Ванька Каин

Утомительно излагать эту возмутительную эпопею воровства, мошенничества, грабежей, разбоев, убийств… Вместо людей рисуются какие-то кровожадные звери, вместо исполнителей закона — палачи и грабители, вместо закона — явное насилие или омерзительная игра в подьяческую терминологию.

Последующими своими подвигами Каин лучше всего и положительно неопровержимо доказывает это последнее, по-видимому, несколько резкое для историка заключение. Каков государственный и общественный строй — таков и выродок этого строя, законнорожденное дитя «доброго старого времени».

Со второй половины 1744 года Каин становится личностью, всесильною в Москве. Если бы он захотел, то силу его почувствовала бы вся Россия…

Каин знает эту Россию, до костей, если можно так выразиться, изъеденную язвами доноса, повального грабительства, казнокрадства, народоистязания и народной бедности. В умной голове этого чада своего века создается гениальный, с точки зрения вседоносящего и всеворующего общества, план.

В сентябре этого года Каин является в сенат и предъявляет сенаторам следующее:

«Я, Каин, в поимке воров и разбойников крайнейшее всегда старание прилагаю и впредь питать буду, и о таковых злодеях, где они жительство и пристань в Москве и в других местах имеют, проведываю через таковых же воров и с ними знакомство имею, и для того я с ними принужден знаться, дабы они в том от меня потаены не были, а не имея с ними такого обхождения, таких злодеев сыскивать невозможно. Притом я, Каин, такое опасение имею, что когда таковые злодеи по поимке где будут на меня о чем показывать, не приведен бы я был по оговорам их к какому истязанию».

Сенат поддается на уловку Каина — и простой вор превращается в общественную силу.

Сенат торжественно объявляет вору и мошеннику, чтоб он продолжал отыскивать мошенников без всякого опасения, а что если они и покажут на него, «то оное показание за истинное принято не будет и к нему, яко изыскателю тех воров, не токмо какое подозрение причтено быть может, но что он за отыскание воров будет награжден, токмо бы он, Каин, с таковыми злодеями в том, что до их воровства и злодейства касается, ни под каким видом не мешался и никакого к тому умыслу и тем злодеям совету и наставления в таких злодействах не имел и не чинил, и не повинных к тому злодейству не привлекал: ибо ежели он, Каин, в том подлинно явится и доказано будет, то с ним, Каином, яко со злодеем, поступлено будет».

Мало того, обманутый сенат поступает так неосмотрительно, что посылает сыскному приказу указ, в котором, между прочим, повелевает: «что ежели в том приказе кто из содержащихся колодников или впредь пойманных злодеев будет на него, Каина, что показывать, того кроме важных дел не принимать и им, Каином, по тому не следовать».

Этим распоряжением сената Каин покупает себе нечто равносильное папской непогрешимости: доносы на него товарищей — воров становятся не опасными для Каина; он может теперь действовать очертя голову — и сенат никому не поверит, потому что сам решил никому не верить доносам на Каина: мало того, подьячие сами не должны давать ходу ни одному делу, которое было бы не в пользу Каина — ведь велено давать ход только «важным делам», а эпитет «важный» так неуловим, особенно когда друзья — подьячие, ворующие вместе с Каином, не захотят уловить важности дела, всегда имея возможность свалить вину на свое подьяческое «неуразумение».

Но и этого Каину мало. Он становится ненасытен — обаяние силы толкает его еще дальше, словно Цезаря через Рубикон. И Каин переходит через подьяческий Рубикон.

Через месяц он является в сенат с новым заявлением. Он напоминает сенату, что поймал более пятисот воров и мошенников, что в Москве их еще много, но что по неимению инструкции о сыске и поимке воров ему чинится немалое препятствие из тех мест, где оные злодеи имеют свои воровские пристани, а от командующих вспоможения не имеется. Ловкий Каин просит сенат дать ему инструкцию и объявит о том в Москве по командам, «чтобы в сыске и поимке воров ему препятствия не чинили».

И сенат снова попадает на такую грубую уловку — Каину вручают буквально диктатуру над всей Москвой! Сенат дает Каину такое громадное полномочие: «Доносителю Каину для беспрепятственного в поиске и в поимке им воров и разбойников и других подобных им злодеев дать из правительствующего сената с просчетом указ, в котором написать, что ежели где в Москве случай допустит ему, Каину, помянутых злодеев ловить и в той их поимке будет требовать от кого вспоможения, то в таком случае всякого чина и достоинства людям, яко верноподданным ее императорского величества, в поимке тех злодеев чинить всякое вспоможение, дабы оные злодеи чрез такой его сыск вовсе могли быть искоренены, и все подданные ее императорского величества по искоренении таковых злодеев с покоем без всякой опасности и разорения впредь остаться могли; а ежели кто при поимке таких злодеев ему, доносителю Каину, по требованию его, вспоможения не учинит и через то такие злодеи упущены и ко умножению их воровства повод подастся и сыщется про то допряма, таковые, яко преступники, жестоко истязаны будут по указам без всякого упущения; о том же в военную коллегию, в главную полицеймейстерскую канцелярию и в сыскной приказ подтвердить, и чтоб по командам в поимке таких злодеев помянутому доносителю Каину всякое вспоможение чинено было; напротиву же того и ему, Каину, в поимке под видом таковых злодеев никому посторонним обид не чинить и напрасно не клеветать под таким же истязанием, а военной коллегии учинить о том по сему ее императорского величества указу».

Никакая власть теперь не в праве ослушаться Каина: всякое ослушание становится государственным преступлением и ослушники должны быть «жестоко истязаны без всякого упущения».

Но именно тут, в зените своего могущества, Каин и теряет все, что успел приобрести его воровской гений. Так всегда бывает с людьми, когда ненасытная жажда чего-либо, постоянно удовлетворяясь, переходит в безумную жадность и ослепляет человека. Каин не понял вовремя, что по одной дороге дальше идти невозможно — и потерял все…

Он столкнулся с другою силою, которая и погубила его. Это та сила, с которою вся Россия сладить не может вот уже более двух веков. Это та сила, которая погубила и не таких исторических деятелей, как Ванька Каин. Сила эта — историческое прошлое России, ее древнерусская традиция, с которою нелегко было сладить и такому гению, как Никон, и таким сильным царям, как Алексей Михайлович и Петр Великий. Сила эта — первородный грех русского народа, его невежество. Одним словом, сила эта — раскол.

Каин, обезумевший от власти над бедным народом, над подьячими, над ворами и разбойниками, вздумал пойти против раскола, словно русские богатыри против «силы неведомой», которая превратила их в камни, и камни эти вросли в землю.

Около этого времени (в 1745 г.), вероятно, вследствие появления в Ивановском монастыре особой раскольничьей секты, издан был указ о сыске лжеучителей еретиков и с назначением в Москве особой «раскольничьей комиссии» [10]. Каин находит это обстоятельство очень удобным для расширения своей деятельности и, кроме воров и мошенников, открывает поход против раскольников. Сначала дела его идут удачно.

На основании архивных данных г. Есипов говорит, что с того времени Каин в своих поисках по городу начинает заходить не только в кабаки и трущобы, но и в дома богатых раскольников, силою отбирает у них детей и отводит к себе на дом. Отцам и матерям арестованных детей приходится выкупать их у Каина.