Коридоры кончаются стенкой

В зале хихикнули. Малкин вспыхнул, но сказал спокойно, с приглушенной угрозой:

— А вы не смотрите издали. Осокин тоже смотрел на все издали, вот и досмотрелся.

В зале зааплодировали. Гутман стушевался.

— Я, Иван Павлович, совершенно не имел в виду вас обидеть, — сказал он тоном сожаления. — Я знаю, что вы к этому делу совершенно не причастны. Тем более что здравницы НКВД вполне отвечают современным требованиям. Извините, если я невнятно выразился и ненароком вас обидел.

В зале зашептались.

— Мы ждем от вас не извинений, а дела. Настоящей большевистской работы, а не болтовни, каковой мы достаточно наслушались и до вас, — произнес Малкин наставительно и ему снова зааплодировали.

Гутман униженно кивнул в знак согласия и торопливо заговорил о задачах, которые предстояло решить парторганизации города в ближайший период.

В перерыве Гутман нашел Малкина, стоявшего в окружении делегатов конференции от партийной организации горотдела НКВД.

— Иван Павлович, — заговорил он смущенно, глядя на Малкина снизу вверх. — Еще раз прошу вас извинить меня за недоразумение. Совершенно искренне уверяю вас, что сказанное в адрес ГУИТУ совершенно к вам не относится.

— Да ладно вам, Гутман, чего вы суетитесь? — Малкин откровенно брезгливо взглянул в его растерянные, но, как показалось, неискренние глаза. — Это даже хорошо, что, оторвавшись ненароком от заготовленного текста доклада, вы сказали так, как думаете. — Отвернувшись от Гутмана, он заговорил с коллегами так, словно не было радом повинного человека. Потоптавшись, тот незаметно ретировался.

После прений и принятия резолюции по докладу началось выдвижение кандидатур в руководящие органы горкома партии. К удивлению Малкина, его фамилии в списке, предложенном одним из членов президиума конференции, не оказалось. Он чуть не задохнулся от обиды. Нервное напряжение было так высоко, что он почувствовал, как подкатывает тошнота. Под мышками взмокрело, лоб покрыли крупные капли пота. Дальше все проходило как во сне. Избрание в состав пленума его не удовлетворило. В сложившейся ситуации он разглядел заранее продуманную акцию, которую воспринял как оскорбительный вызов с далеко идущими последствиями.

— Ну, что ж, — прошептал он мстительно, — я в борьбе не новичок.

13

Малкина разбудили чуть свет. Звонил Абакумов.

— Что стряслось, Николай, почему не спишь?

— Не до сна, Иван Павлович. Заратиди… — Абакумов замялся.

— Что Заратиди? — взвился Малкин, словно ему наступили на любимую мозоль. — Не тяни кота за хвост, говори!

— Удавился, Иван Павлович.

— Удавился или забили?

— Удавился, это точно, я проверял.

— Его успели допросить?

— Допрашивали. Ничего не показал, закатил истерику, требовал прокурора.

— Физмеры применяли?

— Да. Безрезультатно. Только обозлился пуще прежнего.

— Плохо применяли. Применять надо так, чтобы на злость и прочую блажь сил не хватало. Актируйте. Надзирателя под арест на пять суток. К десяти вызови ко мне Лебедь. Официально.

— Я распоряжусь. Кстати, о Лебедь… — Абакумов снова замялся. — Столько неприятностей…

— Говори!

— Заратиди ее старая связь… Любовная. Перетащил в «Бочаров ручей», обещал жениться. К тому, собственно, дело и шло. Но неделю назад поймал ее с каким-то хмырем и решительно порвал.

— И она… в отместку?

— Да. Решила отомстить и сочинила донос. Я так думаю.

— Ловко. Ну, что ж… Ты звонишь из дому?

— Я в горотделе.

— Тогда дай команду притащить ее немедленно. Я с нее, падлы, три шкуры сдеру и отправлю в преисподнюю.

Галину Лебедь не нашли ни дома, ни на работе. В общежитии, как выяснилось, она в эту ночь не появлялась.

— Смылась? — осипшим от волнения голосом выдавил из себя Малкин.

— Не исключено, — не глядя на него, ответил Абакумов. — Боюсь, как бы мы не влипли с ней в историю.

— Думаешь, эмиссар?

— А почему нет? Ловка. И потом, если оттуда — то в «Бочаровом ручье» ей самое место.

— Да нет, — усомнился Малкин. — Тут ты себе противоречишь. Скорей всего Заратиди перетащил ее поближе к себе для контроля и с ходу поймал. Шлюха — она всегда шлюха. Ей хоть золотого мужа, а ее, стерву, все на сторону тянет. Ладно, найдем — расскажет, кто она и откуда, и зачем появилась в «Бочаровом ручье».

