Правитель Аляски

Углубившись в горестные думы, вспоминая, как всё начиналось на Ситхе, как торговался он с вождями местных племён, уговаривая уступить ему самое выгодное на заливе место — на том каменном мысу, где стоит сейчас Ново-Архангельск, и как, получив их отказ, начал строиться здесь, Баранов потерял счёт времени и очнулся от своих дум, лишь когда Подушкин, мягко тронув его за плечо, сказал:

   — Пора возвращаться, Александр Андреевич. Уж темнеть начало.

Накануне отплытия Баранов совершил прощальный обход поселения. Посетил верфь, кузницу, слесарную мастерскую, и везде в первую очередь к нему подходили убелённые сединами ветераны, старовояжные, с кем ходил он в походы ещё в конце прошлого века и к Кенайскому полуострову, и в Якутат, и на остров Нучек. Как же мало осталось их, как беспощадно изменили годы их лица, крепкие когда-то тела. Баранов, обнимая сподвижников, бормотал:

   — Думал, здесь последние дни скоротать. Ан нет! Россия позвала. Не поминай лихом, Тихон, и ты, Сысой. Простите за всё.

Старовояжные растерянно отвечали:

   — Да как же так, Александр Андреевич, что покидаешь ты нас? Небось теперь и не свидимся.

   — Ну будет, будет! — увещевал их Баранов. — Даст Бог, где-нибудь и свидимся. — Голос его предательски дрожал.

   — Разве что на том свете, — угрюмо ответил ему Сысой Слободчиков. — Жаль, Тимоха-то Тараканов с вами не простился.

   — С Тимохой на Сандвичевых повидаемся, — бодрящим тоном отвечал Баранов.

Он уже слышал от отплывавшего вместе с ним Подушкина, что капитан Гагемейстер планирует сделать по пути остановку на острове Кауаи, чтобы забрать сандаловое дерево.

День отплытия, двадцать седьмое ноября, выдался на удивление ясным, солнечным. С дочерью Ириной Баранов прощался дома. Нежно обнял её, троекратно поцеловал.

   — Берегите себя, тятенька, и непременно пишите нам, — пролив слезинку, сказала дочь.

   — И ты, доченька, себя береги и его тоже. — Баранов легко коснулся её уже заметного живота. — Авось и внучонка в Россию привезёшь да мне покажешь.

   — Непременно, тятенька, привезу, — просияла мимолётной улыбкой Ирина. — Передайте Антипатру, чтоб и он писать нам не забывал.

   — Передам.

Ирина вышла за порог и оттуда смотрела, как отец, поддерживаемый под руки Терентьевым с Подушкиным, медленно спускается к пристани.

В честь отъезда Баранова у крепостных стен был выстроен по приказу Яновского почётный караул.

Отплытие «Кутузова» было отмечено, как водится, салютом береговых и корабельных орудий.

Борт «Кутузова»,

23 декабря 1818 года

Утром, едва рассвело, Подушкин, зайдя в каюту Баранова, пригласил его на палубу.

   — Виден Кауаи, — взволнованно сказал он. — Взгляните.

Качка усиливалась, начинался шторм. Если бы не крепкие руки Подушкина, Баранов не устоял бы на ногах.

Из-за сильного встречного ветра кораблю приходилось идти переменными галсами. Матросы, понукаемые офицерами, суетились на реях, спешно убирая паруса. Кипящее, брызгающее пеной море, казалось, сливалось с набухшим влагой свинцовым небом.

   — Где, где остров? — старался перекричать ветер Баранов.

   — Вон там, справа по борту. — Подушкин протянул ему зрительную трубу.

Баранов повёл ею в нужном направлении. Подушкин крепко держал его за плечи.

Линия горизонта плясала в окуляре в такт волнению моря. Сначала Баранов не мог различить ничего, кроме зыбкой границы, где изрезанное морщинами море переходило в серое грозовое небо. Но вот он наконец увидел очертания поднимавшейся из воды гористой земли, ощетинившейся остроконечными вершинами. Что-то белое, то ли туман, то ли облака, наползало на горные хребты.

   — Он сможет пристать? — крикнул Баранов, имея в виду капитана корабля.

   — Нет! — крикнул в ответ Подушкин. — В такой шторм — нет, он не будет рисковать. Слишком опасно.

