Это было в Ленинграде. У нас уже утро

— Не все за рублём приехали, — негромко, но твёрдо сказал Дмитрий.

Весельчаков внимательно посмотрел на сына:

— Ты, может, партийный?

— Кандидат партии.

— Так, — внезапно упавшим голосом сказал Весельчаков. — Значит, начальством будешь. Что ж, валяй, тяни отца, прорабатывай…

Дмитрий молчал.

— Твоё здоровье, Дмитрий Алексеевич, — мрачно усмехнулся Весельчаков, поднимая стакан.

Они молча выпили.

— Я знаю, Митя… — заговорил Весельчаков, придвигаясь к сыну. — Виноват я перед вами. Шутка сказать — пятнадцать лет… Только ты на меня зла не держи… Жизнь — штука трудная… Останься, Митя.

— Не могу я здесь работать, когда об отце моем такая слава. Не могу, понимаешь?

— Стыдишься? — зло сказал Весельчаков. — В чистенькие вышел? А мне стыдиться нечего. Я не ворую, людей не убиваю. Тружусь, и мне за это деньги платят. Меня партия не кормит…

— Партию ты оставь! — резко сказал Дмитрий; он встал с кровати. — Прощай.

Весельчаков медленно поднялся. Колени его дрожали.

— Ну, прощай, коли так, — глухо сказал он. — Вот как встретились, значит…

Дмитрий повернулся и пошёл к двери.

— Митя!.. — крикнул ему вслед Весельчаков.

Но Дмитрий уже захлопнул за собой дверь.

Новые суда покачивались в ковше. Рядом с ними японские судёнышки казались убогими и жалкими. Дело было не только в том, что они уже отслужили свой век и наполовину вышли из строя. Дело прежде всего было в огромных технических преимуществах нового советского флота. Снабжённые мощными моторами и новейшим рыболовным оборудованием, советские суда отличались от японских так же, как винтовой пароход отличается от колёсного.

Но странное дело, к чувству радости, которое ощущал Доронин, глядя на сверкающие свежей окраской новенькие суда, примешивалось и какое-то другое чувство. С удовольствием наблюдая за тем, как новые сейнеры и дрифтеры выходят в море, Доронин каждый раз вспоминал о Жихареве и его вёсельных кунгасах. Конечно, пройдёт ещё совсем немного времени, и колхозы тоже получат флот. Главк уже официально сообщил об этом. Но пока что колхозники выходят в море только на кунгасах, да и то по очереди.

И Доронин всё чаще и чаще стал подумывать о том, не отдать ли колхозам несколько новых судов…

«Почему, в самом деле, не сманеврировать? — размышлял Доронин. — С хозяйственной точки зрения это вполне целесообразно, — ведь план рыбодобычи колхозов входит как составная часть в общий план комбината. А с политической тем более: это будет серьёзный шаг на пути к укреплению колхозов».

Нет, он не рассчитывал, что его идея сразу вызовет восторг на комбинате. Он прекрасно знал, что и его люди истосковались по настоящей работе, что им осточертела японская кустарщина, что они с завистью смотрят вслед счастливцам, уходящим в море на новых судах.

Доронин, может быть, колебался бы ещё довольно долго, если бы не одно неожиданное обстоятельство.

Из колхоза вернулся Антонов. В тот же день вечером он явился к Доронину и сказал, что хочет с ним поговорить.

Доронин пристально оглядел Антонова, стараясь угадать, о чём хочет говорить с ним этот высокий худощавый человек со спокойными, чуть прищуренными голубыми глазами, каспийский рыбак, бывший бригадир рыболовецкого колхоза.

— Вот какое дело, товарищ директор, — начал Антонов. — Побывал я в двух колхозах и прямо вам скажу: не могут люди так жить.

Доронин вопросительно поднял брови.

— Вы, товарищ директор, может, не знаете, как на материке колхозные рыбаки живут, так я вам скажу. Вот у нас на Каспии колхоз был… Не скажу — выдающийся, так, средний колхоз… Вы посмотрели бы, как мы там жили. Флота самоходного тридцать единиц. Свой холодильник, засольный цех с гидрожелобами. А здесь что? Вёсельные кунгасы да носилки… Не могут люди так жить!

— Но они не будут так жить, Антонов, — возразил Доронин. — Ведь колхозники прибыли всего месяц назад. Скоро они получат флот и всё необходимое.

