Калигула

Ветра в эти дни дули благоприятные, и письмо быстро доставили в Рим, где Каллист тут же прочел его императору — как и все важные послания.

Когда секретарь, закончив чтение, поднял глаза, его охватил ужас от вида перекошенного в приступе злобы лица принцепса, который прохрипел задыхаясь:

— Это… это… неповиновение! Как осмелился этот слабый, трусливый, коварный человек действовать против моей воли? Я… я… Нет, на этот раз вина лежит не на иудеях, а на Публии Петронии, которого я с этого момента буду называть государственным изменником. Это дерзость — считать меня богом погоды! По крайней мере у иудеев появится кое-что, над чем можно посмеяться. Но скоро им будет не до смеха, об этом я позабочусь! Напиши ему письмо, Каллист, с коротким требованием ответить за преступное поведение. Позднее мы поговорим о его преемнике.

Каллист молча поклонился. Он написал письмо, отдал его на подпись императору и затягивал с отправкой так долго, пока не началось время зимних штормов. Сделал это он не тайком, а предварительно обговорив все с Клеменсом, чтобы потом, после известных событий, они могли бы выступить в защиту друг друга.

Корнелий Сабин переживал в эти дни душевный подъем, и не в последнюю очередь из-за любовных отношений с Ливиллой; ведь он вырос в семье патрициев и не мог не поддаться магии августейшего имени. Ливилла была женщиной императорского рода и оказалась не простой любовницей, всегда принимающей избранника с распростертыми объятиями. Каждый раз Сабин должен был соблазнять ее заново, а она не всегда проявляла желание. Правда, ей не хватало жгучей страстности Елены; Ливилле была свойственна скорее внутренняя игра эмоций и настроений.

Приближалось время разлуки, поскольку прошло уже почти три месяца, и Сабин ждал только следующего судна. Во время последней прогулки он сказал:

— Мне будет тяжело прощаться с тобой, но я знаю, что мы обязательно встретимся. Не могу сказать, почему я так в этом уверен, — просто это знаю. Но жизнь наша к тому времени станет другой, изменятся обстоятельства, поэтому будущее наше свидание меня не радует. Здесь я командир легиона и почти властелин острова. В Риме же ты снова будешь жить на Палатине, и если мне придется уйти из гвардии дворцовой охраны, тогда и на возможность встретиться рассчитывать не придется. Да я и не уверен, что ты захочешь этого.

Ливилла, как обычно, слушала, не прерывая ни словом, ни жестом, и только потом ответила:

— Быть уверенным можно только в смерти. Твои последние слова я поняла как вопрос. Я тоже не могу сказать, что будет потом. Ты должен понять меня, Сабин: за всю мою недолгую жизнь Фортуна нечасто была милостива ко мне. Когда мне было два года, умер мой отец, которого я едва помню. В двенадцать у меня отобрали мать, больше я ее так ни разу и не увидела. Брата Друза, которого я любила больше всех, Сеян уморил голодом в палатинских застенках; Нерон умер здесь, на Понтии, и он тоже жертва Сеяна. Беда шла за бедой, Сабин, а ведь я не из камня. Удары судьбы ранят так же, как меч, и тоже оставляют шрамы: только одни — на коже, а другие — в душе. Любой воин знает, как они иногда болят. Я разучилась по-настоящему радоваться, не говоря уж о том, чтобы в чем-то быть уверенной. Как было с Калигулой, какие надежды нас окрыляли и что из этого получилось, мне нет необходимости тебе рассказывать. Я не люблю много говорить, Сабин, но ты стал моим возлюбленным, ты мне очень нравишься, и я хотела объяснить, почему не желаю строить предположений на будущее.

Сабин покачал головой.

— Длинная речь, но ответа я так и не услышал.

— Я не могу тебе его дать, и как раз это и пыталась объяснить.

— Ты сказала, что я тебе очень нравлюсь, но нравиться кому-то — не значит быть любимым. Я единственный мужчина на острове, который годится на роль любовника сестры императора, неплохо выгляжу, молод и мог бы стать спасителем тебя и твоей сестры. Причин достаточно, чтобы понравиться тебе.

Ливилла печально улыбнулась.

