Переяславская рада. Том 2

…В ночь, когда передовой полк Ивана Богуна взял приступом Тернополь, гонец с грамотой Ремигиана Пясецкого поскакал в Москву, в Посольский приказ, чтобы вручить ее в собственные руки князя Семена Васильевича Прозоровского.

Генеральный писарь Иван Выговский как нельзя лучше выполнил поручения Иеронима Ястрембского,

19

Отряд опришков спустился с гор еще в начале июля. Полку жолнеров, посланному разбить его, пришлось бежать. Опришки забрали у отряда оружие, многих перебили, с десяток жолнеров перешло к повстанцам.

Стах Лютек и Павло Федорчук — как братья кровные. Всюду вместе, где один, там и другой. Когда услыхали, что войско Хмельницкого выступило за Збруч, сразу решили — идти навстречу ему.

Кварцяные жолнеры с перепугу пустили слух, что это не отряд повстанцев, а большой полк самого Хмельницкого. Полк этот, говорили, ведет Иван Богун, и воины у него не посполитые поляки да гуцулы, а переодетые казаки.

Но в селах, куда входили повстанцы, быстро удостоверялись, что и впрямь у страха глаза велики. Теперь уже в отряде насчитывалось пятьсот конников, да еще сот семь двигались пешком и в телегах.

Высланная разведка принесла хорошие вести. Казаки направлялись на Львов. Туда и решили пробиваться Федорчук и Лютек. В Сандомире собирались жолнерские полки, чтобы идти под Слонигрудек к Потоцкому. Путь на Львов с запада был свободен. Лютек посоветовал дать людям отдохнуть ночь, а наутро выступать.

На том и согласились. Но только расположились табором в роще на берегу быстрой речушки, прискакал верхом парубок, скатился с лошади и заговорил, точно горохом посыпал:

— Людп-воины, помогите… Прислали до вас хлопы, чтобы выручили нашу гмину… Прогнали мы шляхтича нашего Скрыньского. И в других гминах тоже прогнали… Но привез войт Бовзюк весть из Коломыи, что идет великое войско шведское и снова будет возвращать шляхту на ее волости, а нас на колы сажать… А шляхтичи все бумаги на владение землей и селянами и все грамоты залоговые, заемные письма, арендные условия — все это в железную скрыню спрятали и в костеле зарыли. А придут шведы или воротятся шляхтичи, откопают все это — тогда как же…

Вокруг парубка столпились повстанцы. Ловили каждое слово. Лютек схватил его за руку.

— Откуда же ты и кто ты? Наговорил такого, что сразу не разберешь.

— Из Наварии я, люди-воины… Прослышали мы, что тут отряд Лютека и Федорчука, что у вас за полковника Иван Богун, вот мы и порошили скакать сюда и вас кликать… Чтобы помогли…

— А какая тебе помощь? Сами бы взяли колья да косы в руки — да к костелу. Откопайте скрышо и сожгите эти бумаги, — сказал посполитый в лаптях, с саблей через плечо.

— А пан пробощ не пускает!.. — почти закричал парубок.

— А вы его палкой-то по тонзуре погладьте, — посоветовал тот же посполитый.

Все захохотали.

— Вот это посоветовал!..

Парубок моргал глазами:

— Как это — пана-отца да по тонзуре? Грех какой!

— Э, хлопче, не будет из тебя дела…

— Погодите, — сказал Федорчук. — А через Наварию на Львов пройдем?

— А как же! Сам проведу, — обрадовался парубок.

— Кто ж ты? — снова спросил Лютек.

— А я Зигмунд, сын коваля Яся. Батько хворый, мать померла, хлопы наши все до Хмельницкого подались, а в гмине одни бабы да дети…

— А ты у них старостой? — пошутил кто-то.

— Что ж, поможем людям? — спросил Федорчук воинов. — Да всем идти и не нужно, отправим туда две сотни…

— Поможем! А как же!

— Поговорим с паном пробощем!

— Погладим его по тонзуре!

— Давай-ка я поведу хлопцев, — вызвался Лютек.

— Что ж, иди, Стах!

…Через час в Наварию с запада вступил отряд, впереди которого ехали верхами Лютек и Зигмунд.

— Вот и моя хата, — указал парубок на покосившуюся, ушедшую в землю по окна, затянутые пузырем, хатенку.

Палац, как у пана Вишневецкого, — пошутил Лютек.

