Путь Абая. Том 1

Скрип двери вывел его из раздумья: вошел сам надзиратель каталажки Хомутов. Он появлялся лишь в тех случаях, когда к Абаю приходил адвокат или следователь, но сегодня Абай не ждал ни того, ни другого. У него мелькнула мысль — не свобода ли это? Он быстро встал и шагнул к Хомутову. Тот остановился в дверях и сказал своим угрюмым тоном:

— Кунанбаев, в дежурку! К тебе отец из аула приехал. Абай, удивленный и разочарованный, с досадой пошел за надзирателем. «Для чего понадобилось ему тащить сюда свои старые кости?» — подумал он, входя в дежурку. Там он увидел несколько человек, впереди стояли Ербол и Баймагамбет. Поздоровавшись с ними, Абай стал искать глазами отца. В полутемной дежурке он с трудом узнал Даркембая, за ним виднелись еще двое, кого он не мог различить, но Кунанбая не было.

— Где же отец? — спросил Абай. — Мне сказали, приехал он…

Ербол предостерегающе толкнул его локтем и, повернувшись к Баймагамбету, будто обращаясь к нему, быстро сказал:

— Нынче твой отец Даркембай, иначе мы не получили бы свидания…

Абай понимающе улыбнулся и протянул руки Даркембаю. Тот степенно подошел к Абаю с распростертыми объятиями.

— Дорогой мой, единственный! Опора моя! — сказал он и, обняв Абая, поцеловал его.

Ербол не поскупился на взятку Хомутову. Увидев арестанта в объятиях старика, тот больше не сомневался, что к нему и вправду приехал отец, и ушел, дав им возможность разговаривать свободно.

Только теперь Абай узнал двух остальных посетителей. Он изумился и радостно обнял двух высоких жигитов, молча стоявших в стороне. Изумляться было чему: обоим им никак нельзя было показываться не только в Семипалатинске — да еще рядом с канцелярией Кошкина, — но даже и в аулах иргизбаев.

Иргизбаи причину всех бед видели в жигитеках: началось все из-за Оралбая, а кончилось смутой, поднятой Абылгазы и Базаралы. На них двоих Такежан и другие вожаки иргизбаев и направили доносы в канцелярию Тентек-ояза. По общему мнению, они и были зачинщиками бунта в Ералы: они натравливали жатаков, подбивали народ против властей и повели толпу громить юрты начальства. Из допросов следователя Абай отлично понял, как оценивается их поведение, но не называл в показаниях их имен, хотя и видел, что затягивает этим и следствие и свое собственное пребывание в тюрьме.

После событий в Ералы Такежана сняли с должности, Абая вызвали в город на допрос и тут же взяли под стражу, но Базаралы и Абылгазы удалось скрыться. И вот эти двое жигитов, так возбудившие против себя всех представителей власти, приехали в город и сами явились в тюрьму, где находилось искавшее их начальство!..

Появление их поразило Абая. Поступить так могли только настоящие друзья и преданные родичи.

— Кто толкнул вас в львиную пасть, друзья мои? — спросил он с изумлением. — Неужели наши иргизбаи из-за меня превратили для вас воду — в яд, пищу — в клей, что вы кинулись сюда? Или они вас на поводу привели?

Базаралы усмехнулся.

— На этот раз ты не прав, Абай. Если б они могли, они бы весь Жигитек сюда привели… Никто на нас не напирал, никто не давил. Твой старик Даркембай и вот эта отчаянная голова, Абылгазы, объявили, что там, где сидишь ты, и они будут сидеть, как во дворце… Будь на твоем месте Такежан, мы и не подумали бы появиться здесь…

Даркембай и Абылгазы с убежденным спокойствием подтвердили его слова. Начал Даркембай:

— Не сидеть же тебе из-за нас… Хлопотать за тебя мы не можем — ни ума, ни уменья…

Абылгазы его перебил:

— Мы будем сидеть вместо тебя. Какой от нас прок? А тебя ждет народ, утри его слезы. Захочешь за нас заступиться — выручишь: ты мужественный человек и умеешь бороться. Вот мы и пришли: ты выходи, а мы сядем.

