Эрика

— Егор Семенович, я пришел по делу, — начал он.

— Ну, какое у тебя дело? — недовольно спросил тот.

— Мне же долго теперь сидеть, так?

— Так. Сам виноват.

— Ну, а чего зря сидеть? Я люблю делом заниматься.

— Дела будет сколько угодно.

— Я не о том. Лошади нужны. У вас сынишка растет. А я могу его научить ездить верхом, борьбе, боксу научу.

— Боксу? Это что еще такое?

— Драться на кулаках. И другому — ножи кидать. Сделаю из него хорошего воина. Нужно, чтобы заключенные построили помещение повыше. Там должны быть крюки, веревки, чучела с опилками.

— Зачем чучела?

— Бить их вместо врага. Стрелять же вы мне не дадите. Я и Володьку, и Саньку обучу. Учиться поступит.

— Да уже обучил. Из–за тебя меня могли к стенке поставить. Еле выкрутился. Но сейчас дело говоришь. Можно деревянный дом пристроить к твоей мастерской. Занимайся, но не надейся убежать. Диктуй, что тебе надо, я запишу, а то забуду.

— Да, Егор Семенович, мне бы кузнечному делу еще обучиться.

— Это еще зачем?

— Подковы для лошадей ковать.

— Для этого у нас есть кузнец.

— Но я хочу сабли, шашки ковать, потом обтачивать их.

— Зачем? Уже огнестрельного оружия достаточно.

— Так я не простое оружие ковать буду, а подарочное, какое у моего отца было.

— И ты будешь вооружен? — ехидно сказал начальник.

— Да я и без оружия вооружен хорошо. И ножи мне по работе положены. Напрасно не доверяете, может я вам хочу подарок сделать, — сказал Александр.

— Мне? — удивился начальник и снова проворчал: — Уже был один подарок, больше не надо. А вообще — делай что хочешь. У меня от тебя голова болит. Кабы не дочь, я отправил бы тебя в другой лагерь.

Писал начальник плохо и долго, наконец, дописав, крикнул караульным:

— Уведите заключенного.

Очень скоро начали строить под руководством Александра нужное помещение. А он скучал по лошадям. И мечтал о том дне, когда начальник, наконец, исполнит свое обещание, и он начнет ездить верхом. Жизнь его в неволе постепенно налаживалась. А летом Александр приобщился к кузнечному делу и выковал свой первый меч.

Год 1937

Начальник лагеря Шамыгин Егор Семенович сидел в своем кабинете и думал о себе, своей семье, о жизни вообще при советской власти. Сейчас он Егор Семенович. А кем был до революции? Егоркой, малограмотным сапожником, который только и мог набойки на сапоги набить да латку наложить на калоши. Дети вон грамотные. А Володька аж семь классов закончил. В люди вышел. Отслужил свое и писарем в лагере работает. Машинку печатную осваивает теперь. А Саньке вообще повезло. Через шесть месяцев муж ее из лагеря освободится. Ну пусть официально еще не муж. Сразу оформят брак. И ничего, что князь. Никто и не узнает. И будет Санька носить фамилию Гедеминова. Оно, конечно, того, не звучная, не русская фамилия. Но зато какой он мастер, этот князь Александр Гедеминов.

Егор Семенович смотрит на стены своего кабинета. Всюду в рамках под стеклом похвальные грамоты за хорошую работу, за перевыполнение плана. «Вот эту, кажись, получил за мебель, из березы красной, которую сделал молодой князь Александр. А эту за холодное оружие подарочное. Действительно, золотые руки у этого левши. Однако в последнее время с проверками зачастили. Видать услышали про мастера. И каждого чем–нибудь одарить надо. И все норовят самое драгоценное оружие получить. И обувь еще каждый хочет, сапоги командирские. А не то донесет. Доказывай потом, что все не так. Сколько уже начальников лагерей арестовали, а я бессменно 15 лет работаю. Через год на пенсию пойду».

В Бога Егору Семеновичу верить не полагалось, но про себя он все–таки перекрестился и поплевал, чтобы не сглазить. Уж слишком медленно двигалось время к пенсии. Мысли его снова вернулись к князю Александру, и он думал: «А плохо ему было в лагере? Работал себе, делал что хотел, лошадями баловался, с Володькой на саблях дрался, хотя это уже не пригодится сыну. Санька, жена, всегда под рукой была. Баба, она хоть кому скрашивает жизнь, особенно если ты не на свободе».

