Сад Эпикура

— Так, кажется, говорил Демокрит, — сказал Кериб.

— Возможно. Но это не значит, что я повторяю слова Демокрита. Это значит, что и Демокриту, и мне открылась одна и та же истина. Ведь не станешь же ты говорить, что Метродор пришел в Пирей подобно Полиэну, а Эпикур пришел в Пирей подобно Метродору, а Колот — подобно Эпикуру. Каждый из нас пришел в Пирей сам, и все мы в Пирее.

— Благодарю вас, — сказал Кериб. — И оставайтесь здесь как можно больше. Я счастлив с вами.

Пока он говорил это, на крышу поднялся Метродор.

— Не спится, — сказал он, извиняясь. — Колот и Полиэн уснули, а мне не спится.

Они сели на дифры [43], которые стояли здесь же, на крыше, у глухой стены дома, возвышавшегося над навесом. От каменной стены еще веяло легким теплом, накопленным за день. Запах стойла, смешанный с запахом дыма, который все еще поднимался над руинами дома Нактера, на какое-то время напомнил Эпикуру о скитаниях юности, о ночах, проведенных с пастухами у костров. И была в тех ночах тревога, столь похожая на нынешнюю: тревога о покинутом доме, о неведомых дорогах и неведомой судьбе. Ведь никто не мог сказать ему сейчас, чем кончится для них чума: ни Метродор, ни Кериб, ни Полиэн, ни Колот, ни все те, кого он оставил в саду.

«Не осуждают ли меня сейчас оставшиеся в саду за то, что я покинул их ради Метродора?» — подумал Эпикур. И сам себе ответил: «Не осуждают. Ведь их много, они согревают друг друга, а Метродор без меня был бы один». И хотя в этом ответе не все было правдой — ведь Метродор был не один, а с Полиэном и Керибом, — все же иначе ответить было нельзя, потому что Метродор даже с Полиэном и Керибом чувствовал себя здесь одиноким. Полиэн хоть и добрый человек, хоть и верный друг, но он сам еще слаб в том, что превращает дружбу двух людей в надежную защиту для обоих; мудрость, которую преподал ему Эпикур, еще не нашла в нем основы, не срослась с его сердцем, и потому он сам еще подвержен всем страхам, населяющим мир темной души. Солнце взошло в нем, но тени еще черны и длинны. И то же, наверное, следует сказать о Керибе.

В душе Метродора светло и празднично. Там каждая мысль сверкает как огненный дорогой камень, там каждое желание и каждое чувство соотнесено с разумом, там покой и блаженство хорошо устроенного дома. Лишь одно окно в этом доме задернуто плотной шторой, и к этому окну боится подходить Метродор: из этого окна видна дорога в ничто, в никуда, а за окном стоят его горячо любимые люди — жена Леонтия, сын Эпикур и дочь Феодата. Эпикур догадывался, что Метродор даже мысленно страшился глядеть в это окно. Любовь к жене и детям легко могла сделать его трусом. Впрочем, и героем. Но теперь — трусом. И он в этом сегодня признался, когда сказал, что плакал, почувствовав себя больным…

Думая о Метродоре, Эпикур написал в своей «Книге сомнении»: «Ни жениться, ни заводить детей мудрец не будет и других станет отговаривать от женитьбы». Сам Эпикур не женился. Но никого из своих друзей от женитьбы не отговаривал: ни Метродора, ни Идоменея, ни Леонтея, ни Полиэна.

— Где твоя жена и твои дети? — спросил у Кериба Эпикур.

— Они гостят на Эвбее у моего отца, — ответил Кериб.

— Счастливая жена и счастливые дети, — сказал Метродор, — там им не угрожает чума.

— Но чума угрожает мне, — возразил Кериб. — А все мои корабли в море… На рейде стоит лишь тот, на котором Лавр, — добавил он, помолчав. — Но ни Лавр не может добраться сюда, ни я не могу добраться до корабля — проклятые македонские триеры заперли вход в бухту. — Он хотел, видимо, еще что-то сказать, но не решился, передумал в последний момент, резко встал и притворно зевнул. — Спать хочется, — проговорил он виновато. — Пойду.

Кериб спустился во двор, там еще какое-то время слышны были голоса, потом все стихло.

— Метродор, — сказал Эпикур, — завтра мы вернемся в Афины…

— Да! — обрадовался Метродор. — Кериб даст нам мулов и повозку, он обещал. Все ли здоровы в нашем саду? — спросил он, думая, должно быть, о жене и детях.