После тяжелого разговора с Оспаном на охоте Абай ни разу не виделся с Базаралы, если не считать встречи во время свалки в юрте Тентек-ояза. Хотя Базаралы говорил только об остальных, Абай понимал, что привел их сюда именно он. Это была как бы просьба о прощении, Базаралы без колебаний принес в жертву и свое самолюбие и свою судьбу.

Абай молчал, думая, как ответить. Наконец он поднял на троих друзей ясный и светлый взгляд.

— Верблюд испытывается на переходе, мужественный человек — в беде, — начал он. Друзья мои, вы доставили мне великую радость. Я вижу здесь Даркембая, седого старика, готового для меня на любую жертву, если мне угрожает опасность. Я вижу и вас, двоих батыров, — вы тоже полны решимости, — какой же огонь устрашит вас? Почему же мне бежать от опасности?

Он засмеялся и добавил:

— Да ничего страшного и нет. Я не собираюсь погибать от пустого заряда Тентек-ояза. Пока что мне не пришлось испытать ни малейшей неприятности, а впереди есть надежда. Среди русских, которых я и раньше всегда хвалил, у меня есть друг. Он отыскал теперь еще несколько стойких людей, один из них — советник, умный и честный человек. Он своими глазами видел безобразия и самоуправство Тентек-ояза и обещал это подтвердить. Вот как обстоит дело… В ближайшие дни мне, вероятно, придется встретиться с Тентек-оязом на очной ставке, и уж конечно я не могу пустить Данекена тягаться с ним, — закончил он шутливо, взглянув на Даркембая.

Он повернулся к Базаралы и тем же веселым тоном продолжал:

— Правда, ты, Базеке, в красноречии не уступишь ни одному казаху, но позволь мне на этот раз показать и мои способности! Чем больше в тяжбе участников, тем труднее спор — посыплются жалобы и доносы, затянется следствие… Сейчас вы здесь лишние, друзья мои. Возвращайтесь в аул.

Он еще раз обнял их и простился с ними.

Даркембай и Базаралы, посоветовавшись с Ерболом, решили не уезжать из Семипалатинска. Они поселились в татарском квартале, где редко останавливались степняки казахи и по ночам виделись с Ерболом. У них было решено, что если дело Абая осложнится и ему будет угрожать серьезное наказание, то Базаралы примет на себя всю вину, включая и бунт в Ералы.

Базаралы был готов умереть сам, но спасти Абая. Не в силах ни победить в себе страсть к Нурганым, ни отвергнуть ее горячую преданность, он, не считаясь ни с кем, мучился только мыслью об Абае. Ему казалось, что в тот день, когда все это дойдет до Абая и нанесет тому глубокую рану, останется лишь провалиться сквозь землю от стыда. Базаралы не знал, что Абаю уже все известно, но что личное чувство друг его принес в жертву общему делу.

После разговора с Абаем в тюрьме на душе у Базаралы прояснилось.

— Верно говорят, — повторил он, — погибнет жигит, если не сыщет достойного товарища, погибнет народ, если не сыщет достойного вождя. У меня есть сейчас и товарищи и вождь — и все для меня решено: либо Абай благополучно освободится и мы вернемся радостно домой, либо Базаралы не увидит больше родного аула и отправится в ссылку в дальние края. И уйдет без сожаления; Абай научил меня, что истинная честь — в душе человека, а не в показной гордости…

Даркембай соглашался:

— Абай говорит: врагу не кланяйся, для друга жизни не жалей… Ясный ум у него!

Одиночное заключение принесло Абаю известность и почет, круг его друзей увеличивался. Но, рассказывая ему об этом, Ербол умолчал о том, что в судьбе Абая приняла горячее участие девушка Салтанат, дочь свата и приятеля Тинибая — Альдеке, богатого торговца, который жил недалеко от города на берегу Иртыша. Жизнь побережных аулов сильно отличалась от степной. Жители их занималтсь хлеюопашеством и торговлей, привыкли к городу, где часто бывали на базаре и на ярмарке. Быт их тоже не походил на тобыктинский, жили они в бревенчатых домах, окруженных надворными постройками.

Салтанат, уже просватанная в богатый род невеста, любимица одного из таких аулов, приехала в город за покупками вместе со своей младшей матерью на тройке отборных гнедых коней. В доме Тинибая она была не впервые и давно дружила с Макиш. Прошлой зимой Макиш, рассказывая ей о брате, спела стихи Абая: