Если б мы не любили так нежно

Шарон он ничего не сказал, сунул ей запечатанное письмо для мамы. Разве это по-рыцарски?! Еще не поздно вернуться…

И вдруг он, мысленно прощаясь с Эдинбургом, бывшей столицей бывшего славного королевства Шотландии, резко изменил свой корпус; пошел не к границе, а на восток — к замку предка своего Томаса Лермонта, великого барда Шотландии. Пусть Томас решит его судьбу… Что он знал о Томасе Лермонте? И мало, и много. Руины замка барда и рыцаря ему показали его кузены — наследники замков в Файфе. Жадно слушая их, он запомнил каждое их слово. Сэр Томас Лермонт был вначале вассалом эрла Патрика, седьмого эрла Дунбара, близкого по крови к королю Александру III, повелителю Шотландии. Жена его леди Кристина Брюс, графиня Дунбар, приходилась сестрой лорду Роберту Брюсу, потомку легендарного короля Роберта Брюса, освободителя Шотландии, и других ее королей, включая древнекельтских.

Томас Лермонт выбрал это место для своего замка отнюдь не случайно. Ведь он был не только бардом, но и рыцарем, закаленным во многих боях и сражениях. Хорошо зная историю Шотландии, он облюбовал три высоких холма севернее пограничной широкой равнины, он возблагодарил Бога, что знал наизусть мемуары Гая Юлия Цезаря, который, приведя свои победоносные, но измученные в сражениях с шотландцами (тогда кельтами и пиктами) войска к трем опасным высотам, объездил, обошел и облазил их одну за другой и назвал их Trimontium, то есть Трехгоркой, и после долгого раздумья повелел построить стену из каменных валунов вдоль всего предгорья, превратив Трехгорку в главный опорный пункт! Вот какое место выбрал славный рыцарь Томас Лермонт для своего замка, повернув свой опорный пункт на 180 градусов!

Неудивительно, что Дунбары отдали свою старшую дочь леди Веток замуж за сэра Лермонта, который одинаково блестяще владел пером, и мечом, и десятиструнной арфой!

Как могли Лермонты, от Томаса до Джорджа, не гордиться тем, что состояли в родстве с королями, а значит, через них со многими королями Англии, Франции и другими царствующими домами Европы! Но они всегда помнили, что шотландский дом считался древнейшим из всех других домов. Это не было снобизмом, это была законная гордость. Они никогда не забывали, что были связаны родственными узами не только с такими помазанниками Божиими, как вся династия Стюартов, но и с династией Брюсов, начиная от Роберта Брюса I (1306–1329) благодаря браку сэра Томаса Лермонта. По этой причине мэр королевского города Сент-Эндрюса, бывший галерник сэр Патрик Лермонт отказался последовать примеру короля Александра III, заменившего герб Брюсов — дикого вепря — вздыбленным красным львом.

Тесть эрла Дунбара и Марча, прославленный военачальник, постоянно опирался на одного из лучших и надежных своих полководцев — на Томаса Лермонта. Как один из самых могучих феодалов Шотландии, эрл по требованию короля выставлял трехтысячное войско: кавалерию, копьеносцев, стрелков из лука. Особенно жестокой была война, навязанная Шотландии королем викингов Хаконом. И Лермонтам, как и другим многочисленным потомкам викингов и норманнов, пришлось сражаться не на жизнь, а насмерть против своих северных родичей. Не только их флот, но и войско считались тогда самыми грозными в мире.

(А Джорджу Лермонту придется сражаться под русскими знаменами с близкими своими родственниками, даже с Лермонтами!)

Известно, что особой заслугой Томаса Лермонта было обучение войска эрла Дунбара и Марча стрельбе из лука и использованию кавалерийских пик и копий.

Кузены верили, что существует определенная связь древнего герба Лермонтов о трех ромбах с Трехгоркой и тремя видами оружия.

