Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

— Пригласил, — ответил тот, — но я отказался ради тебя. — Его губы скривились в усмешке. — Я сказал ему, что у нас родился мертвый младенец и ты пребываешь в неутешном горе.

Упоминание о ребенке пронзило Юлию тупой болью. Но она не позволит Приму видеть, как ее ранят его остроты.

— Пошли ему сообщение, что я приду.

— А я думал, что ты ненавидишь Вителлия.

Юлия повернулась к нему и презрительно улыбнулась.

— Да, это так, но я думаю, что он может оказаться полезен для меня.

— Чем же, дорогая Юлия?

— Увидишь, Прим. И мне кажется, когда все раскроется, тебе понравится эта игра.

Феба услышала, как вернулся Марк. Она поспешно вышла из своих покоев и увидела, как он поднимается наверх по мраморным ступням.

— Хадасса останется с Юлией, — сказал он и прошел в свои покои.

Настороженная его слишком спокойным выражением лица, Феба последовала за ним.

— Что случилось, Марк?

— Ничего неожиданного, — мрачно сказал он и налил себе немного вина. Затем поднял кубок и произнес тост: — За ее невидимого Бога. Пусть Он радуется ее верности!

Феба смотрела, как ее сын осушает кубок, потом грустно уставилась на стол.

— Что случилось? — повторила она, на этот раз совсем тихо.

Марк со стуком поставил кубок на поднос.

— Я оставил свою гордость, а она швырнула мне ее обратно в лицо, сказал он в порыве самоуничижения. — Вот что случилось, мама. — Марк вышел на террасу, и Феба вышла следом. Он вцепился руками в перила. Она нежно положила свою ладонь на его руку.

— Она любит тебя, Марк.

Марк высвободил свою руку.

— Я предложил ей выйти за меня замуж. Хочешь знать, что она мне ответила? Она сказала, что не хочет быть под одним ярмом с неверующим. Никогда я не пойму этой ее веры. Никаких компромиссов. Один Бог! Один Бог надо всем! Ну и пусть. Пусть остается со своим Богом.

Он отвернулся и снова сжал перила, так что пальцы в суставах побелели.

— Все кончено, мама, — сурово произнес Марк, решив забыть Хадассу навсегда. Бани, в которых он проведет сегодняшний вечер, помогут ему в этом. А если нет, то в Римской империи есть множество других прекрасных удовольствий, которые кому угодно помогут отвлечься от своих бед.

36

Эфиопские танцовщицы двигались под усиливающийся бой барабанов, а гости Вителлия поедали фазанов и страусов. Сердце Юлии билось в ритме барабанного боя — все быстрее и быстрее, — пока ей не показалось, что она вот–вот упадет в обморок. Затем, бум, танец закончился, перестали бить в барабаны, и полуобнаженные танцовщицы, украшенные цветными перьями, упорхнули из комнаты, как перепуганные экзотические птицы.

Решающий момент настал. Чувствуя, как по–прежнему сильно бьется сердце, Юлия подозвала Хадассу. Никто не обращал внимания на маленькую иудейку; она была всего лишь одной из нескольких десятков служанок, которые прислуживали своим хозяевам и хозяйкам. Юлия опустила руки в чашу с теплой водой, которую Хадасса держала для нее, и подумала о том, сколько еще пройдет времени, пока Вителлий обратит внимание на кушак на тонкой талии ее служанки.

Хадасса знала, что готовится что–то нехорошее. Она обрадовалась, когда Юлия взяла ее с собой на пир Вителлия. Прим всегда настаивал на том, чтобы Юлию сопровождала не она, а какая–нибудь другая служанка. Однако в этот вечер он не стал перечить решению Юлии… И сейчас Хадасса чувствовала, что Юлия не зря настаивала на том, чтобы с ней пошла именно она, и что этим Юлия преследует какую–то темную, злую цель. Хадасса стояла, держа в руках чашу с водой, и люди стали глядеть на нее и перешептываться. В глубине души она почувствовала какое–то предостережение. Юлия взяла у Хадассы полотенце и деликатно вытерла руки. Прим наклонился к ней.

— Ты знаешь, что делаешь, а, Юлия? — Он выдавил из себя улыбку, прикидываясь беспечным, хотя все было далеко не так. — Вителлий уставился на нас, будто мы принесли в его дом чуму. Отошли Хадассу. Отошли ее сейчас же.