Последнее время Егор Семенович даже выпускал князя за ворота, снабжая его справкой, что он выполняет поручение. Александр Гедеминов выезжал на своем любимом жеребце Марсе и всегда вовремя возвращался. Егор Семенович был уже уверен в нем, как в себе самом и думал: «Ну, не дурак же этот молодой князь, чтобы сбежать накануне своего освобождения. И куда бежать? Граница на замке. Это он узнал от начальника пограничной заставы. Тот водил его и показывал все. А какие могут быть секреты от будущего свояка? Да, у начальника погранзаставы дочь на выданье. А у него Володька не женат. Вот они и сговорились между собой. От Володьки им со старухой внуки пойдут. У Саньки детей уже не будет. Старуха все перед образами сидит, грех замаливает. А где он, Бог? А может он и есть. А Володька все–таки дурень. Ничего в хозяйстве делать не может. На двух языках с князем лопочет, потому, что тот с ним с детства по–русски не говорил, хотя от этого пользы никому нет. Да еще дерутся в зале для рукопашного боя, где есть все, что в хозяйстве пригодиться может — столы, стулья, скамьи, ведра деревянные, жестяные, кастрюли, тарелки, чашки глиняные. Потом лопаты, грабли, черенки от лопат, цепи, веревки, канаты лестницы по потолку и по стенкам. Кто бы гадал, зачем оно еще все и раскидано. А не угадают. Как в цирке — по потолку летают. Смотреть на это страшно. Раз увидел, а больше не надо. Как по правде бьются. Но ничего, Бог миловал. Щадит Александр Володьку. Но вот от боксерских перчаток синяки долго не проходят. Это хорошо. Сделал из сына мужчину. А ножами бросаться зря научил. А вдруг как Володька от злости в кого–нибудь бросит? А вдруг князь выйдет на волю, а потом снова кого–нибудь зарежет, как тогда охрану поубивал? Фу!» — от этих мыслей вспотеть можно. Тряхнув головой, Егор Семенович встал из–за стола. На улице поднималась метель, ветер бил в стекла. Он подошел к окну, глянул на улицу. Ближайшего лагерного барака не было видно, темнело. Посмотрел на часы. Князь опаздывал. Егор Семенович забеспокоился и пошел в кабинет к Володьке. Тот стучал одним пальцем по клавишам.

— Слышь, Володька, бери кобылу и поезжай, поищи Александра Павловича.

— Какого Александра Павловича? — переспросил Володька.

— Да того самого, товарища своего, которого ты кличешь дядей Сашей. Метель разыгралась. Заблудится и замерзнет.

Володька захохотал.

— Это он заблудится и замерзнет? Ха–ха–ха! Ты же ему компас свой подарил. Да он почти голый в снегу купается, босиком. Замерзнет он, ха–ха–ха!

Егор Семенович разозлился на сына:

— Чего ржешь? Какой он тебе дядя Саша? Князь он, понял? — Оглянулся на дверь и уже тише, — раньше каждый свое место знал. Его отец с царем рядом скачет на портрете, в полку царицы. Я видел в музее и сразу признал его. Нас на курсах туда возили.

— Так царя скинули, — возразил Володька

— Больно грамотный стал, с отцом споришь. Чтобы впредь Александром Павловичем называл и на «вы». У нас всякого женатого мужика в деревне по имени и отчеству называли. А он не женат, потому как срок отбывает. Но он не ровня нам, хоть на Саньке женится. — И уже спокойней спросил сына, — О чем он хоть говорит с тобой на басурманских языках?

— А он разговаривает? Так, когда надо потренироваться. И раньше–то был молчун, сроду не улыбался. А сейчас, как его три года не видел, и вовсе лицо каменное, не подступишься. Чего это он?

— Чего, чего? Взрослый стал, книг много прочитал. Думает, наверное, о жизни. Некогда ему лясы точить. Работает еще, не то что ты, лодырь. Ничего не умеешь. Женишься, дом надо будет построить, а что умеешь?

— Ладно, не ворчи. Не охота мне руками работать. Как никак я учился. А дом мужики помогут поставить, — надевая шапку, сказал Володька.

— Поспеши и ружье возьми. Постреляешь в воздух, он и услышит. Сам понимаешь, если к утру не вернется, ему побег припишут, и тогда он до конца дней свободы не увидит. Доносчиков у нас много.