Последняя история Мигела Торреша да Силва

«Шутка и разум». Мануэл вспомнил рассказ деда о судье, который в связи со своей неподкупной справедливостью и мягкими приговорами был хорошо известен и популярен за пределами своей страны. Однажды к нему явился правовед из соседнего государства, чтобы поучиться уму-разуму.

«Я не знаю, чему я могу вас научить, поскольку я, как и вы, советуюсь со своим разумом, а сужу по коликам и по сердцу».

«Что вы подразумеваете под коликами?» – поинтересовался судья.

«Ну, тот, кто, как и мы, изучал право, тот знает, что мир полон глупости и что глупость является причиной всех проступков. По ночам, когда весь мир спит, я иду прогуляться к морю, вспоминаю самые выдающиеся глупости и начинаю смеяться от всего сердца до коликов. И этот смех отнимает у мира его жестокость и бессердечие. За ночь суровые приговоры исчезают, как тени, и в предрассветных сумерках на законе, который я теперь вижу только в мягком свете небосклона, появляется налет милосердия. И только тогда я решаюсь вернуться в город, чтобы вершить правосудие».

Мыслями Мануэл был далеко отсюда. Он не замечал, что происходит вокруг, и больше не вслушивался, что говорят студенты и что им отвечает учитель. Его не интересовало, заметил ли кто, что он погружен в себя. Он опять предался мечтам о своих историях и мысленно исчез в них. Он думал о Марии, которая была уверена, что найдет выход. А он пообещал верить каждому ее слову. Потом вспомнил о загадочной плитке, которую засунул под матрас. Потом стал раздумывать, какие истории подойдут для меновой сделки с Марией и какую из них предложить ей в следующий раз. Ведь как только представится возможность, они снова встретятся. Последняя крупица сомнения в правомерности такого счастливого для обоих обмена давно исчезла.

Мануэл Торреш да Силва штудировал арифметику и геометрию; последовав советам своего учителя, бывал среди людей, прислушивался к их рассказам и самостоятельно набрел на многие из тех историй, которые слышал от деда. Потом, сидя во внушающей почтение, заполненной манускриптами и книгами библиотеке, составлял их перечень, а затем встречался с Марией, которая требовала от него все новых историй и никак не могла насытиться.

И Мануэл рассказывал то, что ему приходило на ум, когда Марию внезапно осеняли блестящие идеи. Он давал волю безудержной фантазии, перед ним распахивались волшебные миры, открывались двери к решению проклятых вопросов и раскрывались ворота в пространства, где соединялись в одном месте невероятные вещи. И Мария щедро вознаграждала поставщика историй, с веселой готовностью отдавалась ему, безмерно любила его и переворачивала мир с ног на голову.

– Нет ничего скучнее правды, – заявила Мария. – На вечер сегодняшней пятницы я заказываю большую партию выдумок.

Мануэл рассказал ей о путешествии деда в Сирию и дальше через Османскую империю вплоть до Грузии, где он много раз встречался с грузинским дворянином Сулхан-Саба Орбелиани, который научил его игре в шахматы и поведал свои историй.

– | Во-первых, – сказал Мануэл, – я хочу предложить твоему вниманию историю о двух муллах, жестоко враждовавших друг с другом.

– А что такое «муллы»? – поинтересовалась Мария.

– Это народные проповедники. Их можно часто встретить разъезжающими на ослах, придворные шуты, если хочешь. Итак, их было двое. Одного из них застукали с чужой женой. Обоих схватили и бросили в яму. Муллу на следующий день должны были судить. Когда второй мулла узнал, об этом, то той же ночью пошел в дом своего врага, забрал с собой его жену, привел ее к яме и столкнул в вытащил чужую жену и отвел ее домой.

На следующий день он пришел к кади, перед которым как раз стояли обвиняемые. «Хотя он и мой враг, меня все же удивляет, что вы обвиняете невиновного». После того, как обоих освободили, спасенный мулла захотел узнать у своего врага, почему тот вызволил его из такой серьезной беды, угрожавшей его жизни. «По трем причинам, – ответил мулла. – Во-первых, мне бы тебя не хватало, во-вторых, потому что мы одного поля ягоды, и поэтому мы, в-третьих, должны держаться друг друга».

