Свенельд или Начало государственности (СИ)

           Я испугался, что начнется резня – десятки рук  потянулись к мечам, тела пружинисто сжались, воспаленные от бессонной ночи глаза засверкали  огнем мщения,  –  но дальнейшего кровопролития не случилось, и виной тому было не ледяное спокойствие Синеуса и не мое бессловесное присутствие. Люди подчинились не силе, а безысходности своего положения в чужой стране  в случае внутреннего раздора и разобщенности. Один единственный шаг, одно лишнее слово, одно неосторожное движение – и общая гибель была бы предсказуема. Все висело на волоске, но этот волосок пока не был срезан неумолимым брадобреем, и Синеус мог без помех действовать дальше так, как советовал тучный старик, имя которого до сих пор нам не было известно. Однако знаковая печать скорой смерти с тех пор  врезалась в отцветшую зелень глаз брата Рюрика, и теперь ни я,  ни Перун, ни Один ничем не могли ему помочь.

            Отправив в замок богатые дары и похоронив мнимого Трувора, мы получили несколько дней обещанного спокойствия. Синеус все время проводил возле брата, не доверяя никому ни  лечить, ни кормить раненого. Мне горько было сознавать, что и второй брат Рюрика ненадолго задержится в нашем мире – его душу уже представили отделенной от тела, когда, прикрываясь именем Трувора, справляли тризну по невинно убитому воину.

            Воспользовавшись относительной свободой, я попытался кое-что выведать у негостеприимных варягов, пустив в дело и оставшееся золото, и крепкий медовый напиток, и чудо-порошок Пелгусия. Мне удалось узнать довольно много интересного. Место, где мы находились, не было островом – это было побережье холодного моря, на севере большую часть времени покрытое льдом. Вдоль всего побережья, не забираясь вглубь материка, и расселились воинственные варяги, своими набегами наводящие ужас на различные страны, разоряя выросшие на реках богатые города и отдельные крепости. Ежегодные походы, приносящие добычу в виде драгоценных металлов, товаров роскоши и молодых женщин, стали смыслом их существования. Гибель лучших представителей рода, женщины, захваченные из разных племен и превращенные в жен и наложниц, распри между собственными конунгами превратили когда-то дружный  народ в изолированные разбойничьи кланы, похожие на стаи беспощадных и гордых волков. Перемешивалась кровь, видоизменялся язык, забывалась история предков – неизменным оставался смысл жизни – погоня за богатым трофеем для мужчины и рождение воинов для женщины. Сеять хлеб, пасти скот, лепить и обжигать посуду, шить одежду – никчемные занятия, ведь все  можно было добыть в бою или купить на захваченное богатство. Из ремесла – кузнечное дело – без надежного оружия не одержишь победу, из знаний – звездная россыпь ночного неба – как же найти иначе верный курс в неприметных водах родного моря, из уважения – поклонение конунгу и Одину – без дисциплины немыслим удачный поход, без веры в предопределение судьбы трудно достойно умереть с оружием в руках и попасть в вальхаллу.

            Впрочем, не слишком ли я сурово сужу о варягах, ведь мои выводы основываются  на нравах и обычаях всего лишь одного и, возможно, далеко не лучшего племени, да и жизнь Рюрика на трудолюбивом острове, по рассказам Трувора представлялась мне несколько иной.

            Не меньший интерес у меня вызвала и тайна Горыса, согласившегося плыть вместе с нами по одному ему известным причинам. Я выведал немного,  еще больше разогревшее мое любопытство к личности скрытного голубоглазого юноши. Его отец – глава сильного варяжского клана попал в плен к грекам и провел в Царьграде несколько трудных десятилетий. Неведомыми путями он вернулся на родину, нашел остатки своего рода, которому без него и сгинувших в злосчастном походе  лучших воинов пришлось влачить скудное существование, и… не стал добиваться прежней власти конунга. Свои собственные беды и несчастья своего рода он объяснил страшным грехом – убийством младшего брата,  любимого и почитаемого среди простых норманнов. В Царьграде он отказался от Одина, принял новую веру,  наивную по своей кротости и превращающую, по мнению варягов, мужественного воина в беззащитного ребенка. Вскоре он умер, убежденный в правоте открывшейся ему   истины, оставив Горысу от варяжских времен княжеское кольцо с кратким изречением на ободке, а от Царьградских – серебряный нательный крестик на неподдающейся порче цепочке.  Услышав о надписи, я тут же начертил на песке два   слова, выгравированных на кольце Мера, и пьяный безрукий варяг, рассказывающий историю отца Горыса, согласно закивал головой. Теперь мне стала понятна тайна перчатки на правой руке голубоглазого юноши – ему донесли об аналогичном кольце на мизинце Синеуса,   показывать же свое он не хотел, но и снять его с пальца в связи с каким-то предсказанием не решился. Что же гнало его к Рюрику, по-прежнему оставалось неясным.

