Спитамен

«Наверное, это и есть та самая Равшанак», — подумала Одатида, тоже не сводя с нее глаз, и презрительно усмехнулась. Держалась она прямо, смотрела гордо, без толики робости или заискивания перед царем, хотя и была скорее похожа на сумасшедшую, нежели на высокородную особу. Ее растрепавшиеся от ветра волосы, в которых за одну ночь прибавилось седины, рассыпались по плечам, а глаза покраснели от слез и бессонницы. Ее желтый кожаный камзол с разрезами по бокам был испятнан кровью. Под мышкой она держала большой грязный сверток. «Вряд ли она та, за которую себя выдает, — подумал Александр, не раз слышавший о красоте жены Спитамена. — Наверное, надругался над ней кто-то из воинов, вот и явилась с жалобой, чтобы получить откупные… Сколько уже было таких случаев…»

— Чего тебе надо? — сурово спросил царь, держа руку на талии жены.

— Золота, — сказала женщина.

Царь хохотнул, проведя рукой по рыжей кучерявой бородке.

— И много?

— Ровно столько, во сколько ты оцениваешь слова свои, сын Бога.

— Слова у меня разные, как и у простых смертных, и каждому своя цена есть. Которые же ты имеешь в виду?

— Ты обещал много золота тому, кто доставит тебе Спитамена живым или мертвым. Так прими же подарок… — Одатида встряхнула сверток; из него выпала человеческая голова и подкатилась по ковру к ногам Александра.

Равшанак вскочила, тихо вскрикнув. Машинально встал и царь, в оцепенении глядя на голову, вымазанную в крови. У него задергалась от нервного тика щека. Переведя глаза на женщину, он хриплым голосом спросил:

— Чья?..

— Спитамена… Мужа моего…

— Я, однако, не уверен… — начал было царь, но Равшанак быстро проговорила: «Он это!.. Он!..» — и, закрыв лицо руками, выбежала из комнаты.

Помолчав, царь спросил:

— Как же ты могла, женщина?.. Зачем?..

— Чтобы ты оставил в покое моих детей.

— И ради золота? — сверкнул глазами царь.

— Да… Чтобы раздать долги мужа. Кто уходит из жизни, не вернув долгов, тому закрыты двери к престолу Всевышнего.

У Александра закружилась голова. «Дикость… какая дикость…» — пробормотал он и, взявшись за подлокотник, медленно опустился в кресло. В сердцах махнул унизанной перстнями рукой:

— Ступай вон!.. Ты получишь то, что заслужила!.. — и, облокотившись, прикрыл глаза: «О Зевс, что это за страна?.. Если женщины способны на такое?.. И в моей жене течет эта буйная кровь…» — вытянув ногу, он носком сапога повернул голову, чтобы получше рассмотреть: — Такой герой… и такой бесславный конец…

Теперь можно спокойно готовить войско к походу в Индию. Говорят, там, где-то в неприступных горах, растет чудо-дерево, сок которого обладает необыкновенным свойством. Всякому, кто попробует его, он дарует бессмертие.

Природа поступила несправедливо, отведя и царям столь же краткий миг на земле, как и простым смертным. Еще жители древнего Шумера, обитавшие на болотистых берегах Тигра и Евфрата, мучительно размышляли об этом. Почему Боги, наделяя человека разумом и властью, не наделяют его бессмертием?.. В древнем эпосе о Гильгамеше, дошедшем с тех времен, рассказывается о цветке, несущем бессмертие. И в эпосе древней Индии тоже упоминается о соке какого-то дерева, продлевающем жизнь человека до десяти тысяч лет. Об этом же пишут греческие историки Мегасфен и Страбон.