– Всегда три причины, – сказала Мария. – Во – первых, одно, во-вторых – другое, и в третьих еще что-нибудь.

– Возможно, потому что мир трехмерен, или из-за трех волхвов, или из-за Святой Троицы, – философствовал Мануэл. – Или потому, что Бог – это единица, двойка – это противоположность, а там, где три, – там нос утри. Тройка, впрочем, всегда возмещает ущерб, который наносит двойка, разделяя вещи. Это число дружелюбное, оно мне давно нравится. А кроме того, это компанейское число, поскольку оно наименьшее и самое первое, при котором можно употребить слово все.

Мария смотрела на своего математика широко открытыми глазами.

– Ты рассуждаешь так, будто числа – твои старые добрые знакомые.

– Кто знает, может быть, у них есть души. Для Пифагора число было мерой всех вещей, и многие математики верили этому, сознавали себя теологами, открывавшими в числах божественный порядок.

– Но доказательств этому нет…

– Не имеет значения. «Скрытая гармония лучше, чем явная», – говорил Гераклит.

– Я вспоминаю, – сказала Мария, – что всегда, когда мой отец сидит вместе с рабби Гавриилом и они спорят о Боге, о Вселенной и о делах, через некоторое время рабби заканчивает разговор одним и тем же словом, поднимая бокал: «Лехаим!» – и добавляет со значением: «Как ты знаешь, грядущий мир имеет тройной вкус – вкус шаббата, вкус солнца и вкус соития. И тут они поют и чувствуют себя единомышленниками… по крайней мере до следующего раза».

Мария быстро выскользнула из мягких подушек, где было уютно устроилась, подкралась к своему задумчивому продавцу истории, поцеловала его в ухо и опять упала на подушки.

– А теперь вторую и третью истории. Их должно быть три, и одна лживее другой.

Мануэл поразмыслил:

– Летающие верблюды сгодятся?

– Как минимум. Если возможно, то целый караван, – заявила Мария и плутовато добавила: —. Я заплачу особо.

– Тогда я буду работать с вариантами. Хочу попробовать. Итак, приходят три… нет, опять три не годится: два дервиша приходят в большой город и останавливаются на постоялом дворе. Один из них отправляется во дворец, чтобы нанести визит шаху. Тот с большим интересом выслушивает рассказ так много путешествовавшего человека. Когда дервиш закончил, шах сказал: «Мир полон чудес, и вы являетесь свидетелем удивительных происшествии. Расскажите мне о самом диковинном из случившихся с вами!» Дервиш подумал: «Я не решаюсь поведать вам, что случилось ночью на пути в этот город, это звучит слишком необычно, я сам не поверил своим глазам и ушам. Вскоре после полуночи я проснулся от страшного шума крыльев гигантских черных птиц, которые обрушились на расположившийся неподалеку от меня караван. Они подняли его в Небо вместе с верблюдами, лошадьми, овцами и товаром и унеслись прочь».

Шах недоверчиво посмотрел на дервиша, потом в гневе позвал своего слугу. «Поколоти этого типа как следует. Он осмелился рассказывать мне небылицы!»

Весь в шишках, ссадинах и синяках, вернулся дервиш на постоялый двор к своему спутнику, который обозвал его неумелым лжецом: «Разве не хватило бы тебе одного верблюда? Понадобился целый караван?»

И с этими словами он ушел попытать счастья. После общепринятого обмена любезностями шах приступил к делу: «Вы много путешествовавший человек, который, вероятно, хорошо знает мир. Расскажите мне о самом необычном, что встретилось вам во время ваших странствий».

«Признаюсь, что я действительно пережил нечто необычайное. Но боюсь, что вы вряд ли поверите мне, столь невероятно было то, что я увидел между небом и землей. Это случилось позавчера ранним утром, петухи только запели, и я внезапно проснулся, когда на меня вдруг посыпались с небес, как град, переметные сумы, обглоданные черепа верблюдов, подковы мулов и многое другое, и я не был ранен только благодарю великому везению».