Не погаси огонь...

Но не «Совет объединенного дворянства» и не «националисты», а октябристы и кадеты развязывали премьер-министру руки. Обе партии прикрывались обманчиво-прекраснодушными названиями. Кадеты «конституционные демократы» или того звучней: «Партия народной свободы» – представляли городскую буржуазию и видели идеал российского правопорядка в конституционной монархии и парламентаризме. Октябристы – «Союз 17 октября», киты торговли и промышленности, владельцы основных капиталов, «золотые мешки», – в отличие от правого крыла, родовой знати, добивались от самодержавия привилегий для своего сословия фабрикантов, торговцев и банкиров. Но и они как огня боялись революции, просили, чтобы Столыпин продолжал политику «успокоения» и правил державой «нормальным порядком». Именно эти партии имели в Думе большинство голосов. Хитро маневрируя, опираясь то на одних, то на других, Петр Аркадьевич мог и в «собрании народных представителей» проводить свою линию.

Несмотря на все рогатки, несколько мест и в III Думе заполучили левые – трудовики и социал-демократы. Эсдеки без конца будоражили общественность острыми речами, запросами и протестами. Заткнуть глотку, в серые халаты – и на каторгу? В свой час.

Петру Аркадьевичу представлялось уже, что он добился победы. Разве повальными арестами и «скорострельными» судами не выгнездил он повсеместно ячейки революционных партий? Разве не загнал он партийных вождей в эмиграцию? Какое может быть сравнение его силы с действиями горстки смутьянов, еще не выловленных полицией или даже допущенных на думскую трибуну? Разрозненные донесения о поджогах в имениях, распаханных помещичьих лугах, забастовках на фабриках, о студенческих сходках?.. Извечное, глухое, как шум далекого моря, брожение недовольных масс. Добиться, чтобы на море всегда был штиль, невозможно. Но при всех штормах и бурях оно неизменно в своих пределах и не угрожает твердыням.

Уже не мешала ему и Дума, хотя по-прежнему, даже преобразованная, она вызывала у него раздражение – он предпочел бы все дела решать единолично. Премьер нашел способ, как заставить ее работать на холостых оборотах: министерства и департаменты подбрасывали «народным избранникам» предложения о третьестепенных законопроектах – «вермишель», как иронично называл их сам Петр Аркадьевич. Лишь бы расходовали щедро оплачиваемое думское время на споры. Какая опасность от сей говорильни, если российскому парламенту не подчинен и не подотчетен кабинет министров, запрещено совать нос в дела армии и в дипломатию, да и любое законодательное предложение, одобренное Думой, царь может без объяснений отвергнуть?.. Россия, слава богу, не Германия. Тут можно «народных представителей» и пинком сапога, ежели понадобится.

Столыпину пришло на ум язвительное стихотворение о Думе, напечатанное в сатирическом журнальчике:

Точно схватил, шельмец!.. Впрочем, этот журнальчик Петр Аркадьевич тут же и закрыл. Да, с прессой, развратившейся буквально за считанные дни бесцензурной «свободы», пришлось выдержать ожесточенную борьбу: горохом посыпались тогда, с осени пятого года, бесчисленные «Вилы», «Фугасы», «Набаты» и прочие политико-сатирические журнальчики, начавшие резать правду-матку в глаза ошалевшим обывателям. Пришлось потратить и много сил, и много денег, чтобы на смену «Пулеметам» и «Баррикадам» пришли альковные «Любовные омуты» и «Шантаны». Да, стоило это немало особому министерскому фонду… Но зато те же самые обыватели получили еще более желанную духовную пищу. Затем Петр Аркадьевич вообще запретил выдавать разрешения на какие-либо новые издания, кроме официальных и думских. Пресса снова стала добропорядочной. Со столбцов газет литаврами зазвучало: «великий министр», «могучий русский колосс», «гордость России»…

Уже не в стенах Таврического дворца – в Думе, а в гуще российского люда, по городам и весям империи помогал Петру Аркадьевичу претворять в жизнь намеченное «Союз русского народа».

Идея образования такого общества, сплотившего городские и сельские православные низы – лавочников и дворников, содержателей ночлежных домов и трактирных вышибал, отставников-унтеров корпуса жандармов и отставников-тюремных надзирателей, ломовых извозчиков и завсегдатаев воровских притонов, – идея сия принадлежала еще покойному Вячеславу Константиновичу фон Плеве. В российскую реальность воплотил ее предшественник Петра Аркадьевича и постоянный его соперник Сергей Юльевич Витте: рождение «союза» было датировано октябрем 1905 года. И все же именно он, Столыпин, направил «собратьев» на достижение определенных целей, воодушевив их живительной идеей монархизма и шовинизма и вооружив методом, соответствующим нравам ослепленной толпы, – терроризмом. Вокруг «союза» сплотились все те, кто жаждал скорой и безнаказанной расправы с неугодными отечеству элементами, прежде всего с интеллигенцией, студенчеством, «сицилистами», бастующими рабочими, с евреями и иными инородцами и иноверцами. Разношерстное сообщество являло лик темный. Однако Николай II определил свое отношение к нему как к «любезному моему сердцу», сочленов его – как «настоящих, исконных, не подточенных грамотейством и сомнениями русских людей» и даже во всеуслышание провозгласил: «Да будет мне „Союз русского народа“ надежной опорой!» Вскоре почти во всех крупных городах и даже по селам образовались филиалы «союза» – он превратился в многоголовое огнедышащее чудище. Обзавелся «союз» и своими печатными изданиями – «Русским знаменем», «Объединением», «Грозой». Была создана при штаб-квартире его боевая дружина «Камора народной расправы», молодцы из «Каморы» постарались в столице, в Москве и других городах империи во время минувших погромов и расправ. Правда, вскоре в недрах самого «союза» произошел раскол – от сообщества, возглавляемого доктором Дубровиным, отделилась компания бессарабского помещика Пуришкевича, создавшего свой «Союз Михаила Архангела». Существовал еще и «Союз хоругвеносцев», были другие монархические организации. Даже самому Петру Аркадьевичу трудновато усмотреть разницу между ними. Для общества они определяются собирательным названием: «черные сотни». По совести говоря, – дуроломы, бандиты, хулиганы и воры. Но нужны.

И Столыпин, по примеру царя, когда требовалось, прикалывал к лацкану сюртука серебряный кружок – значок «союза».

Да, казалось бы, все шло так, как тому положено идти. Однако там, в Ясной Поляне, продолжал выступать со своими проповедями неугомонный старик, считавший, что печься о благе России – это следовать именно его предначертаниям. «Пишу Вам под влиянием самого доброго, любовного чувства к стоящему на ложной дороге сыну моего друга», – и живописал картину: он, Петр Аркадьевич, стоит, видите ли, на распутье. Одна дорога – дорога злых дел, дурной славы и греха; другая – благородного усилия, напряженного осмысленного труда, великих добрых дел, доброй славы и любви. И вопрошал: неужели возможно колебание? И убеждал: сын друга должен избрать второй путь. Путь добра? Всепрощения? Любви?..

Нет! Уже с той поры, как Петр Аркадьевич стал гродненским губернатором, он пришел к твердому убеждению, что знает народ и его истинные чаяния. Во время бунтов он приказал пороть крестьян розгами. Порка пошла им на благо. События пятого года укрепили его в мысли: чем суровей, тем лучше. Для самого же народа. Став в шестом году сначала министром внутренних дел, а через три месяца – и премьер-министром, самым молодым за всю историю российского государства, он получил право и власть утверждать этот принцип повсеместно. Это было его понимание принципов любви и добра.