Империя

— Все выглядит примерно так. Но если ему удастся утвердить херстовских делегатов от Иллинойса, то потеряно еще не все.

В комнату с важным видом вошел Джон Шарп Уильямс. Херст постарался показать, как он ему рад. Брисбейн сказал:

— Я слышал, что ты покупаешь газету сестры.

— Пытаюсь купить. Прежде всего, ради этого я и приехал. Впрочем, приехать стоило не только из-за этого. Моя сестра гораздо больше меня интересуется политикой. Она будет писать о конвенте. Ты же знаешь, она сама пишет для своей газеты.

— Не только она одна, — кисло заметил Брисбейн.

4 июля политик из Сан-Франциско, друг покойного сенатора Джорджа Херста выдвинул кандидатуру младшего Херста. Блэз сидел на галерее огромного душного зала в ложе прессы вместе с Каролиной и Джоном Сэнфордами. Шестифутовый портрет Херста занимал добрую половину сцены, пока оркестр исполнил сначала «Америку», а затем в знак важности Юга для миллионера-популиста — «Дикси». Хотя Томас Э. Уотсон был в тот же день выдвинут кандидатом от популистской или народной партии, он привлек на сторону Херста множество политических деятелей-демократов южных штатов.

После речей в поддержку кандидатуры Херста калифорнийская делегация в парадном строю прошествовала по залу. Блэза поразило, насколько популярным стал Шеф.

— Разумеется, у него нет никаких шансов, — сказала Каролина, вставая со своего складного деревянного стула.

— Почему? — Блэз тоже встал.

— Его иллинойсская делегация не утверждена. Это пятьдесят четыре голоса в пользу Паркера. И Брайан никогда его не поддержит. Давайте подышим воздухом. Иначе я упаду в обморок.

Для предстоящего деликатного дела Блэз предложил судно. Его владелец предоставил Блэзу это убежище, когда выяснилось, что в отелях забронированы все номера; так в его распоряжении оказалась «Королева дельты», громадное сооружение готических форм с гребными колесами, воспетыми некогда Джоном Хэем в его «Джиме Бладсо» с корабля «Колокольчик прерий». Вечер был жаркий, душный и влажный. «Королева дельты» стояла у причала на Маркет-стрит. У трапа Блэза как старого знакомого приветствовал охранник. Стюард встретил их на первой палубе и проводил в обшитый красным деревом бар, освещенный единственной газовой лампой, под которой сидел зловеще-приветливый и пугающе-улыбчивый Хаутлинг с рыжеватой бородкой. Блэз почувствовал облегчение, увидев, что его союзник уже на месте. Теперь их двое против двух. До этого он все время ощущал, что находится в меньшинстве в обществе Каролины и Джона, причем воспринимал ситуацию как трое против одного, поскольку Каролина, с учетом ее достижений, как бы удвоилась, а он, ничего пока не добившись, соответственно уменьшился в размерах. Хаутлинг встал и его улыбка в тусклом свете лампы казалась отвратительной.

— Миссис Сэнфорд. Мистер Сэнфорд. Мистер Сэнфорд. По крайней мере никаких затруднений с именами…

Из тени выступила еще одна фигура.

— Я — мистер Тримбл. Не Сэнфорд.

Блэз понял, что его снова переиграли. Он вежливо поздоровался с Тримблом, и все пятеро сели за круглый стол; стюард принес бутылку шампанского в знак любезности хозяина судна. Блэз обратил внимание на урну, привинченную к полу возле каждого стула. Интересно, как их опорожняют? И что будет, если струя табачной жвачки изменит траекторию из-за качки судна? Он попытался вспомнить выученный в школе закон физики, но ничего не вспомнил. Галилей на Пизанской башне. Плевок на палубе. Пока эти дикие мысли о плевательницах крутились в его голове, Сэнфорд и Хаутлинг раскладывали на столе бумаги, а Каролина и Тримбл заговорщически перешептывались. Блэз думал, что будет испытывать подъем, но чувствовал лишь усталость и раздражение, ему стало душно и жарко. Со стороны оппонента начал Сэнфорд.

— У вас была возможность ознакомиться с финансовым положением «Трибюн»?..