Из дворов выбегали женщины, дети, старики селяне. Тесным кольцом окружили повстанцев. Сыпались вопросы, рассказывали, какое дело вышло с теми грамотами и заемными письмами. С пригорка на село глядел широкими окнами белостенный, за каменной оградой, панский палац. «Вот такой же в Марковецкой гмине у пана Потоцкого», — подумал Стах Лютек, вспомнил родные места, и сердце его сжалось. Такая же там беднота, как и эти посполитые, которые топтались вокруг, босые, и глядели на повстанцев с почтением и страхом. А когда разглядели, что это такие же посполитые, только с саблями да пиками, а кто и с мушкетом, — повеселели. Так всей толпой и пошли к пану пробощу.

Не успели дойти до каменного строения, расположенного рядом с костелом, как оттуда послышался собачий лай.

— Псы у нашего пана-отца чистые дьяволы, — предупредил Стаха Лютека кто-то из посполитых.

— Не хуже пана Потоцкого, — ответил Лютек, и эти слова его с хохотом передавали друг другу селяне.

— Вот это так сказал! — прищелкивали языками. — Это правда истинная.

У ворот остановились.

Стах Лютек слез с копя и постучал в ворота. Псы заливались бешеным лаем. Долго никто не появлялся. Наконец открылось окошечко, выглянуло бритое лицо.

— Что нужно?

— Это сам пан пробощ, — шепнул Зигмунд.

Стах прикусил ус. На лбу сбежались морщины. Под русыми бровями заиграли в карих глазах огоньки.

— А мы к вашей милости, святой отец.

— Чего желаешь, сын мой? — как можно ласковее проговорил ксендз, по-прежнему выглядывая в окошечко.

— Пусть пан-отец выйдет к нам, — сказал Стах.

— Болею, сын мой, — сказал ксендз, зорко оглядывая толпу посполитых с кольями и саблями в руках.

Мелькнула мысль: «Скорее бы Гендрик добрался до Сандомира! Может, тогда как раз вовремя явятся жолнеры».

— Если пан-отец болен, это не помешает ему приказать своим слугам, чтобы отперли костел и выдали нам скрыню с бумагами, — твердо произнес Стах.

— Как ты смеешь, хлоп, как осмелился мне, слуге божьему, такие непотребные слова говорить? Какой дьявол тебя научил? — Губы ксендза дергались, точно его била лихорадка.

— Э, ксендз, я вижу, ты добрых слов не понимаешь, — грозно заговорил Стах. — А ну, отпирай костел!

— Пан Иезус тебя покарает! — взвизгнул ксендз и проворно захлопнул окошко.

— Отворяй костел, не то хуже будет! — крикнул Стах.

За воротами надрывались псы.

— А ну, люди, ломайте ворота! — приказал повстанцам Лютек и сам налег плечом на ворота.

Повстанцы и крестьяне мигом сорвали ворота и шумною толпой вкатились на широкий ксендзовский двор. С десяток собак накинулись на пришельцев.

— Э, да тут песий монастырь! — пошутил Стах Лютек.

Палками и пиками быстро заставили собак замолчать.

Внезапно раздался выстрел, и Зигмунд, стоявший рядом с Лютеком, с пробитой головой повалился мертвый на землю.

Стах взглянул на дом и заметил, что стреляют с чердака. Селянин в разорванной на груди рубахе, указывая пальцем на крышу, кричал Лютеку в самое ухо:

— То стреляют монахи-иезуиты, что у ксендза укрылись!

Гнев охватил Лютека, и он, уже не владея собою, крикнул:

— Разгромим логово панежника!

Между том с чердака раз за разом раздавались выстрелы. Падали убитые и раненые селяне и повстанцы. Когда ворвались в дом, ксендз и монахи спрятались в подвал. Но и каменный подвал не спас их. Дрожащими руками держа перед собой крест, ксендз начал умолять посполитых именем Христа даровать ему жизнь.

— Пес с ним, — сказал Стах Лютек, — берите у него ключи и отпирайте костел.

Костел отперли и нашли под алтарем зарытый в земле сундук. Там действительно лежали связки бумаг на владение землей и крестьянами, залоговые грамоты, заемные записи…

Все это потащили на майдан и зажгли. С ужасом смотрел ксендз Людвиг Кращинский, как горят данные ему на сохранение документы.

— Будьте прокляты, антихристы! — не в силах сдержать себя, закричал ксендз. — Ад вам уготовлен! До седьмого колена ляжет проклятие на потомков ваших… Проклинаю и отлучаю!