Боровшийся со встречным ветром корабль, не приближаясь более к земле, постепенно оставлял её по правому борту. И вот возникший средь моря остров пропал, растаял в туманной дымке, будто его и не было.

Вернувшись в каюту, Баранов с холодным спокойствием в душе думал о том, что Гагемейстер, конечно, прав: капитан не мог позволить себе рисковать в такую погоду людьми и кораблём. И всё же было жаль, что не удалось высадиться на эту землю, где так шустро всё начал и так плачевно закончил посланный сюда доктор Шеффер.

Остров Кауаи,

16 апреля 1819 года

Они спустились к морю в предрассветный час, когда на светлеющем небе ещё можно различить звёзды, и оживают птицы, и уходящая с отливом вода всё больше и больше обнажает песчаный берег. Кане с рыболовными принадлежностями на плече — сетью и двумя удилищами — важно вышагивал впереди. За ним шёл Тараканов, в левой руке держа ружьё, правой бережно придерживая сидящего на плечах сынишку — маленького Тима. Лана с небольшим тюком, в который она сложила провизию для рыбаков, если им захочется перекусить в море, замыкала группу.

Они надеялись, что будут на берегу первыми, но там уже горело несколько костров, у огня хлопотали женщины, а мужчины суетились вокруг лодок, готовясь к отплытию.

Ещё недавно тёмный лес на склонах гор, озарённый восходящим солнцем, на глазах наливался сочной зеленью, а полоса моря у горизонта всё багровела и багровела, и вот огненно-алое светило стало медленно всплывать над водой.

Ступив на песок, Тараканов снял сына с плеч и поставил рядом с собой. Бронзово-загорелый малец деловито осмотрелся и почти сразу приметил нечто, привлёкшее его внимание. Какое-то красного цвета существо, неторопливо пятясь, выползло из тёмной норки в ещё влажной земле и, вытянув в сторону крючковатую клешню, вдруг запустило в него пригоршней песка. Малыш на миг оторопел от столь неслыханного нахальства, но быстро пришёл в себя, подбежал к обидчику и, ловко ухватив его за панцирь, поднял в воздух. Он с чувством собственного достоинства подошёл к отцу и молча протянул свою добычу.

Тараканов взял из его ручонки маленького краба и, погладив сына по голове, довольно крикнул Лане, уже начавшей, по примеру других женщин, разжигать костёр:

   — Смотри, кого поймал наш охотник! — Он вернул добычу сыну, сказав: — Отнеси маме.

Малыш так же ловко ухватился за панцирь и, гордый своим успехом, побежал к начавшему дымить костру.

Пока Лана готовила завтрак, Тараканов повёл сына за руку в море. Маленький Тим, как только ноги его оторвались от земли, начал уверенно работать руками и ногами. Тараканов дал свободу его телу, и малыш, ещё полгода назад приученный к воде, бесстрашно поплыл. Дав вволю побултыхаться, Тараканов, несмотря на сопротивление, вытащил сына из воды и отнёс обратно на берег.

Они позавтракали пои и соком кокосового ореха. Тим попробовал было поиграть после еды с Кане, но заметно возмужавший подросток дал ему понять, что детские игры между ними неуместны, и тогда Тим опять пошёл одиноко бродить по песку в поисках новой добычи.

И вот всё собрано, можно отправляться в путь. Лана присоединилась к мужчинам, помогая стащить длинноносую, выдолбленную из одного дерева, лодку к воде. Ещё несколько усилий, и утлое судёнышко, снабжённое для устойчивости балансиром, закачалось на волнах.

Шагнув в лодку, Тараканов притянул к себе голову стоявшей рядом Ланы и потёрся носом о нос.

   — Мы вернёмся в полдень, по большой воде.

   — Удачи вам, — блеснув тёмными влажными глазами, сказала Лана.

Кане, едва отлив подхватил лодку, взялся за весло и, сев лицом к восходящему солнцу, начал грести.

Дул набирающий силу ветер, и Тараканов посчитал, что парус им не помешает. Сегодня он собирался достичь тех рифов, близ которых можно поймать на живца марлина.

Устанавливая на небольшой мачте парус, Тараканов видел, как Лана, взяв за руку сынишку, поднималась по тропе наверх. На полдороге она остановилась, оглянулась и, увидев, что муж провожает её взглядом, с улыбкой помахала рукой. Маленький Тим, как обезьянка, повторил жест матери.