— Болен мой брат Аристобул, по-прежнему болен… Все другие здоровы, — ответил Эпикур. — Поедет ли с нами Полиэн?

— Боюсь, что нет. Я на его месте тоже…

Метродор не договорил: послышались шаги, и на крышу снова поднялся Кериб.

— Не спится? — спросил его Эпикур.

Кериб сел на табурет и сказал, понизив голос почти до шепота:

— Мой корабль, о котором я говорил, покинул рейд и ждет меня в укромном месте, куда не проникнет ни одна триера. Если выехать сейчас, мы еще до рассвета будем там, а с рассветом выйдем в открытое море. Переждем чуму на Эвбее и вернемся. Вы ни в чем не будете нуждаться — ни в одежде, ни в пище, ни в жилье. Колот и Полиэн ждут вашего решения. Твоего решения, Эпикур…

— Я не поеду, — поспешно сказал Метродор.

— Не торопись, — остановил его Кериб. — Решение по праву всегда принадлежит старшему и мудрому. Подожди, что скажет Эпикур.

— Но и мудрый не принимает решения, не выслушав других, — сказал Эпикур. — Я хотел бы послушать, что скажут мои друзья: Метродор, Колот и Полиэн. Если они убедят меня в том, что надо бежать из Афин, я поеду с тобой, Кериб. Если же не убедят, я останусь. И все другие свободны остаться или уехать.

— Я останусь, — снова сказал Метродор.

— У нас мало времени, Эпикур, — не обращая внимания на Метродора, сказал Кериб. — Ехать надо теперь же. Иначе нас увидят с берега и постараются остановить. Полиэн и Колот согласны ехать. Метродор, если он так хочет, пусть остается. А ты, Эпикур? Что скажешь ты?

— Свое решение Полиэн и Колот должны объяснить мне сами, — потребовал Эпикур.

— Идите сюда, — позвал Кериб Полиэна и Колота, которые уже стояли внизу. — Метродор остается, — сказал он им, когда они поднялись. — Он принял решение, не выслушав учителя. Он совсем не думает об учителе, а лишь о себе и о своей семье…

— Это не так, — попытался возразить Керибу Метродор, но Эпикур остановил его, положив ему руку на плечо, и спросил, обращаясь к Полиэну и Колоту:

— А вы, приняв решение ехать, думали обо мне?

Ответил Колот:

— Чума не щадит ни мудрых, ни глупых, Эпикур, ни царей, ни рабов, ни старых, ни юных — никого. И значит, никто перед ней ни лучше, ни хуже, ни дороже, ни дешевле. Она — сама смерть, всепожирающая пустота, она бездумна и беспощадна. И вот я хочу сказать: кто бежит от нее, не считается трусом, потому что она — как горный обвал. Кто бежит от нее, не считается глупым, потому что она — отсутствие всякого разума. Убегая от нее, человек никого не предает, потому что, попав ей в лапы, он все равно никого не спасет своей смертью — ни родных, ни близких, ни друзей. Перед тем, что неумолимо, неразумно и жестоко, бессмысленно показывать свою храбрость, свой ум, свое милосердие. Но, спасшись, ты сохранишь себя, свои ум, и это не противоречит природе жизни и ума. Спасшись, ты останешься для других живущих, ты послужишь еще им и своей мудростью, и своей храбростью, и своим милосердием. А если ты для них отец, учитель и первый друг, ты сохранишь для них вместе со своей жизнью нечто большее — смысл и радость их жизни, которые в твоем одобрении…

— Нельзя ли короче? — попросил Колота Кериб.

— Можно, — ответил Колот. — Ты должен спастись, Эпикур, потому что ты глава школы, ее мудрость и ее надежда. Ты — мать-пчела, а без нее весь рой сирота. Ты это знаешь.

— Допустим, что это так, — сказал Эпикур. — Итак, я должен уехать. Должен уехать также Полиэн: он хочет быть с сыном. Почему должен уехать ты, Колот?

— Я хочу быть твоей опорой, Эпикур, — ответил Колот. — Молодость всегда была опорой старости. Впрочем, если ты не нуждаешься во мне, я останусь. Только чувство дружбы заставило меня принять это решение… К тому же меня не простят в саду, если я отпущу тебя одного, Эпикур.

— Тоже разумно, — сказал Эпикур. — Тоже разумно. А Метродора простят?

— Он волен сам поступать так, как хочет.

— Ты хочешь остаться, Метродор? — спросил Эпикур.