— Эх, товарищ директор, — с досадой сказал Антонов, — разве я всё это не понимаю? Но сейчас-то что людям делать? Ведь они сюда трудиться приехали, руки на работу горят, а взяться-то не за что…

Доронин слушал его с волнением. Этого человека беспокоили те же самые мысли, что и его, Доронина.

— Вот меня на новый сейнер назначили, — продолжал Антонов. — Картинка корабль! Машина какая, лебёдка — сети выбирать, кубрик как отделан… А там в шторм на вёслах!..

И Доронину вдруг стало очень стыдно. А он-то боялся, что люди не поймут, не согласятся, не захотят поделиться…

— Послушайте, товарищ Антонов, — решительно начал Доронин, — а что, если мы часть судов отдадим'колхозам, а? Месяц-другой поднажмём на то, что у нас останется, а там и новые суда подойдут. Как наш народ на это посмотрит?

Антонов немного помолчал.

— Такое дело голосованием не решишь, — проговорил он.

— Не в голосовании дело, — уже нетерпеливо сказал Доронин. — Конечно, можно и приказом провести: «с сего числа…» и прочее… Но ты мне скажи, поймут люди, что мы должны помочь колхозам, что это наш долг, долг государственной организации?…

— Что ж, люди у нас сознательные, поймут, — убеждённо ответил Антонов.

Когда они расстались, Доронин пошёл на пирс и разыскал Ныркова, поговорил с ним, а возвращаясь, пригласил к себе Вологдину.

Она пришла радостная, возбуждённая, в коротком меховом полушубке, из-под которого виднелся неизменный синий комбинезон. Доронин знал: она вместе с Черемных весь день занималась осмотром новых судов.

Вологдина вошла и уже с порога крикнула:

— Интересуетесь результатами осмотра? Флот превосходный! У ребят сегодня праздник!

Глядя на неё, Доронин с трудом сдерживал улыбку: такой юной выглядела она в эту минуту.

— Вот и отлично, — сказал он. — Садитесь-ка, побеседуем.

Вологдина на ходу стянула брезентовые рукавицы, распахнула полушубок и села в плетёное кресло.

— О чём будем беседовать?

— О жизни, — улыбнувшись, ответил Доронин. — О наших отношениях.

Вологдина посмотрела на него с нескрываемым изумлением.

— Встретились мы с вами чуть ли не как враги, — уже без улыбки сказал Доронин, — а теперь вот ничего, живём…

— К чему вспоминать то, что давно прошло? — откидываясь на спинку кресла, с недоумением спросила Вологдина.

Доронин молчал. Ему было приятно, от души приятно её взволнованное недоумение.

— Я вам уже сказала однажды, что изменила мнение о вас и признала свою ошибку, — снова заговорила Вологдина, и в голосе её прозвучала нотка обиды. — Не понимаю, что вам вздумалось в такой день… — Она замолчала, опустив голову и чуть прикусив нижнюю губу.

— А знаете, — точно не замечая её настроения, сказал Доронин, — я думал над тем, что нас примирило. Сначала мне показалось, что вы просто пожалели меня после той истории… Но потом решил: нет, вы не такая…

— Хорошо, — резко сказала Вологдина. — Я изменила мнение о вас, потому что вы прекрасный, изумительный, талантливый директор… Этого достаточно? Можно идти?

— Минуточку.

— Меня Черемных ждёт, Андрей Семёнович.

— Подождёт, ничего ему не сделается.

Доронин, прищурившись, кивнул на кресло. Вологдина передёрнула плечами и села.

— Я только что побывал в рыболовецких колхозах, Нина Васильевна, — тихо сказал Доронин. — Видел много интересного и крайне важного для нас всех. Люди приехали на Сахалин с горячим желанием наладить здесь такую же советскую жизнь, как и на материке. Посмотрели бы вы, в какой оборот взяли они эту землю… А вот в море ходить им не на чём.

Он вышел из-за стола и прошёлся по комнате.

— В полеводческих колхозах дело кипит. Там все есть: земля, семена, орудия… А у рыбаков хуже: они ведь совсем недавно приехали. Мало флота, очень мало… Вместо того чтобы налаживать коллективный труд, укреплять колхозы, люди с завистью смотрят вслед счастливцам, которым сегодня выпала честь идти в море.

Доронин остановился перед Вологдиной и, глядя на неё в упор, спросил: