Последняя ночь Александра Македонского

Едва окружённая слугами Амона ладья оказалась вблизи выхода в следующий зал, как из зева полутьмы с яростными воплями выбежали два десятка наголо обритых мужчин в чёрных набедренных повязках. Чёрные змеи своими изображениями обхватывали все дубинки в их руках, а на груди каждого приоткрывал большую пасть зубастый крокодил. Быстро выстроившись в два поперечных ряда, они плотно закрыли телами, перекрыли выход, выражая явное намерение никого не впустить в дверной проём. Египтяне в масках павианов возмущённо зашумели, как обезьяны завизжали и запрыгали вкруг ладьи. Нёсшие ладью слуги приостановились на месте и замерли. Вперёд них выступил жрец храма Амона. Ему навстречу из полумрака явился другой жрец, и на голове этого жреца была маска гиппопотама.

– Кто ты и что тебе нужно? – громогласно провозгласил он, глядя только на Александра, ожидая только от него ответа.

Даже Александр слегка вздрогнул, когда непонятно откуда сверху вниз и от стен к стенам по всему огромному залу громоподобно пронёслась волна звучания низкого величественного голоса:

– Я Гор, сын Изиды, сын Осириса, князь князей, царь царей Нижнего и Верхнего Египта, защитник своего отца, начало и конец Богов, владыка, с которым никакой царь несравним!

Александр согнал с губ тень улыбки, посерьёзнел и, как не чуждый артистизму истинный грек по воспитанию, повёл себя соответственно требованиям действа, которое выдвигало его в протагонисты.

– Твоя работа? – склонился к уху довольного Стасикрата Птолемей. Спросил он скорее для одобрения, а не ради объяснений, и не ждал, не получил ответа.

Жрец в маске гиппопотама преисполнился надменности и презрения.

– Я Сет, брат и убийца Осириса, – объявил он Александру, – царь Верхнего и Нижнего Египта. Уходи туда, откуда явился!

Греки и македоняне с растущей увлечённостью смотрели на происходящее у них на глазах, персы же старались скрыть за напускным равнодушием, что их оскорбляло столь очевидные намёки на долгое господство персидской державы в Египте, уничтоженное блистательными победами войска Александра.

Окружающие ладью служители храма Амона вскинули дубинки с изображением солнечно рыжего кота и, потрясая ими, возмущённо завопили. Но и среди их противников не нашлось малодушных, – потрясая дубинками с изображением чёрной змеи, они ответили воинственным кличем готовности к сражению. Распаляемые негодованием слуги Амона больше не в силах были сдерживать неукротимую ярость, бросились на тех, кто охраняли проход в третий зал. Свалка, крики, потасовка с применением мелькающих дубинок ничем не отличались от настоящих, однако не вызывали серьёзных увечий. Защитники прохода дрогнули, отступили в полумрак и, теснимые победителями, растаяли в нём. Египтяне в масках павианов обезумели от радости, они неистово орали, прыгали, топали ногами и громко хлопали в ладоши.

Гордясь одержанной победой, слуги храма Амона вернулись к процессии, вскинули дубинки на плечи и снова выстроились вокруг ладьи, чтобы вместе с нею продолжить движение вперёд. Их поверженные и рассеянные противники в бессильной злобе бегали за порогом, а в залах под сводами раскатисто звучал торжествующий голос.

– Да сотворит это царь в день, когда случится тревога и мятеж! Да будет изображён на его груди крылатый скарабей, когда он увидит тревогу, подобно тому, как сделал Ра‑Хорахте, когда увидел тревогу сына. Да будет лицо скарабея – соколиное, с губами – коршуна. Удалитесь от него, о вы, враги! Он мститель бога, и имя его – Гор. Тогда скажет сам царь: "Я – мститель бога, и имя моё – Гор!" И пусть не боится царь, ибо враги его будут убиты пред ним, а его сердце возрадуется, и один будет убивать другого, как случилось с врагами Ра‑Хорахте, когда Гор полетел на них Крылатым Солнцем.

При последних словах нёсшие ладью слуги остановились.

В некоторых углублениях в стенах третьего зала разгорался огонь. Свет, отражаемый позолоченными зеркалами, вытеснял полумрак под высокие своды, и отчётливо проступало египетское убранство. Только четыре маски печали были греческим дополнением к этому убранству, впалыми глазницами отрешённо наблюдали за происходящим сверху боковых стен. Страсти поутихли, и воцарился строгий ритуальный порядок. Греки, македоняне и персы, следуя из предыдущего зала за своим царём, трезвели, невольно подчинялись уверенному руководству жрецов.