14

«Виржиния» была обнаружена около полудня в зарослях тиса на юго-восточном склоне Большого Ахуна. Лежала на спине неестественно откинув голову назад и набок, в трех метрах от узкой овражной тропки, что мелкими уступами сползала к морю. Руки в ссадинах и царапинах покоились над головой, правая нога, откинутая в сторону и согнутая в колене под острым углом, упиралась в коленный сустав вытянутой левой, словно приготовилась девка выполнить сложный пируэт, да так и застыла, погруженная в небытие… На шее синели множественные ссадины и кровоподтеки. Было очевидно, что задушена в спешке руками.

— Следов борьбы на месте происшествия не обнаружено, — докладывал следователь, производивший осмотр. — По тропке словно зубры протопали, все разбито, никаких следов, пригодных для идентификации, не осталось.

— Значит, задушена в другом месте?

— По всему видно, что сюда ее принесли мертвой.

— Найти убийц — дело твоей чести. Погибшая работала сестрой-хозяйкой на даче Ворошилова. Допускаю, что ее убили как свидетеля заговора. Возможно как двурушницу. От того, как быстро развернешься, будет зависеть твое продвижение по службе, — пообещал Малкин. — Помощники нужны?

— Я, товарищ майор, подготовлю план оперативно-следственных мероприятий и, если вы разрешаете, через час доложу вам свои предложения.

— Хорошо. Можешь идти.

В дверях следователь столкнулся с Абакумовым и отпрянул в сторону. По выражению лица заместителя Малкин понял, что пришел он с добрыми вестями.

— Садись, Николай. Давно не видел тебя сияющим. Да, пожалуй, вообще не видел таким.

— Есть информация, что «Виржинию» засекли в горотделе накануне ареста Заратиди.

— Чему ж ты радуешься? Что я нарушил конспирацию и загубил агента?

— Иван Павлович! — Абакумов с укором взглянул на Малкина. — Ну зачем вы так? Я поручил установить связи Заратиди и, думаю, к вечеру преступление будет раскрыто.

— Спасибо, — смягчился Малкин, — молодец. Вот таким ты мне нравишься. А на ворчанье мое не обижайся. Побарахтаешься с мое в этой клоаке — озвереешь, как я. Всех, кого удастся установить, арестовать сегодня же. Возьмете — растолкайте по камерам, чтоб не общались и не сговаривались. Всех пропустите через внутрикамерную разработку — сил жалеть не надо. Меры при допросах применяйте самые жесткие, пока не поползут по швам. Ну вот. Теперь вопрос другого плана… — Малкин помолчал. — Да! — сказал резко. — Как видишь, в «Бочаровом ручье» образовалась вакансия. Нужна сестра-хозяйка. Нормальная женщина, приятная во всех отношениях, не из тех липучих, что рвутся к сотрудничеству, а… ну в общем нормальная, но с перспективой на вербовку. Подумай, посоветуйся. Договорились?

— Договорились.

— Ну, пока. — Малкин с чувством пожал руку Абакумову и тот вышел из кабинета странно взволнованный. Ему вдруг почудилось, что человек этот, обладающий огромной властью, очень одинок, хотя постоянно окружен людьми. Может, и груб потому, и жесток, и придирчив, а может, потому и одинок, что обладает этими нечеловеческими качествами.

Вечером из УНКВД поступила телетайпограмма, которой Малкину предписывалось прибыть с докладом о готовности личного состава отдела к работе в особый курортный период. Сделав необходимые распоряжения, Малкин предупредил жену об отъезде, прихватил с собой на всякий случай статотчетность, характеризующую оперативную обстановку в городе, и отправился на вокзал. До отправления поезда оставалось несколько минут.

Предстоящий доклад Малкина нисколько не волновал. Обстановку он знал неплохо, потому что во все дела вникал лично. Каверзных вопросов не боялся, знал, что сумеет ответить достойно. Знал и то, что последует за этим: руководители УНКВД и отраслевых служб выслушают его с умными лицами, обменяются мнениями, не похвалят, для острастки выскажут ряд «серьезных» замечаний, дадут несколько стандартных рекомендаций, обязательных к исполнению, и отпустят с миром, предупредив, чтобы проявлял бдительность, остро реагировал, помнил о высоком доверии… Обо всем этом он знал, поэтому в пути отсыпался, либо предавался воспоминаниям. В памяти всплывали события, оставившие заметный след в его жизни, и он начинал их переосмысливать, переоценивать с высоты сегодняшнего его отношения к действительности.