— Нет, — сказала Юлия и, слегка подняв голову, посмотрела в глаза Хадассе. Ее губы скривились в холодной улыбке, — Нет, она останется здесь.

— Тогда приготовься. Вителлий идет к нам, и вид у него явно недовольный. И если ты на меня не обидишься, моя дорогая, — сказал Прим, поднимаясь, — я, пожалуй, пойду, посплетничаю с Камуном, а ты уж сама объяснись с хозяином дома.

Заметив, что Вителлий направляется к Юлии, гости притихли.

— Хадасса, оставь чашу и налей мне немного вина, — сказала Юлия.

Хадасса чувствовала присутствие Вителлия, не поднимая головы, его ненависть была почти осязаемой. У девушки пересохло в горле, ее сердце бешено заколотилось. Она умоляюще посмотрела на Юлию, но ее хозяйка приветливо улыбалась хозяину дома.

— Вителлий, — сказала она, — пир просто великолепен.

Вителлий не обратил внимания на ее лесть и с ненавистью уставился на полосатый кушак Хадассы.

— Какой национальности твоя рабыня?

Юлия округлила глаза.

— Иудейка, мой господин, — сказала она, и все, кто находился рядом, замолчали. Нахмурившись и изобразив на лице удивление, Юлия оглядела Хадассу. — Что–нибудь не так?

— Иудеи убили моего единственного сына. Они осадили башню Антония и изрубили его и его воинов.

— О, мой господин, примите мои искренние соболезнования. Я не знала об этом.

— Жаль, что ты не знала, — сказал он, не спуская пристального взгляда с Хадассы. — Все они грязные псы. Скопище скорпионов. Титу нужно было стереть их с лица земли.

Юлия встала и положила руку Вителлию на плечо.

— Но Хадасса совсем не такая, как те, кто убил твоего сына. Она верна мне и Риму.

— Ты так уверена? Ты просто слишком добра и наивна, поэтому не понимаешь, какой это грязный народ. Ты ее проверяла?

— А как это?

— Твоя служанка ходит в храм Артемиды?

— Нет, — медленно произнесла Юлия, как будто эта догадка заставила ее серьезно задуматься.

— Она приносила жертвы во славу императора?

— По крайней мере, открыто — нет, — сказала Юлия, и при этих словах у Хадассы перехватило дыхание. Как бы почувствовав ее молчаливую мольбу, Юлия взглянула на нее, и в эту секунду Хадасса все поняла. Юлия сама все это ловко подстроила.

— Проверь ее сам, как хочешь, Вителлий, — спокойно сказала Юлия, и в ее глазах сверкнуло злобное торжество.

— А если она не захочет провозгласить Веспасиана богом?

— Тогда поступи с ней так, как сочтешь нужным.

Вителлий щелкнул пальцами, и перед ним тут же появились два стражника, ставшие по обе стороны от Хадассы.

— Отведите ее туда, чтобы все ее видели, — приказал он, и стражники взяли Хадассу под руки. Она пошла с ними без всякого сопротивления. Хадассу вывели на середину мраморного пола, где только что танцевали эфиопские танцовщицы, и повернули лицом к Вителлию.

— Поднесите к ней государственные символы.

Вокруг рабыни собрались гости, которым было интересно посмотреть, что она будет делать. Они перешептывались между собой. Кто–то тихо смеялся. Принесли государственные символы, которые поставили перед ней. Хадасса знала, что ей нужно будет только провозгласить Веспасиана богом, зажечь курение, тем самым прославив его, и тогда ей сохранят жизнь.

— Видишь, как она медлит? — сказал Вителлий, и в его тоне прозвучала такая угроза, что Хадасса задрожала.

Господи, Ты знаешь, что творится в моем сердце. Ты знаешь, что я люблю Тебя. Помоги мне.

— Зажги огонь, Хадасса, — велела ей Юлия.

Хадасса медленно протянула дрожащую руку. Она взяла тонкий стебель тростника и опустила его в огонь.

О, Боже, помоги мне.

И тут к ней пришло Слово. «Я — Господь Бог ваш, и нет другого». Хадасса отпустила тростник и стала смотреть, как он догорает в огне. Гости снова начали перешептываться.

В следующую секунду в ее сознании тихим шепотом пронеслись слова: «Возьми крест свой, и следуй за Мною». Хадасса приложила руку к сердцу и закрыла глаза. «Боже, прости меня, — прошептала она, устыдившись того, что едва не поддалась страху. — Не покидай меня».