Живой мертвец

— Да! Что мне тут делать?

— Кх, кх! — Воронов усиленно стал тереть руки, словно мыл их мылом. — А как же насчет меня, насчет, то есть, расплаты со мною?… А?…

Дмитрий нахмурился. Никогда он не был охотником платить, а теперь, когда стал богат, еще менее.

— Какая расплата? — мрачно сказал он. — Я, кажется, с тобой в расчете.

— Шутить изволите! — пробормотал Воронов. — Ведь мы уговорились тогда еще, при Сергее Ипполитовиче, с вами!

— Не помню! — тряхнул головой Дмитрий. — Да и кроме всего — ведь ты с меня полтысячи рублей получил?

Воронов весь съежился и его лицо перестало улыбаться.

— Так рассуждать изволите? Да ведь эти пятьсот рублей я для ускорения дела вашего роздал и своих еще не видел; ведь я вам из-за процента работал, а не ради спасения! У меня жена есть!

— Да мне-то что? — грубо сказал Дмитрий. — Я дал пятьсот и все тут! Не имение же мне тебе подарить!

— Ах, вы так? Кх, кх… — бледнея и теряясь, сказал Воронов. — Ну-с, так я…

— Ты еще грозить мне? — Дмитрий вспыхнул и поднял руку. — Вон, приказная душа, а не то…

Но угрозу повторять не было нужды. Воронов съежился и зайцем стрельнул в двери.

Дмитрий перевел дух и усмехнулся:

— Дурак тоже! Думал, с кого сорвать!

В это мгновение в открытое окно просунулась голова Воронова.

— Вы меня вспомните! — произнес он и тотчас же исчез. Дмитрий погрозил на окно кулаком и успокоился.

Через три дня он уже был в деревне, в том Брыкове, где провел со своим братом и детство, и юность. Он тотчас поставил Еремея у себя дворецким, назначил другого старосту и определил наказания за всякий, даже маленький проступок.

— На глазах жить будете! Спуска не дам! — погрозил он оробевшим мужикам.

Недалеко от его усадьбы стоял охотничий домик, и он, предназначив его для Федулова с дочерью, торопливо стал прибирать его к их приезду.

Недели три провел он в томительном ожидании. Наконец на дороге показался возок, и Дмитрий встретил Федуловых.

Маша даже не взглянула на него и походила на приговоренную к смерти, Дмитрий насильно поцеловал ее руку, злобно думая, что она «обойдется». Федулов поцеловался с ним, выйдя из возка, и сказал вместо приветствия вполголоса:

— Слышь, Семен-то выздоровел и в Питер укатил, к царю прямо.

Дмитрий вздрогнул и побледнел.

— Помирись с Вороновым, — сказал Федулов, — он все дело обмозгует. Беда ведь, коли Семену успех будет!..

XV

КАПИТАН СЕМЕНОВСКОГО ПОЛКА

Еще черти, как говорится, на кулачках не дрались, как угрюмый хохол, денщик Ивашка, стал будить своего барина, капитана Семеновского полка Башилова. Молодой человек не хотел подниматься и мычал, брыкаясь ногами, но флегматичный Ивашка методически встряхивал его за плечо и повторял:

— Ваше благородие, подыматься пора! Ученье скоро.

— У, черт тебе дядька! — выругался Башилов и наконец раскрыл глаза, но тут же мысль о строгой дисциплине мелькнула в его голове, и он, быстро сев на узкой постели, тревожно спросил: — Что? Не проспал я?

— А як же! — ответил Ивашка. — Я же будил-будил, толкал-толкал!

— Который час?

— Увсе четыре!

Башилов вскочил как ужаленный.

— Ах ты скверная образина! — закричал он хриплым голосом. — Хохол неумытый! Как же я поспею теперь? Одеваться! Живо!

Ивашка степенно подал умыться своему барину и стал помогать одеться; это была целая процедура, особенно с уборкою головы, хотя у всякого офицера был парик. Наконец Башилов оделся и взял треугольную шляпу. В высоких ботфортах, в туго натянутом мундире с воротником под самые уши, со шпагою, в крагах, с косою и буклями, он имел вид бравого, настоящего павловского солдата, крепкого, рослого, здорового.

— Хоть съешьте чего, — сказал Ивашка, — что же так, голодному-то!

Башилов только сердито посмотрел на него и крикнул:

— Из-за тебя, скотины, еще опоздаю, а ты: "Съешьте"!

