История Сарры, жены Авраама

Ей даже нравилось, что он был варваром, мар.Тю.

Интересно бы знать, что он думает о ней. Кроме того, что она ужасно выглядит. Но Аврам ничем не проявлял своих мыслей. Может быть, так всегда ведут себя эти люди-без-города. Ее отец, как и Силили, говорили, что они грубые, темные, хитрые люди. Хотя он, не колеблясь, пришел ей на помощь.

Но может быть Силили и ее отец правы, и она больше никогда не увидит его. Она рассердилась на себя за эту мысль, подбросила веток в огонь и решила, что больше не будет позволять себе отвлекаться.

Аврам разбудил прикорнувшую Сару, бросив рядом с ней две длинношерстные бараньи шкуры и большой кожаный мешок.

— Я немного задержался потому, что не хотел, чтобы мои братья увидели меня, — объяснил он. — Они бы подумали, что я решил спать под открытым небом, чтобы на рассвете пойти на охоту, и пошли бы со мной. Они всегда ходят со мной на охоту. Я уже убил десять рысей и трех оленей. Когда-нибудь я пойду на льва.

Сара подумала: хвастается ли он или хочет произвести на нее впечатление. Но нет. Аврам развернул бараньи шкуры и вытащил из мешка платье из грубого полотна.

— Смени свою тогу.

На нем вместо передника была надета туника, стянутая поясом с кожаным карманом, из которого торчала рукоятка кинжала.

Пока Сара отошла в тень, чтобы переодеться, Аврам нарочито повернулся к ней спиной, подбрасывая ветки в огонь и доставая из мешка еду.

Когда Сара вернулась к костру, он внимательно посмотрел на нее и улыбнулся слегка иронической улыбкой, от которой у него округлились щеки. В зыбком свете пламени его карие глаза казались еще прозрачнее.

— Я думаю, ты впервые надела такое платье? — с ласковой насмешкой сказал Аврам. — Оно тебе идет.

Сара улыбнулась в ответ.

— У меня еще осталась краска на глазах?

Аврам поколебался и расхохотался давно сдерживаемым ироническим смехом, от которого Сара вся затрепетала.

— И глаза! — сказал он, отсмеявшись. — И щеки, и виски. Если бы я не заметил твоего живота, я бы подумал, что ты вся черная. Говорят, что далеко на юге, на самом берегу моря живут чернокожие люди. Их женщины совсем черные!

Гнев и стыд обожгли щеки Сары.

— Это сурьма, которой красят глаза жен.

Она схватила свою тогу, пытаясь в ярости оторвать полу, но ткань не далась.

— Подожди, — сказал Аврам и, достав кинжал с кривым деревянным лезвием, каких Сара никогда не видела, легко разрезал влажную ткань.

Когда Аврам протянул ей кусок ткани, она схватила его за руку:

— Ты можешь это сделать?

Голос у нее дрожал сильнее, чем ей того хотелось. Она взяла себя в руки и, постаравшись говорить с большей уверенностью, пояснила:

— Ты хорошо видишь в темноте.

Он в замешательстве кивнул, и Сара закрыла глаза, чтобы сгладить общую неловкость. Опустившись перед ней на колени перед светящейся теплотой костра, он вытер ей веки, щеки, лоб. Так осторожно, словно делал это всю жизнь.

Сара открыла глаза. Аврам улыбался, и его красивые губы трепетали, как крылья птицы.

— А сейчас ты меня находишь красивой? — осмелела Сара.

— У наших девушек не бывает таких красивых причесок, сказал он просто. — И таких прямых носов.

Сара не знала, можно ли считать его слова комплиментом.

Потом они сели за еду, принесенную Аврамом. Это был кусочек еще теплого козьего мяса, белая рыба, сыр, фрукты, кислое молоко в кожаной фляге. Еда была простой, без сладостей, как обычно готовили еду в домах могущественных вельмож Ура. Сара ела с таким же аппетитом, как Аврам, ничем не выказывая своего удивления.

Сначала они ели молча. Потом Аврам спросил, что она собирается делать, когда наступит день. Она ответила, что не знает, что она надеется найти убежище в одном из великих храмов Эриду, где девушки без семьи становились жрицами. Но говорила она без уверенности. По правде говоря, она не знала, что ей делать. Завтра еще так далеко!

