Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

Также он направил движение какого-то отставшего обоза и отряда драгун, спешившего из города.

Смеркалось быстро, и переночевать он решил дома, на Новой Басманной. Граф, матушка и сёстры, как оказалось, заблаговременно отбыли в Ярославль, и в усадьбе осталась дворня, которая ни в какую не хотела покидать город и клялась всё сохранить в доме, как оно есть.

Грустно было покидать родное гнездо, но на следующий день поутру Василий был уже в седле. Переезжая от улицы к улице, от переулка к переулку, он наблюдал, как последние солдаты и толпы жителей уходили из Москвы.

К Лефортовскому мосту через Яузу он добрался уже в пятом часу.

Через мост, тесня и сбивая друг друга, двигались ряды казаков и драгун.

   — Откуда идёте? — окликнул он солдат.

   — От Сокольников. За нами уже никого немае.

   — Живее, ребята, поторапливайтесь! Сбор за Рогожской заставой! — крикнул им Перовский.

Однако конница, перешедшая мост, почему-то остановилась. Велев своему конвою подождать, он переехал мост и у леса встретил русского офицера и рядом с ним, к своему удивлению, французских офицеров и даже генерала.

   — Вот, — ответствовал кругленький, с быстрыми движениями офицер, — наша бригада отрезана, и эти господа не думают её пропускать. Поговорите с ним, — указал он на желчного, сухого генерала, — если умеете по-ихнему. Как я мог понять, это сам начальник французских аванпостов генерал Себастиани.

Василий легко и быстро заговорил с генералом, напомнив ему о том, что перемирие действительно и на сегодняшний день, и потребовал, чтобы бригаду пропустили.

Тотчас была отдана команда, и французская конница, образовав интервал, пропустила вперёд наших кавалеристов.

Перовский кинулся к тому месту, где оставил вестовых, но их нигде не было. Меж тем уже стемнело. Направив лошадь к лесу, где он только что говорил с генералом, Василий увидел, как между мостом и опушкой цепочкой вытянулись французские солдаты.

   — Кто идёт? — окликнули его по-французски.

   — Русский, — ответил Перовский. — Вон наши полки, только что прошедшие через наш строй. Я направляюсь к ним.

   — Не велено никого пропускать без позволения нашего генерала.

Себастиани, к которому подскакал Перовский, узнал его и приказал пропустить через оцепление. Василий дал шпоры, радуясь тому, что через минуту догонит своих. Но не проехал он и сотни шагов, как услышал, что генерал просит его вернуться.

   — Простите, господин офицер, но здесь невдалеке Неаполитанский король. Вы отлично знаете французский, и королю будет приятно с вами поговорить. Сделайте одолжение, задержитесь немного. Я уже послал адъютанта сказать ему о вас.

Они подъехали к большой избе. Себастиани спустился с коня, велел принять лошадь Перовского и пригласил его подождать в комнате. Вскоре воротился адъютант и доложил, что Мюрат занят и принять не может. Перовский тотчас встал, изъявил генералу сожаление, что не мог исполнить его пожелание, и попросил проводить его через аванпосты.

   — Король нынче вас видеть не может, — ответил генерал, — но завтра утром наверняка решится с вами говорить. Останьтесь до утра.

Перовский ответствовал, что воинский долг требует от него быть немедля у своих, товарищи, видимо, уже обеспокоены его отсутствием.

   — Право, несколько часов не сделают вам никакой разницы, — улыбнулся Себастиани. — Даю вам слово, что поутру вы будете между своими.

В ту ночь шинель служила Перовскому подушкой и пол постелью. Заснуть сразу он не мог — возникла мысль немедленно спастись бегством. Но для этого надлежало пробраться мимо нескольких часовых в избе и вокруг неё, потом через многолюдные биваки, где в ту ночь многие из оцепления не спали, а сидели вокруг огней. Его обязательно бы остановили, привели вновь к Себастиани и тогда непременно сочли бы за шпиона и могли расстрелять без всякого суда. Благоразумней всего в создавшейся обстановке оставалось ждать — не был же он пленным, при нём была сабля и боевой конь, на нём полная офицерская форма.