Александр не пожалеет ни времени, ни усилий, чтобы найти путь, который приведет его к заветной цели…

Одатида гнала коня, настегивая и не давая ему передышки; время от времени оглядывалась: не слишком ли отстал Антик? Тоже почем зря настегивает коня. Их хурджины наполнены золотом. Великому дрому Саксону вряд ли когда в жизни доводилось видеть столько богатства. Она сейчас вывалит все это золото у его ног. Не оставит себе и монеты. Ей они не нужны. Лишь бы дети были живы — здоровы. Лишь бы с ними не случилось ничего до ее возвращения…

Они выехали на исходе дня. Одатиде невмочь было дожидаться утра. Не остановили ее рассказы, от которых пробирала жуть, о рыскающих в степи стаях голодных волков, о шайках не менее кровожадных бандитов, подкарауливающих не только одиноких путников, но и караваны с вооруженной охраной. Одного лишь она опасалась, как бы в степи не заблудиться. Но Антик умел ориентироваться по звездам. Не позже, чем к утру, ей непременно надо поспеть домой.

Наконец посветлело над горизонтом небо, затем стало желтеть, зазолотились края низких облаков. И вот из-за темного края земли высунулся краешек монеты, которая стала увеличиваться, расти, округляться, и к небу взметнулись от нее лучи, точно следы, оставляемые летящими во все стороны мелкими монетами. Ей почудилось, что она слышит не топот коней, а это сыпятся на дорогу золотые монеты…

Навстречу потянуло влажным солоноватым ветерком. Они увидели темно — зеленую стену камышей, которую попервоначалу приняли за пологие холмы. Выехали прямиком к широко разлившемуся по весне Соленому озеру, пасынку Меотидского моря. Низко над землей плавно пролетела стая лебедей и опустилась на озеро. Вскоре с той стороны стали доноситься голоса тысяч водоплавающих птиц, которые садятся здесь всякий раз, летя с юга на север или с севера на юг. Одатида хлестнула усталого коня. Сейчас они обогнут это озеро, въедут на высокий увал и вдали покажется аил, еще дремлющий в низине, окутанный мглой…

Вдруг сквозь крики птиц и шуршанье травы и топот копыт чуткий слух Одатиды уловил чей-то голос. Или показалось?.. Может, это ветер прошумел над стелющейся травой?.. Или вскрикнул выглянувший из норы и напуганный ими какой-нибудь зверек?.. А может, мелодично пропело стремя, соприкоснувшись со стременем поравнявшегося с ней Антика? На его лице она заметила обеспокоенность. Похоже, его что-то встревожило раньше, чем ее, и он решил держаться к ней поближе… Но вот опять… Да, за холмом кто-то пел. И голос ей показался до боли знакомым. Одатида прислушалась и узнала песню, которую любил Спанта. Шердор всегда пел ее в походе, чтобы угодить ему. О Боже, не сходит ли она с ума?..

— Ты слышишь, Антик?.. — спросила она, показывая рукой в сторону холма.

— Слышу, бекам. Это согдийская песня. Похоже, поет Шердор…

Из-за холма, плавающего в синем мареве, выехали всадники. Целый отряд. Кончики их поднятых кверху пик золотились в лучах солнца. Одатида, натянув повод, остановила коня. Под Антиком лошадь взвилась на дыбы и заржала.

— Кто это, Антик?..

— Не знаю, бекам… Скоро узнаем, — сказал телохранитель, зорко вглядываясь в отделившегося от отряда всадника, который галопом поскакал им навстречу. Одатида краем глаза увидела, что Антик вынул до половины из ножен меч и приладил к тетиве стрелу.

Однако всадник осадил коня шагах в тридцати и, коснувшись рукой сначала лба, потом груди, сказал по-массагетски, вероятно, приняв их за местных жителей:

— Мир вам!.. Не скажете ли, как проехать к аилу великомудрого Саксона?

— А кто вы такие? — спросила Одатида.

— В нашем отряде есть и согдийцы, и бактрийцы, и даки, и массагеты. А сахибкирон наш — знаменитый Датафарн. Он своему другу Спитамену везет золото…

Он говорил что-то еще. Но Одатида ничего уже не слышала. Глаза ее застлал туман, сквозь который она видела, как плавится солнце, затопляя весь мир раскаленным, все сжигающим золотом. От его сверканья ослепли ее глаза. А сердце в груди захлебывалось слезами…

О Ахура — Мазда, за что невзлюбил ты детей своих?!