Роковая строка Памеджаи

– Пришли во дворец великой госпожи ваятеля Памеджаи. Почему-то мне запомнилось его имя.

Чтобы отвлечь внимание фараона от изображений, сделанных Памеджаи, верховный жрец обратил внимание его величества на посвятительную надпись, которая, как ему казалось, должна была особенно понравиться фараону, поскольку она на веки вечные сохранила память о великом подвиге божественного правителя.

– Это хорошо, что наш подвиг так увековечен в этом святилище, оно теперь мне дороже многих моих великих храмов, – сказал Рамсес, – но я не склонен читать эту надпись. Это мы поручим нашему великому сыну Сатни-Хемуасу, прославленному своей ученостью. Ты знаешь, жрец, что из двухсот моих детей – это один из достойнейших моих наследников. Он знает письменность, и тайное открыто ему. Он знает силу чудодейственных талисманов. Ему ведомы священные слова заговоров. Нет ему равных, кто бы так произносил могущественные заклинания. Завтра, когда Сатни-Хемуас соблаговолит прийти в это святилище, он прочтет эту посвятительную надпись, посмотрит, все ли здесь правильно и хорошо написано. Ведь мы озабочены тем, чтобы наши потомки даже через тысячи лет смогли прочесть наше сообщение и порадоваться нашим успехам, как мы сейчас читаем посвятительные надписи на стенах храмов и обелисках и радуемся удачам наших предшественников.

– Все будет по-твоему, великий господин, – отвечал с поклоном верховный жрец. – Я сам буду сопровождать твоего любимого сына, и он при мне прочтет эту прекрасную посвятительную надпись, ставшую одним из лучших украшений храма, потому что она прославляет мужество и бесстрашие нашего божественного фа раона.

Покидая храм, его величество, остановившись у входа и любуясь гигантскими статуями богов, приказал верховному жрецу, чтобы в это святилище, где уже завершаются великие работы, были доставлены самые прекрасные благовония: хекену, иуденеб, хесаит, ладан и всякие ароматические смолы. А для приношения богам, сидящим в глубине святилища, было велено доставить свежие смоквы, виноград и плоды сикоморы.

Его юная супруга Маа-Гор-Нефру-Ра тоже остановилась у входа и очень внимательно рассмотрела изображение дочери Рамсеса – Бент-Анты, играющей на систре.

– Это прекрасно, – сказала царица.

– Создавай прекрасные памятники для бога; это заставит жить имя того, кто это сделает… – сказал фараон своей молодой жене Маа-Гор-Нефру-Ра, вспомнив эти строки из священного свитка Ахтоя. Сейчас ему показалось, что эти слова помогли ему возвеличить себя в глазах молодой супруги.

Верховный жрец нашел нового Памеджаи

Верховный жрец божественного фараона Рамсеса был одним из самых мудрых и знающих людей в стране. В молодости он был жрецом храма Исиды на маленьком острове вблизи Первого порога. Когда владыка обеих земель призвал его к себе и доверил ему все тайное и все явное, когда он доверил ему сооружение и украшение великих храмов, верховный жрец почувствовал свою силу и понял, что настало время осуществить самые свои заветные замыслы. Одним из таких замыслов был этот пещерный храм на берегу Нила, который жрец Исиды увидел в этой красной горе тогда, когда это была еще просто гора. Он первый сказал об этом фараону, и, увидев, как радостно принял это предложение владыка великой страны, он потребовал от него множество рабов и самых лучших мастеров страны, которые смогли бы осуществить дерзкий замысел. Рассказывая фараону о том, каким он себе представляет этот удивительный храм, верховный жрец нередко сравнивал это сооружение со многими прекраснейшими сооружениями страны и всегда завершал свой рассказ одной и той же фразой: «Подобного не знали твои великие предки, потому что даже величайшая пирамида Хеопса не потребовала такого умения и таких знаний. Ведь там все просто: хорошо уложены превосходные плиты, доставленные из наших богатых каменоломен. А здесь надо будет выдолбить в горе громадные красивые залы, нужно увидеть в этом песчанике уже готовые статуи богов, и стены этого святилища нужно так украсить, чтобы спустя тысячи лет потомки наши увидели твое величие, будь ты жив, здрав и невредим, мой великий господин!»

