоряжения вышестоящих инстанций.

Вальцев на сей раз без улыбки подмигнул: мол, вываливай остаток. А Скоков, наоборот, прижал согнутый палец к губам: не ляпни лишнего. Хватит! Хорошего понемножку, учти добрый совет Чарушина.

— Рабочий Тихвин был взволнован и возмущен. Под защиту взяли личность, зарекомендовавшую себя отнюдь не лучшими качествами. Вот чего добились правые эсеры из коммунального управления. Если бы Яблоновский являлся честным спецом, то из-за уплотнения и передачи его роскошного дворца защитникам революции он не добирался бы со своими стенаниями до московских кабинетов. Радоваться бы ему в пору. Непонятно, как подобному эгоистическому гражданину удалось проникнуть на пост уполномоченного. Кто, наконец, ревизует его деятельность и есть ли резон платить служащему, лишенному нравственных принципов? Здесь налицо, по-моему, бюрократическая гримаса. Я не против спецов, осознаю их роль, но и результаты должны быть весомы. Зачислить и отчитаться перед руководством мало. Надо добиться от каждого предметных успехов, а то раздутые штаты и бюрократы слопают нас подчистую. Раскормим мы их и оттого задохнемся. Требовать же они будут именно с нас сытой жизни: так, мол, и так — мы интеллигенция, с воспитанием. Каждый день в учреждения спешим с портфелями!