Утром, как и обещал, генерал отослал Перовского со своим адъютантом в Москву, к Мюрату. Узнав же, что родные Василия имеют в городе большой собственный дом, Себастиани тут же отрядил несколько солдат для охранения усадьбы.

Хотя неприятель уже занял столицу с вечера, за Серпуховской заставой и в Немецкой слободе не было французов, и первыми из них оказались те, которых выделил генерал.

Они сразу вошли в дом на правах хозяев, громко распоряжаясь, обследовали жилые комнаты и погреба, выволокли во двор мебель, всё, что осталось в гардеробах и сундуках из одежды, съестные припасы и нагрузили трофеями повозки, которые с ними пришли. Сами же принялись поглощать вино и снедь, обнаруженные в доме в больших количествах.

Во многих местах города уже начались сильные пожары, приближавшиеся с каждым часом и к Новой Басманной. Посреди ночи пламя вот-вот грозило перекинуться на усадьбу. В эти часы Перовскому очень хотелось, чтобы запылал и его дом и вся вражеская шайка, которая в нём обосновалась. Но адъютант генерала, приставленный к нему, бражничавший с солдатами всю ночь, убеждал, что они строго выполняют приказ своего патрона и не дадут погибнуть такому прекрасному особняку.

И впрямь, вокруг и совсем рядом пылали крыши, из соседних окон выбивалось пламя, а солдаты, хотя и были пьяны, избавляли себя и здание от огня.

Когда Перовского через день наконец доставили к Мюрату, тот готовился куда-то ехать. На нём были красные сафьяновые сапоги с короткими голенищами, золотые шпоры, белые панталоны, камзол из парчи и шляпа с разноцветными перьями. Сбоку в ножнах торчал короткий римский меч с перламутровой рукояткой, осыпанной драгоценными камнями. Таков был сын трактирщика, король Неаполитанский, самый любимый маршал Наполеона.

   — Вы участвовали в деле при Бородине? — спросил он. — О, как бы мне хотелось с вами поговорить! Мы, воины императора, дрались как львы, но и вы, русские, проявили завидную храбрость, хотя, бесспорно, уступили нашему непобедимому мужеству. Случится у меня свободное время, я обязательно велю привести вас к себе.

   — Но мне надо быть уже у своих, — настойчиво напомнил Перовский.

   — Как, разве вы не пленный? О да, охотно верю, что Себастиани обещал вас отпустить. Но это теперь зависит не от меня. Вам надобно непременно снестись с маршалом Бертье, я прикажу проводить вас к нему.

На дворе уже не оказалось ни лошади Перовского, ни адъютанта, который его привёл сюда. Пешком с сопровождающим он направился в Кремль. На всём пути улицы были завалены выброшенными из окон вещами, в стенах домов то тут, то там бушевало пламя, дым ел глаза.

Во дворе Кремля несколько солдат окружили нашего полицейского пристава. Через переводчика его грозно спрашивали: кто поджигает город и почему недостаёт противопожарного инвентаря. Перовский тотчас вмешался и объяснил, что чиновник не может отвечать за беспорядки, в которых, может быть, повинны и их, французские, солдаты. В ответ ему были слова:

   — Этот полицейский чиновник будет повешен или расстрелян. Так великая армия станет поступать с каждым русским, которого найдёт на свободе и в форменном мундире.

Бертье не взялся решать судьбу Перовского и направил его к принцу Экмюльскому, как величали маршала Даву. Тот встретил Василия разъярённо:

   — Вам меня не обмануть! Вы уже были раз взяты в плен под Смоленском и бежали. И вы увидите теперь, как мы поступаем с людьми, которые стараются нас провести. — И, обращаясь к адъютанту: — Прикажите призвать унтер-офицера и четырёх рядовых, чтобы расстрелять этого негодяя.

   — Уверяю вас честью, — твёрдо заявил Перовский, — что в первый раз нахожусь в вашей армии, и вижу, что и одного раза для меня слишком много.

   — Ах так! — ещё более взвинтил себя Даву. — Сейчас я вас уличу. — Он крикнул второго адъютанта: — Посмотрите на этого человека: не тот ли он, что был взят в плен под Смоленском и ночью бежал?

Боже, неужели я кого-то им напоминаю, подумал Перовский, и так нелепо, по ошибке оборвётся моя жизнь?!