Праздновала свою победу над Хаконом вся Шотландия. В Стерлинге и Роксберге, любимых Александром III королевских замках, веселились долго и бурно. Любопытно, что из Московии через многие царства и государства привезли русских медведей, впервые увиденных шотландцами, которые лихо отплясывали вприсядку. [29]

Все это рассказали кузены Лермонту из Абердина, а он молча и с благоговением пристально рассматривал скелет или каркас трех уцелевших могучих этажей с кладкой толщиной не меньше шести футов, с узкими и высокими бойницами, которые кроме военной службы несли еще одну весьма важную службу: освещали ярким солнечным или тусклым лунным светом трехэтажную каменную лестницу за ними. Двоюродные и троюродные братья Джорди только и говорили что о военной доблести своего прославленного предка, забывая о том, что он был и остался первейшим менестрелем, королевским трубадуром, бардом, создавшим бессмертную жемчужину из современного ему бродячего сюжета о великой и трагической любви двух обыкновенных и юных созданий Божиих, на сотни лет опередившего какого-то Вильяма Шекспира, проживающего в Лондоне на скудные театральные шиллинги, зато беспременно в кого-то безумно влюбленного…

Наверное, Джорди прочитал в отцовской библиотеке одно из двух плохоньких изданий трагедии «Ромеус и Джульетта», напечатанных в Лондоне в 1597 и 1599 годах. Его, конечно, поразило, что Джульетте не исполнилось еще и четырнадцати лет. Как его Шарон, которой было всего девять, когда он, Ромеус абердинский, влюбился в абердинскую Джульетту!.. Кстати, надо принять во внимание, что Абердин тогда распался на католиков и протестантов, и Джорди был протестантом, а Шарон — католичкой!

Быть может, юный Джорди, начитавшись безвестного драматурга Вильяма Шекспира — потрясателя не только копья, но и юных сердец! — и себя вообразил Ромеусом, готовым во славу любви своей вызвать на дуэль и всех Тибальтов, и прочих родичей Джульетты… Дерзость, рыцарская дерзость потомка рыцарских Лермонтов и его, Джорди, заставляет бежать из родного города… И погибают они во имя безрассудной любви, чтобы стать первой любовной парой, любовным дуэтом во всех историях любви. Взрыв любви, чувственной и идеальной, из-за рокового вмешательства ханжей приводит к гибели, к самоубийству и Ромео, и Джульетту…

Потомок великого барда Джорди Лермонт вообразил себя Ромеусом, а Шарон — Джульеттой. Его время было временем шпаг и клейморов, ядов, измен, Возрождения и контрреволюции. Это время отразилось с всемирно непревзойденной силой во всем свете в трагедии о Ромео и Джульетте…

Это не поняли еще ни англичане, ни шотландцы, не говоря уж о французах и испанцах и тем более немцах и московитах. А понял Джорди, потомок шотландского автора «Тристана и Изольды», без повести которого не было бы и «Ромео и Джульетты», потому что всегда за величайшими произведениями всех видов искусства таятся их предшественники и первопроходцы, предки любых новых шедевров. У всех гениальных творений есть свои корни. Так, эллиническая культура жива и сегодня, как живы, переплетаясь с нею, и восточные культуры.

Но память поколений в старости сдает, поддается амнезии.

Что касается «Ромео и Джульетты», то лишь немногие английские шекспироведы помнят, что Шекспир заимствовал свое лучшее произведение у безвестного литератора Артура Брука под названием «Tragical Historye of Romeus and Juliet», изданное без всякого шума в 1562 году, на четвертый год царствования великой и блистательной Елизаветы I. А англичанин Артур Брук переложил на аглицкий язык того времени сочинение итальянца Маттео Банделло…

Но вернемся к нашим баранам. И баронам… Лермонты были не баронами, а барами. Официально были они не лордами, а лэрдами — помещиками. Столбовыми, но не титулованными дворянами — не баронетами, не барьнами, не эрлами, несмотря на их тесное родство с королями Шотландии. Увы, в Шотландии, как и повсюду, больше ценили монархи угодливость, пресмыкательство и подхалимство, слепую преданность, чем истинное рыцарство, славу, завоеванную отвагой, победами, кровью. При всех королевских дворах, увы, Их Величества больше ценили искателей, подхалимов, карьеристов. И чем бездарнее и глупее были монархи, тем глупее, лживее и опаснее для них самих была та толпа «надменных потомков известной подлостью прославленных отцов, Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов!»