Ростов Великий (СИ)

Глава 6

КНЯЗЬ И БАСКАК

Длительная поездка княгини Марии к великому князю Андрею Ярославичу, Даниилу Галицкому и владыке всея Руси Кириллу увенчалась успехом. То была самая трудная поездка Марии. Свадьба Андрея и дочери Галицкого князя Аглаи состоялась во Владимире. Венчал молодых сам митрополит Кирилл.

Александр Невский при встрече с княгиней с восхищением произнес:

— Поражаюсь, как тебе это удалось, Мария Михайловна. Уму непостижимо! Сомневаюсь, что мне бы удалось уговорить таких разных людей, как Андрей, Даниил и владыка Кирилл. Ей Богу, ты совершила настоящий подвиг.

— Не преувеличивай, князь Александр, — улыбнулась своей мягкой улыбкой Мария. — Это ты у нас совершаешь великие подвиги. Я же… я же просто путешествовала и беседовала.

— Ох, скромничаешь, Мария Михайловна. Твои так называемые беседы дорого стоят. Русь тебе будет всегда благодарна. Исполать тебе [190], княгиня Ростовская, за труды неутомимые и созидательные, — и Александр Невский низко поклонился, коснувшись пальцами правой руки пестрого заморского ковра.

Лицо Марии зарделось. Похвала именитого полководца ее явно смутила.

— Ну, зачем же так, Александр Ярославич?.. Давай лучше поговорим о наших ратных приготовлениях.

— Охотно, Мария Михайловна. Охотно!

Стараниями княгини Марии и боярина Неждана Корзуна на ростовской земле вот уже второй год действовала «лесная скрытня».

До баскака Туфана дошла весть, что в Ростове заметно поубавилось число мастеровых людей, причем, самых искусных умельцев.

Туфан осерчал:

— Седлайте коней к князю Борису!

Шатер для баскака и юрты для его сотни воинов были отведены на Чудском конце. Ордынцы, хоть и победители, отгородились от урусов крепким деревянным острогом и жили по своим строго заведенным обычаям.

Девятнадцатилетний князь Борис Василькович готовился выехать к Спасской обители, где, завершая строительство мужского монастыря, почти все дни пропадала княгиня Мария Михайловна, но тут в покои вошел боярин Корзун и доложил:

— От Туфана прибыл чауш [191]. Через два часа мурза будет в детинце.

— Не сидится поганому! — поморщился князь. — Чего он хочет?

— О том вестовой не сказал. Одно удалось выведать: Туфан зол.

— А когда мы его видели довольным? — усмехнулся князь.

Баскак приехал с десятком отборных нукеров. Борис Василькович встречал Туфана на крыльце, как дорогого гостя. (Попробуй, не прими, не окажи особого почета). Ты даже в своем городе не хозяин, а всего лишь вассал золотоордынского хана, коему должен беспрекословно подчиняться и выполнять все его приказы. Дань — это лишь одно унижение. Десятая часть дани с каждого двора, хоть и обременительна, но пока выполнима. Есть у князя табун в сто лошадей — десять отдай. С мужика же — десятый сноп, десятую курицу, десятое яйцо…Не минует татарское обложение ни князя, ни боярина, ни мужика, ни ремесленника.

Другое унижение — хуже смерти. По первому приказу из Золотой Орды любой русский князь должен выделить пятую часть дружины на службу хана. Тот же кидал русичей не только на иноземцев, но и на дружественные Руси народы. И русским дружинникам приходилось ожесточенно драться, иначе в действие вступала железная татаро-монгольская дисциплина, при которой уничтожался целый десяток, если с поля брани убежит хотя бы один воин. И так далее… Ничего не было горше для князей, когда из его дружины приходилось отдавать (почитай, на верную погибель) своих воинов.

Баскаки (по поручению ордынских ханов) дозирали не только перемещение князей, но и следили за количеством дружины. Каждая новая полусотня требовала объяснений.

Князья же обычно говорили:

— Наши дружины полегли в сечах. А как без гридней дань собирать, как дворцы, терема и житницы охранять, как купеческие караваны без охраны пускать?

На многое ссылались князья, и баскакам приходилось идти на уступки, особенно тогда, когда им привозили щедрые дары. Каждый хотел разбогатеть и побольше собрать дани.

Немало собирал с Ростовского княжества баскак Туфан. Немало! Но, как и всякий сборщик дани, и про свою калиту не забывал. Сказочно богател Туфан.

— Какая нужда привела, мурза? — с трудом скрывая свою неприязнь, спросил Борис Василькович?