Аврам спросил, не боится ли она, что ее боги могут наказать ее за то, что она отвергла мужа, выбранного ей отцом, и за то, что она сбежала из дому. На этот вопрос она так решительно ответила: нет, не боится, что Аврам от удивления перестал жевать.

— Нет, — объяснила она. — Иначе, с наступлением ночи они бы наслали на меня демонов, а не Аврама.

Эта мысль развеселила Аврама.

— Только вы, могущественные вельможи Ура, верите, что в ночи полно демонов. Я не видел никого, кроме быков, слонов, львов и тигров. Они, конечно, свирепые, но человек может убить любого их них. Или бегать за газелями!

Сара не обиделась. Пламя в костре потрескивало, угли грели их, а бараньи шкуры были такими мягкими на ощупь. Аврам был прав. Окружающая ночь уже не пугала Сару.

Ее охватило такое состояние счастья, что покой разлился по всему ее телу до кончиков ног. Ей стало тепло, в груди ее звучал смех. Вокруг плясали язычки пламени, время, казалось, остановилось в ночи, и с ней был этот мальчик, которого она не знала еще до захода солнца. Аврам сидел так близко рядом с ней, что она могла бы коснуться его плеча. Он защитит ее от всех. Она это знала.

Слова, вопросы и ответы посыпались из них. Аврам рассказал, что у него два брата, Аран, старший, и Наор, младший. Что его отец лепит глиняные статуи предков для таких людей, как ее отец Ишби Сум-Узур. Такие замечательные статуи, глядя на которые кажется, что они могут заговорить.

Сара хотела знать, не сожалеет ли он о том, что ему приходится жить в шатре. Он объяснил, что его отец, Фарра, разводит скот для могущественных вельмож Ура. Раз в два года, когда наступает срок платить царский налог, они направляются со стадами в Ларзу, где животных пересчитывают чиновники Шу-Сина.

— После этого у нас остается всего несколько голов, и мы возвращаемся назад и разводим новое стадо. Когда-нибудь мой отец сделает столько статуй, что нам не придется заниматься скотоводством.

Он тоже задавал Саре вопросы, и Сара рассказала ему о жизни во дворце. Она рассказала о Силили, о своих сестрах и, впервые за долгое время, рассказала печальную историю своей матери, которая умерла при рождении Лиллу. В порыве воспоминаний она рассказала даже о красной комнате и о странном предсказании барю. Царица или рабыня…

Аврам умел слушать, внимательно и не перебивая.

Они разговаривали так долго, что у них кончились ветки для костра, и луна пересекла уже половину неба. Сара сказала, что у них все страшатся, что однажды ночью Властительница Луны исчезнет навсегда. И что тогда боги в гневе не выпустят солнце, и наступит ужасный непереносимый холод.

— В шатре это будет еще ужаснее, чем в доме.

Аврам покачал головой и, помешивая угли, ответил, что он не верит всему этому, что нет никакой причины, чтобы исчезли луна и солнце.

— Как ты можешь быть так уверен? — удивилась Сара.

— Никто не помнит, чтобы такое уже случалось хоть раз. Почему же должно произойти то, чего еще не случалось с рождения мира? — И добавил:

— Жизнь в шатре не мешает думать и учиться, наблюдая окружающий мир.

В первый раз Сара услышала, что голос его звучал нравоучительно и горделиво. Чтобы сгладить резкость своих слов, Аврам добавил, что он не умеет ни писать, ни читать на глиняных табличках, как могущественные вельможи Ура. И что они владеют неизвестными ему знаниями.

Неожиданно он протянул Саре руку.

— Идем со мной!

Они обошли костер. Расправляя онемевшие члены, Сара, слегка встревоженная, поспешила за ним, хотя луна светила достаточно ярко, чтобы она могла в темноте потерять Аврама.

Они остановились на гребне дюны. Перед ними словно подвешенная между темной землей и усыпанным миллионами звезд небом возникла тиара, очерченная сотнями факелов. Это был зиккурат. Каждый вечер его огромные лестницы и площадки освещались сотнями факелов. Она видела его таким только с крыш ее дома и никогда с такого большого расстояния. Но только так можно было постигнуть совершенство его формы в сверхчеловеческом измерении богов.