Рамсес не жалел затрат. И какая надобность была жалеть рабов, когда они подобны стадам на тучных пастбищах фараона. Рамсесу очень хотелось увековечить себя и свою младшую, самую молодую и красивую супругу, на которой он женился на тридцать четвертом году своего царствования. Победа над хеттами и такое безропотное подчинение очень задиристого и непокладистого хеттского царя, который, желая угодить владыке великой страны, прислал в жены свою прекрасную дочь с богатыми дарами, – такое событие требовало благодарности богам, оно требовало большой жертвы. И вот эта жертва принесена. Осуществлен замысел верховного жреца, воздвигнут храм, какого, должно быть, нет на всем белом свете. Мало того, что этот храм так безмерно красив и величав. Мало того, что он так необычен. Помимо всего, он несокрушим. Он будет стоять дольше, чем стоят пирамиды. Даже пыльные бури ему не страшны. И нашествие врагов ему нипочем. Впрочем, стоит ли думать о нашествии врагов правителю такой великой и могучей страны?

Жрец Исиды был удовлетворен тем, как великий фараон оценил его многолетний труд и труд его бесчисленных помощников – художников, скульпторов, каменотесов. О труде десятков тысяч рабов он не думал. Это было так естественно, что десятки тысяч рук изо дня в день осуществляли замысел мудрого жреца. Но радость, которую испытывал верховный жрец, была омрачена пустяком. Однако об этом пустяке надо было помнить. Желание царицы заполучить во дворец скульптора и камнереза Памеджаи требовало немедленного выполнения, а выполнить эту прихоть оказалось невозможным по той простой причине, что Памеджаи не оказалось нигде. Писец Ш – беса, который поручал Памеджаи сделать посвятительную надпись на брачной стеле Рамсеса, уверяет, что он видел Памеджаи у колодца тяжко больного, в сильном жару, страдающего от безмерной жажды. Пабеса уверяет, что он предложил Памеджаи вернуться в свою хижину с тем, чтобы лекарь из рабов попытался его исцелить, но Памеджаи говорил о том, что не уйдет от колодца, пока страшная жажда, мучающая его, не пройдет. И вот Пабеса оставил раба у колодца, и больше его никто никогда не видел. Если верить писцу Пабесе, то получается, что раб Памеджаи умер у колодца, а люди, которые пришли за водой, отдали ему последний долг. Не впервые рабам приходится хоронить раба без священных пелен и бальзамировщиков. Но кто сделал это и когда, невозможно узнать. За десять дней, которые прошли с тех пор, как Пабеса видел раба Памеджаи у колодца, умерло больше десятка рабов из тех, кто живет в поселке пещерного храма. Где и как узнать об этом?

Верховный жрец вдруг поймал себя на мысли о том, что слишком много думает о каком-то жалком рабе, хотя он и был искусным камнерезом. «Какое имеет значение, – подумал он. – Я тотчас же позову искусного мастера и велю ему назваться Памеджаи. Надо вспомнить, каким был по возрасту Памеджаи… Примерно лет за тридцать?… Вот такого и надо послать во дворец».

В тот же день во дворец был послан искусный мастер, один из многих сотен мастеров, которые работали на отделке пещерного храма. И по приказанию верховного жреца этот мастер назвал себя Памеджаи. Мало того, верховный жрец не побоялся согрешить и велел соврать, будто этот мастер делал все то, что сделал Памеджаи. Новый Памеджаи был польщен. Он отлично знал работу настоящего Памеджаи, и ему показалось весьма лестным, что его посылают во дворец, да еще с такой рекомендацией. Впрочем, хоть он и отдавал должное настоящему Памеджаи, в своей работе он нисколько не сомневался и был уверен в том, что выполнит все задуманное великой царской женой.

Новый Памеджаи принялся за украшение покоев царицы в только что воздвигнутом прекрасном дворце. Но работать ему пришлось недолго и даже не довелось закончить отделку одной стены. А случилось это вот почему…