— Нехорошо, князь! Твой город скоро опустеет, как обмелевшая река в знойной пустыне.

— Не ведаю, о чем твоя цветастая речь, несравненный мурза.

Всё ты ведаешь, князь. Где твои кузнецы?

— Работают, мурза… А ну подойди к окну.

Мурза, поправив белоснежную чалму, неторопливо подошел.

— Слышишь, как кузнецы по наковальням стучат на Подозерке?

— Не глухой. Не прикидывайся хитрым волком, князь. Можно перехитрить одного, но нельзя перехитрить всех. Мне хорошо известно, что десять лучших кузнецов ушли из города.

— Да ну?! — откровенно удивился князь.

Боярин Неждан Корзун, присутствующий при беседе, не сдержал улыбки: Борис Василькович хорошо изображает несведущего человека.

— Разве княжье дело своих рабов пересчитывать? Никак, в другие города сбежали, неслухи. К каждому ковалю дружинника не приставишь.

— В какие города? — прищурил и без того узкие заплывшие глаза мурза. — Уж, не к Александру ли Невскому?

— Почему к Невскому?

— Его город мой лучезарный хан Батый не осаждал. Новгород богат и сманивает к себе искусных мастеров.

— Ну вот видишь, — простодушно развел руками Борис Василькович. — Ты, мурза, оказывается, лучше меня всё знаешь. Предупреждать надо, а то я и впрямь скоро останусь без единого ремесленника.

Мурза, поняв, что угодил в ловушку, погрозил Борису Васильковичу пальцем.

— Не останешься, князь. Нет раба — нет дани, а нет дани — нет князя. Великий хан вызовет в Орду, отберет ярлык, а самого… — мурза чиркнул ребром ладони по жирной смуглой шее и тонко, по-бабьи рассмеялся.

Опустошив положенное угощенье (попробуй, не угости!) и, вытерев масленые пальцы о полы халата, Туфан напоследок произнес:

— Хоть весь город убеги, но дань будешь платить сполна.

— Да уж как водится, мурза. Хан в обиде не будет.

— Хорошо, князь, хорошо. Но с одного вола двух шкур не дерут. Гляди, князь, не обмани, а не то…

Мурза не договорил, но многозначительно вытянул наполовину свою кривую саблю, а затем с силой вбил ее в драгоценные ножны.

У Бориса Васильковича заходили желваки на скулах, в глазах сверкнул огонь, еще миг, другой — и он сорвется, но тут вовремя вмешался боярин Корзун.

— Ты не волнуйся, мурза. Ростовский князь никогда не подводил хана Сартака. Ты будешь доволен.

Проводив до крыльца гостя, Борис Василькович вернулся в свои покои и бешено ударил мечом по оловянной миске, из коей только что выхватывал горячую баранину мурза. Миска разлетелась надвое, а меч глубоко врезался в толстый дощатый стол.

— Ордынская собака! Какое унижение приходится терпеть! Доколь, воевода? Мне каждый раз хочется вынуть меч, дабы срубить башку этому тучному борову.

Но Корзун ничего не ответил: любое утешительное слово бесполезно. Ни один человек не скажет, сколько еще быть Руси под пятой варварских полчищ. Ни один!

Борис Василькович, укротив в себе злость, спросил:

— В Скрытне давно не был?

— Недель пять, княже.

— Еще раз наведайся и привези мне шелом, меч и кольчугу. Хочу сам глянуть.

— Добро, князь.

Корзун пробирался к скрытне с двумя дружинниками (гридни надежные, проверенные) и думал:

«Князю не терпится глянуть на оружье».

За последний год Неждан Иванович присмотрел ему сотню молодых, крепких парней, готовых влиться в княжескую дружину, но нужны были доспехи, и они усердно готовились.

Теперь Скрытню не узнать. Бывшее княжеское бортное угодье (а Борис Василькович до сих пор не изведал, что это его угодье) превратилось в большую лесную деревню, и не только с десятком кузней, но и с пашнями, сенокосами, бобровыми и рыбьими ловами. Расторопный мужик преуспел во всем, и это не только радовало Корзуна, но и удивляло. Раньше ему казалось, что без боярского пригляду, строгой господской руки и въедливого тиуна-приказчика, мужики начнут работать спустя рукава и всё хозяйство захиреет. Но произошло совсем иначе. В городе даже работящие кузнецы едва концы с концами сводят. Еды всякой закупи, железа, одежонку для ребятни… Да и не перечесть, сколь всего надо для семьи коваля. А тут еще разные налоги и повинности.