Война

После ухода Мехлиса Павлов и старший батальонный комиссар несколько минут молчали, не глядя друг на друга, и это молчание будто сблизило их. Наконец Павлов тихо спросил:

– А вам что от меня надо?

Старший батальонный комиссар присел на табуретку к простому, желтого цвета столику, по другую сторону которого сидел Павлов, и достал из планшетки блокнот.

– Дмитрий Григорьевич, – с чувством какой-то неловкости начал старший батальонный комиссар, – вы, конечно, понимаете, что товарищ Мехлис погорячился… Вы еще не осуждены, и званий никто вас не лишал. Но вы под стражей и предаетесь суду.

– Я знаю, что это значит, – сурово бросил Павлов.

– Тем более… Меня прислал к вам лично нарком обороны. Пусть мое невысокое по сравнению с вашим воинское звание не смущает вас… Я представляю следственную часть своего управления, но сейчас хочу побеседовать с вами по поручению маршала и как старый большевик…

– О чем же беседовать, если мне шьют измену! – Глаза Павлова сверкнули лютостью.

– Нет, – спокойно возразил старший батальонный комиссар. – Я вам зачитаю формулировку обвинения, которое вам предъявят при официальном начале следствия. – Он развернул и полистал блокнот. – Тут будет идти речь не только о вас.

– Да?! А кто еще арестован?

– Пока не знаю… – И начал читать: – Такие-то и такие-то, «состоя в указанных должностях в начале военных действий фашистской Германии, проявили трусость, бездействие, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия и боеприпасов противнику… Вследствие своей трусости, бездействия и паникерства нанесли серьезный ущерб Рабоче-Крестьянской Красной Армии, создали возможность прорыва фронта противником в одном из главных направлений и тем самым совершили преступления, предусмотренные статьями сто девяносто три дробь семнадцать «б» и сто девяносто три дробь двадцать «б» Уголовного кодекса Российской Федерации…»

В землянке наступило тягостное молчание. Когда старший батальонный комиссар спрятал в планшетку блокнот, Павлов тихо спросил:

– Кому все это надо?

– Дмитрий Григорьевич, неужели не понимаете? – Старший батальонный комиссар смотрел на Павлова с грустью. – Я вот говорил с ранеными, которые вырвались из-под Минска… Беседовал с командирами, прибывающими оттуда. Все ошеломлены! Сколько людей там осталось, сколько нашей техники уничтожено! Да, ходят разговоры и о предательстве… И конечно же, о виновности руководства. Хотя очень трудно совокупность всех причин, приведших к тому, что случилось, вложить в узкие и четкие рамки…

– А если обстоятельства виноваты? – болезненно спросил Павлов.

– Но ведь их тоже создают люди… А вот попавшие в окружение части стали жертвами обстоятельств.

– Ясно… – Павлов тяжко вздохнул. – Я сейчас в двух лицах: жертва обстоятельств, которые создали немцы, и творец обстоятельств, в которые попали войска фронта… Зачем же тогда еще кого-то арестовывать? Все выполняли мои приказы! Но и я свои распоряжения не из пальца высасывал.

– Вот об этом давайте и поговорим. Не для следствия… Я бы, пожалуй, начал с вашего предложения о расформировании танковых корпусов два года назад.

– Это была моя ошибка, – сухо сказал Павлов, с болью подумав о том, что ничто не забывается. – Однако решение о ликвидации корпусов принимал не я.

– А был нанесен ущерб нашей боевой мощи этим решением?

– Разумеется. Хотя ничто великое не создается без сомнений и ошибок.

– Почему же вы не поспешили первым сказать правительству о допущенной ошибке?

– Ошибку мы исправляли коллективно. Я сделал доклад на декабрьском совещании…

– Это известно, – перебил Павлова старший батальонный комиссар. – На этом совещании нарком обороны и начальник Генерального штаба потребовали от командующих военными округами держать в постоянной боевой готовности войска. Особо указывалось на необходимость боеготовности зенитных средств и противотанковых орудий. Почему вы не выполнили этих указаний?

– Как так не выполнил?! А чем занимались войска округа, если не боевой подготовкой? Но главное не в этом. Вы не хуже меня знаете, что из всех создаваемых в округе механизированных корпусов только один полностью имел материальную часть. А если приложить к этому все остальное, чего нам недоставало…

– Не забегайте вперед, Дмитрий Григорьевич. – Старший батальонный комиссар наклонился над столом и внимательно посмотрел Павлову в глаза. – Скажите, как могло случиться, что в предвидении войны зенитная артиллерия округа оказалась собранной на полигоне восточнее Минска? Особенно это касается четвертой армии… И не только зенитная… Почему и наземную артиллерию стянули в лагеря в район Минска, да еще с самым мизерным количеством снарядов – для учебных стрельб?.. Саперы тоже съехались на окружной сбор. А сколько стрелковых войск оказались занятыми разного рода работами вне своих гарнизонов!.. Как все это объяснить?.. Или почему вы держали в районе Бреста, прямо на границе, так много войск?.. Это же ловушка!.. Почему именно в день начала войны в четвертой армии были назначены на Брестском полигоне показные учения с присутствием там всех командиров соединений и частей?

– Что касается учений на Брестском полигоне, то они были отменены вечером накануне войны, – сумрачно, с нарастающей подавленностью ответил Павлов. – А все иные полигонные и лагерные сборы проводились согласно плану боевой подготовки войск округа, который я отменить не имел права.

– Почему?

– План утвержден Генштабом.

– Но вы же видели, что пахнет порохом и кровью! Неужели не могли сообразить, что все боевые средства должны быть на своих местах?..

– Сейчас легко рассуждать!

– Да это же элементарно! Кто вам мешал хотя бы подтянуть войска к местам дислокации и донести об этом наркому?

– Я не имел сведений, что война действительно разразится! – Каждое слово Павлова теперь звучало со злым упрямством.

– Вы сами обязаны были добывать эти сведения и докладывать их правительству. – В голосе старшего батальонного комиссара засквозило скрытое раздражение. – Незадолго до начала войны вы доложили товарищу Сталину, что лично выезжали на границу и никакого скопления немецких войск там не обнаружили, а слухи об этом назвали провокационными… Когда это было?