Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Поскольку де Молэ категорически отказался выступить защитником ордена тамплиеров, если только не предстанет лично перед Папой, в заседаниях устроили длительный перерыв, а совет обратился к томившимся в узилищах тамплиерам, чтобы вызнать, не возьмется ли кто из них за роль предстателя. Из примерно шестисот пятидесяти находившихся в Париже тамплиеров защищать орден вызвались пятьсот сорок шесть, а из других городов Франции полетели депеши о нашедшихся там добровольных защитниках. Сообщали также, что при вести, будто Папа перехватил их дело у французского короля, тамплиеры чрезвычайно воспряли духом. Проведя два с половиной года в омерзительных казематах, они все-таки верили, что Папа без долгих разбирательств признает их невиновность.

На то, чтобы выслушать вызвавшихся защищать орден ушла не одна неделя. Они рассказывали комиссии о вынесенных пытках. Один сообщил, что в его тюрьме двадцать пять тамплиеров под пыткой скончались. Другой поведал, что его целых три месяца держали на хлебе и воде. Принесли и безногого тамплиера, показавшего членам комиссии обугленные кости, отвалившиеся от его стоп, сожженных инквизиторами. Он желал отозвать признания, сделанные лишь для того, чтобы прервать невыносимые мучения. Один из тамплиеров представил письмо Филиппа де Воэ – священника, назначенного комиссией распоряжаться заточенными тамплиерами, где излагался папский приказ сжигать живьем всякого тамплиера, отказавшегося от признания; письмо пускали в ход для запугивания тамплиеров, выразивших желание защищать свой орден. Призванный пред очи комиссии де Воэ заявил, что письма и в глаза не видел. Когда же ему указали, что оно скреплено его печатью, он возразил, что, наверное, ее поставил кто-то другой.

Архиепископ Нарбоннский и двое других членов комиссии были ставленниками Филиппа Красивого, но четверо других – нет, и рассказы о пытках, подкупе и махинациях возбудили у них подозрения. И они не спешили с выводами.

Двадцать восьмого марта всех пятьсот сорок шесть добровольных защитников-тамплиеров собрали в саду дворца епископа Парижского, зачитав им официальные обвинения против ордена. Тамплиеры же разразились воплями гнева и возмущения. Восстановив порядок, им растолковали процедуру расследования, велев избрать из своего числа представителей, коим и надлежит защищать орден. Заметив отсутствие Великого Магистра, чьим приказам они по-прежнему следовали, рыцари осведомились, почему его не привели на собрание, на что получили ответ, мол, Жак де Молэ недвусмысленно дал понять, что не будет говорить ни с кем, кроме Папы, посему не станет участвовать и в этом слушании. Не видя иного выхода, тамплиеры отобрали наиболее достойных для защиты.

Выбрали четверых. Рыцари Гийом де Шамбонне и Бернар де Сартиж были необразованными, а вот двое других – священники тамплиеров – обладали и знаниями, и опытом. Рейно де Прюино служил прецептором Храма в Орлеане. А Пьер де Булонь, служивший прецептором тамплиеров в Риме, набрался там весьма специфического опыта в церковных делах, и очень быстро стал признанным главой защиты, продемонстрировав, что в помощи адвокатов со стороны не нуждается.

Свое вступительное слово де Булонь сказал на предварительных слушаниях 7 апреля. Стремление предстать пред судом вовсе не означает признание будь то полномочий или правомочности сей комиссии. Своим приходом орден Храма не отказывается от права воззвать к суду Папы и потребовать официального суда церкви. Тамплиеры докажут, что обвинения ложны, и докажут сие на устных показаниях, на показаниях под присягой и на документах. Правосудие требует, дабы защитникам дана была свобода передвижения и доступ к их же собственным средствам, чтобы достойно подготовиться к защите. «Всякий и каждый из нас провозглашает обвинения крайне беспочвенными. Воистину некоторые из тамплиеров признали вину, но лишь в силу пыток и страданий». Он привел имена людей, умерших под пыткой. Еще часть признаний он отверг как полученные подкупом, а еще часть – как подложные. Устав, правящий орденом – вовсе не секрет. Он не только имеется в письменном виде, но и был одобрен в каждой частности чередой пап.