Пятнадцать жрецов встречали ладью посреди зала. Справа от них возвышался постамент с тремя ступенями, и верхняя ступень заканчивалась у двух кресел трона фараонов. Ладью опустили, мягко поставили на ковёр из папируса. От ряда жрецов отделилась стройная женщина в белоснежном хитоне и с маской ибиса на голове. Она с достоинством подошла к ладье и, опираясь о руки слуг храма Амона, поднялась по мостику к Александру. Он стоял и смотрел на неё, холодея от неприятной догадки. Оказавшись рядом, она сняла маску, протянула её в сторону ближайшему слуге храма. Александр быстро справился с неприязненным удивлением при виде первой жены, хотя настроение его заметно испортилось.

– Ты когда вернулась? – потребовал он ответа, который знал заранее.

– Вчера...

– А‑а, – прервал он её, как будто вспомнил. – Мне говорили.

Он ждал объяснений, и красивая женщина покорно склонила голову.

– Вы не велели допускать меня к себе, мой муж и повелитель. Но я так хотела вас увидеть.

На её большие выразительные глаза навернулась пелена слёз, однако она сдержала их, не позволив скользнуть на щёки. Она гордо выпрямилась.

– Вы женились на мне, чтобы иметь наследника, – принялась горько выговаривать женщина, уже веря, что так оно и было. – А теперь и его не хотите видеть и знать. Всё время пьянствуете. Отлучив меня, женились на дочери Дария... – Она тряхнула иссиня‑чёрными волосами. – Я была бы спокойна, если бы вы оказались счастливы с ней, но вы и её отослали от двора, не допускаете к себе.

Александр раздражённо поморщился.

– Если тебе нужен кто‑то для ссор, заведи друга. Я не буду препятствовать...

Рванувшись к нему яростной тигрицей, она наградила его звучной пощёчиной. И сама испугалась того, что посмела сделать. Однако Александр неожиданно обмяк, сгорбился, в глазах проступила безмерная тоска. Он взял в свою ладонь ударившие его тонкие пальцы, нежно накрыл их другой ладонью.

– Я старался, Роксана. Я очень старался быть отцом и мужем... Зевс свидетель, я не могу быть иным... По своим устремлениям я не простой смертный... Да, я ждал и жду не тебя...

– Я так и знала! – Она вырвала пальцы, глаза её сверкнули. – Женщина! Вы ждали другую женщину, не такую простую дуру, как я...

– Я жду гонца, – не позволив ей продолжать, твёрже сказал Александр. – Я месяц за месяцем жду гонца, от которого зависит...

Он не договорил, уставился в невидимую точку, никого и ничего не замечая. На мгновение он показался ей жалким, измученным внутренней борьбой тяжёлых мыслей и переживаний, измотанным непонятными и несерьёзными для неё устремлениями.

– О‑о, Александр! – в голосе её прозвучало женское сострадание. Она обхватила его голову и прижала к груди, погладила светлые и мягкие волосы. – Вы помните? Вы увидели меня впервые в хороводе деревенских девушек и говорили, что только я смогла пробудить в вас желание любви. Но и я не могу желать никого другого. А вы меня так оскорбляете.

Наконец он высвободил голову и, нежно придерживая локоть жены, помог ей спустится с ладьи вместе с ним. Они прошли мимо жрецов к постаменту и поднялись по ступеням к трону, уселись в разные кресла, он в то, что повыше. Трое телохранителей и трубач застыли у подножия постамента. Остальные гости и царедворцы расположились вдоль стен, чтобы не мешать жрецам продолжить театрализованное повторение ритуала посвящения Александра в фараоны Египта.

Безмолвие жрецов быстро заставило всех угомониться.

И вот жрецы в масках разных богов почтительно расступились, пропустили вперёд себя главного жреца храма Амона, вытянутое лицо которого, вымазанное меловым порошком, напоминало ожившую маску. Его торжественный вид и неспешная поступь, белое простое одеяние произвели должное впечатление. Тишина стала такой, что по всему залу слышался лишь шорох его кожаных сандалий. Остановившись справа от ступеней к трону, жрец выдержал минуту важного молчания.