— Не беспокойся, ваше благородие, — широко улыбнулся Ивашка, — теперь еще только половина четвертого. Я так, для страха сказал!

— Как? Наврал? Ах, ты!.. Да я тебя!.. — вспыхнул Башилов, но, тотчас успокоившись, спросил: — А что поесть-то?

— Курица есть и сбитень. Я разогрел его!

— Тащи! — И Башилов присел к столу и жадно начал есть принесенное Ивашкой.

В окно смотрел хмурый осенний рассвет, и убогая комнатка капитана гвардии казалась еще несчастнее. Он снимал у огородника избу в одну горницу с печкой за перегородкой, где жил его денщик. Бревенчатые стены не были ничем украшены: только в углу висели старый халат да офицерский шарф; мебель этой горницы составляли: два жестких дивана, четыре стула, стол и узкая походная кровать, да в углу стояла целая куча чубукоь от трубок.

Башилов поел, резко сорвался с места и схватил шляпу; денщик развернул перед ним серую шинель.

— А что на обед будет? — спросил он.

— Каждый день, дурак, с пустяками лезешь! Что, что? Делай что хочешь!

— А гроши?

— А гроши? — передразнил его Башилов. — Что, я делаю их, что ли? Займи где-нибудь! — сказал он быстро и скользнул в двери.

— Смордовать где качку, — пробормотал Ивашка, задумчиво почесав в затылке, — а хлеба в лавке не дадут.

Тем временем Башилов уже храбро шагал по лужам и грязи под мелким осенним дождем, торопливо направляясь к казармам.

Сегодня был назначен у них плац-парад и, того гляди, мог приехать и сам император. При этой мысли Башилов ускорил свой шаг.

Он жил на Конной площади, и до Семеновского полка ему надо было пройти немалый конец по Обводной канаве; но он сокращал свой путь, перелезая по дороге плетни и идя прямиком по огородам и пустырям.

— Эй, Башилов! — окликнул его веселый голос недалеко от казарм, и с ним сравнялся маленький толстый поручик.

— Башуцкий! Здравствуй! — ответил Башилов. — Что вчера делал?

— Что? Продулся! Ха-ха-ха! Сегодня отыгрываться буду! Греков звал! У него чуть не ассамблея готовится. Прелестниц назвал! Пойдешь?

— Ни гроша нет! — уныло вздохнул Башилов.

— Глупости! Он же даст и на почин!

— Э, други! — крикнул сзади молодой голос, их догнал штабс-капитан Вишняков. — Говорят, государь приедет?

Офицеры кивнули ему в ответ и вошли в казармы, где каждый направился в свою роту.

В низкой огромной комнате толпились солдаты Башилова. Он поздоровался с ними и приказал выводить их на двор. Там уже выстраивались ряды. Шеф полка метался, хрипло крича, офицеры суетились, и только Башилов спокойно выравнивал свои ряды.

— Музыка, вперед! — закричал командир второго батальона. — Шагом марш!

Солдаты, брякнув ружьями, потянулись со двора на огромный плац. Впереди ехал шеф полка, тучный полковник, рядом с ним командир второго батальона и позади них два адъютанта и горнист. Офицеры и солдаты без шинелей; дождь монотонно поливал их и портил мундиры и настроение.

На площади уже выстраивались ряды измайловцев. Семеновцы установились тоже, и наступило томительное ожидание. На краю площади стал собираться народ, неизвестно откуда появились собаки.

— Едут! — вдруг пронеслось по рядам.

— Стройсь! Оправсь! — раздалось тут и там.

Произошло движение, и потом все застыло и замерло. "Хлюп, хлюп, хлюп" — раздалось шлепанье конских копыт по грязи, и в сопровождении четырех лиц показался император на своем неизменном Помпоне, огромной английской лошади. Он был в темно-зеленом мундире, с одной звездой на груди, в белых лосинах и крагах, с хлыстом под мышкою.

— Здорово, молодцы! — весело произнес он и при дружном крике солдат медленно поехал по их рядам.

И солдаты, и офицеры читали в душе молитвы, боясь какого-либо неосторожного упущения, ничтожного по существу, но в глазах взыскательного Павла могущего обратиться в преступление. На этот раз государь был в благодушном настроении.

— Вот, сударь мой, — говорил он ехавшему за ним полковнику Грузинову, — настоящие солдаты, гатчинская выправка! — и улыбался.