Он указал, что обвинений хватает с лихвой, а вот самих обвинителей нет. Пусть же истцы предстанут пред комиссией для дознания, буде таковые вообще отыщутся. Что же до омерзительного обвинения тамплиеров в отречении от Христа – кто ж поверит в подобное? Нет никаких доказательств, что хоть кто-то из тамплиеров хоть когда-то отрекся от Христа, зато нет недостатка в летописях, свидетельствующих, что тысячи тамплиеров предпочли умереть, но не изменить Ему. Разве можно поверить, что люди, отрекшиеся от Спасителя в безмятежности своих тайных собраний, когда им ничто не угрожало, после не пожелают отречься от Него в мусульманских темницах даже ради спасения собственной жизни? Да как можно пасть до возведения напраслины на сих страстотерпцев церкви?

Он также настаивал, чтобы мирянам запретили посещать слушания, а особливо – сановникам государя Франции, каковые явно явились ради того, чтобы запугивать свидетелей. (Таковые сановники тотчас доложили королю Филиппу, что от священника-тамплиера Пьера де Булонь надо избавиться. Любому стороннему наблюдателю было очевидно, что его аргументы поколебали мнение членов комиссии.)

Официальный суд начался в субботу, 11 апреля 1310 года. Первыми свидетелями выступили посторонние, но при допросе выяснилось, что их показания по большей части основывались на сплетнях. Один заявил, что до него доходили слухи о «пагубных действах» на собраниях тамплиеров. Другой показал, что слыхал от бывшего тамплиера упоминания о неких пороках в ордене, но о каких именно – не знал. Бывший прислужник тамплиера поведал, что рыцари поклонялись идолу, но на вопросы не дал ни одного вразумительного ответа. Один свидетель привел изобличающую улику: он-де хотел вступить в орден рыцарей Храма, но ему отказали. Пьер де Булонь мог доложить своим братьям-узникам, что все складывается в их пользу.

Когда же настало время обвинителям представить в качестве улик признания тамплиеров, де Булонь запротестовал. Действительно, имеются письменные признания из Сицилии, Неаполя, Ломбардии, папских государств и особенно из Франции, но все таковые добыты непереносимыми пытками. И просил, чтобы все признания отвергли как неприемлемые. Но его предложение отвергли. Он также привлек внимание к присутствию на суде чиновников короля и просил выдворить их, если только сказанные не выступают свидетелями. Комиссия приняла требование к сведению. Он просил также, дабы всех свидетельствовавших изолировали, дабы они не могли общаться с теми, кого еще не выслушали, влияя на их показания. Просьбу отклонили.

Несмотря на процессуальные препоны, де Булонь был доволен: большинство сторонних свидетелей дискредитированы, каждое признание под пыткой заклеймено. Некоторые из членов папской комиссии явно заподозрили, что дело тут нечисто. Понял это и король Филипп с советниками. Чувствуя возрастающую озабоченность, они надумали прибегнуть к крутым мерам – и тут кому-то в голову пришла идея, повлекшая куда более чудовищный результат, нежели кто-либо предполагал.

По смерти архиепископа Санского его пост освободился, и Климент V подумывал возвести на него кого-нибудь из своих миньонов, но тут Филипп потребовал права лично назначить нового архиепископа. Сей высокий пост давал духовную власть над городами Орлеан, Шартр, Мо, и – что было куда важнее для Филиппа – над первопрестольным Парижем. И предложил кандидатуру Филиппа де Мариньи, епископа Камбрийского, младшего брата одного из верноподданнейших министров Филиппа. Климент V было возразил, что, дескать, епископ Камбрийский еще неопытен, да и годами не вышел: ему всего двадцать два, а церковный закон предписывает, чтобы епископу, возводимому в сан, исполнилось хотя бы двадцать пять. Филипп же напомнил, что сей закон не помешал Клименту назначить архиепископом Руанским своего двадцатитрехлетнего племянника, и продолжал стоять на своем. В конце концов Папа спасовал, и в апреле 1310 года для тамплиеров настал черный час с возведением Филиппа де Мариньи в сан архиепископа Санского. А перед тем ему весьма недвусмысленно дали понять, чего от него ждут – и получили согласие. Юный архиепископ прямо-таки горел желанием выказать свою благодарность королю, в мгновение ока одарившему его могуществом и богатством.