— Да. — Хаутлинг посмотрел на Блэза. Тот смотрел на Каролину, которая разглядывала свой бокал с шампанским. Он подумал о другом бокале шампанского, о мертвом Деле на тротуаре в Нью-Хейвене. — Да, — повторил Хаутлинг, — все в порядке, если верить моему бухгалтеру. Боюсь, я не могу ничего ни прибавить, ни убавить. Но он работает со мной тридцать лет и отменно проделывает оба этих действия, что подтверждают знающие люди. Он говорит, что все в порядке, — значит, все в порядке. Теперь, — Хаутлинг нахмурился и улыбнулся одновременно, — мы готовы заплатить за пятьдесят процентов акций…

— К продаже предлагаются не пятьдесят процентов акций, а сорок восемь, — сказала Каролина; ее муж-адвокат молчал.

Пот струйкой побежал по левому боку Блэза, вызвав неприятное жжение.

— Мы пришли с тобой к соглашению о разделе пятьдесят на пятьдесят. — Он посмотрел на Каролину, она смотрела на брата невинными глазами.

— Верно. Так оно и есть, — сказала она. — Я продам тебе сорок восемь процентов акций, оставив себе тоже сорок восемь процентов. Это и есть пятьдесят на пятьдесят. Как мы и договорились, у нас будет одинаковое количество акций.

— Кому принадлежат остающиеся четыре процента? — спросил Хаутлинг; доброжелательная ухмылка на его лице сменилась зловещей улыбкой.

— Мистер Хаутлинг нас обманул! — сказала Каролина с присущим ей обаянием. — Он молниеносно складывает и вычитает…

— Мне принадлежат четыре процента акций, — сказал Тримбл, обратив на Блэза свои голубые глаза, заслужившие бы одобрение Брисбейна. — Миссис Сэнфорд решила меня премировать, когда газета начала приносить прибыль. Я предпочел получить премию в виде акций.

— Но я полагал… — начал Хаутлинг.

— Я полагал, что это стандартная ситуация, — сказал Джон Сэнфорд. Сам Сэнфорд торжествующе стандартен, подумал Блэз. — Сестра продает брату половину принадлежащих ей акций за сто пятьдесят шесть тысяч долларов. Это и значит пятьдесят на пятьдесят…

— Я понимал это иначе. — Блэз подумывал, не прекратить ли всю эту игру раз и навсегда.

Хаутлинг постучал пальцами по кипе документов.

— Здесь не упоминается, если верить моему бухгалтеру, никакой иной владелец, кроме миссис Сэнфорд, единственной владелицы.

— Вы можете обнаружить упоминание принадлежащих мистеру Тримблу акций в пятом разделе аудиторского заключения, — заметил Сэнфорд равнодушным тоном, хотя на кону стояла его жизнь. Он казался Блэзу столь же загадочным, как и Каролина, загадочность которой заключалась в том, что она оставалась самой собой, вознамерившись получить то, что ей было нужно, не чрезмерно огорчая при этом жертву, а именно жертвой он себя сейчас ощущал. Конечно, она его дезориентировала с самого начала. В коварстве ей не откажешь.

— Мы с самого начала действовали в духе полного доверия, — сказал Хаутлинг.

— Уж не хотите ли вы сказать, что мы действовали из иных побуждений? — сказал Сэнфорд.

— Именно так. У моего клиента сложилось впечатление, как и у меня, кстати, что он получит половину акций «Трибюн». Вместо этого, если говорить откровенно, он становится младшим акционером, которого миссис Сэнфорд и мистер Тримбл в любой момент могут переголосовать, если решат действовать совместно.

— Что они не преминут сделать. — Блэз встал. — Я не вижу смысла продолжать все это. — Он посмотрел на Каролину; она улыбнулась и промолчала.

— Жаль, если произошло недоразумение. — В голосе Сэнфорда не слышалось сожаления.

— Недоразумения неизбежны, — сказала вдруг Каролина. — Это, кстати, наша специальность. Фамильная черта. То, что одному кажется единицей, другой называет семеркой.

Блэз с трудом сдержал гнев, кровь бросилась ему в лицо, затем внезапно наступила слабость. Он с трудом опустился на стул. Каролина держалась так, словно ничего неприятного сказано не было.

— Если ты не собираешься покупать, я пойду к мистеру Херсту, который завтра снова станет газетным издателем, или к мистеру Маклину.

Это был блеф. Блэз знал, что у Шефа нет свободных денег (он истратил почти два миллиона долларов на выдвижение своей кандидатуры), а Джон Маклин уже отказал Каролине.