— Но, Сабин, разве это не достойные причины для женщины, чтобы отдаться мужчине? Чего ты ждешь от меня? Тебе бы больше пришлось по душе, если бы я сказала: «Трибун Корнелий Сабин, я не общаюсь с людьми твоего ранга»? Это же глупо. Конечно, я тосковала по мужчине, но думаешь, твой предшественник или, скажем, Кукулл мог оказаться в моей постели?

— Им ты не могла доверять. У нас же одна цель.

Ливилла согласно кивнула.

— Да, это так! Прекрасная причина объединиться и скрепить союз печатью Венеры, раз уж заговорщики оказались мужчиной и женщиной.

— Иногда я думал, что ты могла бы стать моей женой…

Ливилла ответила звонким смехом.

— Да, это было бы необычным предложением для супруги Марка Виниция. Ах, Сабин, давай больше не будем об этом! Все это пустые слова, они не помогут дать нам решения. Если Фортуна будет к нам благосклонна, Калигула скоро попадет в яму, которую копал для других. И если нам суждено остаться в живых, то в Риме найдется возможность для встречи. При условии, что мы оба этого захотим. Оба! Слышишь?! Но на этот вопрос пока нет ответа. А теперь хватит! Пойдем в дом, Сабин. Я хочу тебя.

Сабин горько вздохнул.

— Остается надеяться, что это желание не пройдет у тебя и в Риме.

— Не знаю, останусь ли я той же. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Во всяком случае, ты больше не злишься на меня?

— Почему я должен злиться, если мы так нравимся друг другу…

— Едва скажешь правду, как ответом тебе будет насмешка.

— Многое легче переносится с насмешкой.

— Смотри, снова появляется солнце. Дни опять становятся длиннее, но, с тех пор как ты здесь, они мне кажутся короткими. Сабин, у меня есть предчувствие, что этот год станет для всех нас счастливым.

— Значит, Сапожку он принесет несчастье…

Ливилла кивнула.

— Я желаю ему всех несчастий на свете. Пусть появится новая Пандора, которая откроет рядом с ним свой ящик.

— Как известно, кое-что должно при этом остаться…

— Да, надежда. Пусть так и будет! Без надежды, без поддержки, ненавистный всему миру, он должен отправиться в мир теней. Если боги справедливы, то все те, кого он послал туда, встретят его и будут мучить вечно.

— Я не такой мстительный. Мне достаточно видеть его труп на костре. Я хочу, чтобы мы его пережили и были вместе.

— Не надо больше говорить, Сабин. Пойдем в дом.

В начале января Калигула неожиданно решил совершить путешествие на Капри. Это случилось после разговора с Пираллией, когда он, чтобы показать, что ничего не страшится, поведал ей о предсказании астролога. Правда, он панически боялся грома и молнии, но об этом мало кто знал.

— В январе со мной может случиться несчастье, так сказал бородатый Сулла. Интересно, почему же он не предупредил меня о Лепиде или Папинии? Оба покушались на мою жизнь, но тогда звезды молчали.

Пираллия села в постели, прикрывая грудь пурпурным одеялом.

— Твой дед, император Тиберий, верил во власть звезд. Все в Риме тогда говорили об этом.

— И что же? Народ понимал его со всеми этими глупыми суевериями?

— Нет, не думаю. Люди смеялись над этим. Что за человек был твой дед? Когда он покинул Рим, я была совсем маленькой и никогда его не видела.

Калигула не хотел вспоминать Тиберия — сейчас он думал о другом. Ему в голову пришла мысль, как убежать из грозящего опасностью Рима.

— Я не люблю о нем говорить, но могу предложить тебе посмотреть, как он жил, и суди о нем сама. Мы вместе отправимся на Капри. Только вдвоем. Хочешь?

Как всегда, когда он бывал с Пираллией, Калигула казался более уравновешенным, а мрачные черты лица становились мягче.

— Цезония будет недовольна, — предположила она.

— Цезония не ревнива. Кроме того, я делаю то, что хочу. Одиннадцатого января она должна принять участие в празднестве Карменты [15]. Это женский праздник, и хорошо, когда императрицу видят ее подданные.