          С молчаливого согласия потускневшего Синеуса на оставшуюся часть привезенных нами ценностей я нанял на службу к Рюрику отряд обедневших воинов, польстившихся, прежде всего на возможность обзавестись молодыми славянскими женами.

           Через несколько дней четырьмя ладьями мы отплыли на родину, но особой радости не испытывали – кем будут отправившиеся с нами воины для Рюрика и поверивших в него людей – убийцами и захватчиками,   ввергнувшими восстающую из пепла страну в очередные   кровавые разборки или   грозной силой, помогающей заложить основы нового славянского государства?

           Теперь   все зависело только от Рюрика!» 

14.

                Нам так и не удалось выспаться после безрезультатной погони в ночном лесу – в недостроенной новгородской гавани появились первые ладьи – вернулись Синеус и Трувор, и вернулись не одни. Рюрик был и взволнован, и неприятно поражен их появлением – Вадим должен был предупредить о приходе ладей, но не сделал этого, хотя незамеченными пройти мимо  памятного нам поселения варяги не могли.

      Долгожданное событие всколыхнуло все население города – нам пришлось пробираться сквозь разношерстную толпу жителей, сбежавшихся в гавань. Приплывшие варяги тремя отрядами в боевом порядке выстроились около причаливших ладей, русичи, возвратившиеся домой из дальнего плавания смешались с толпой, обнимаясь с родными и близкими, Синеус и опирающийся на него Трувор стояли чуть в стороне, и образовавшаяся вокруг них пустота не предвещала ничего хорошего. Только Щепа, увидев меня и Рюрика, кинулся к нам навстречу, но не успел сказать ни слова –  варяжский военноначальник богатырского телосложения  выступил вперед и громовым голосом, обращаясь к Рюрику, гордо произнес:

       – Решим наше дело немедленно! Я, конунг Витольд, вызываю тебя, варяжского конунга и славянского князя, на честный поединок. Победишь – мои воины – твои воины, падешь – твоя земля – моя земля!

 – Ты  мой гость, может, отдохнешь с дороги.

 – Вооружайся, – тон Витольда стал откровенно угрожающим, –  немедленно!  

    Рюрик  молча подал знак Василию,  и  был облачен в кольчугу из  сплетенных   железных  колец  и  в  остроконечный  шлем   с  продольной пластиной, защищавшей нос, а с финским мечом и легким круглым щитом он почти   никогда   не  расставался.     Что ж,   за  право  остаться       славянским правителем он вступал в бой с вооружением русичей.

         Воспользовавшись краткой заминкой, я огляделся – в притихшей толпе засверкали доспехи наших  дружинников, около Олега, на перекошенном лице которого отражалась воинственная решимость, группировались лучники, даже Синеус и Трувор теперь не выглядели обреченными. Я улыбнулся Олегу, чуть заметно кивнул Рюрику, одобряя выбор оружия – подсказывать тактику действий против зверебодобного противника было бессмысленно и глупо – князь обладал не меньшим опытом в подобных поединках. Необходимо было вымотать противника, заставив его нанести вдвое, втрое больше ударов, чем самому, но при этом отразить  удары великана так, чтобы они не причинили значительного вреда и лишь разозлили Витольда. Рюрик провел бессонную ночь, но и Витольд после непростого плавания не совсем уверенно чувствовал себя на суше, за спиной одного находился полувооруженный люд и груз ответственности за него давил на самообладание, но излишняя расслабляющая наглость другого мешала воспользоваться предоставленным преимуществом – я не видел особых причин для беспокойства за исход схватки.