Катон (СИ)

Катон не пытался противодействовать этим наветам. Он считал их проблемой общества, а не личности. Где гниль, там и мухи, где основную массу народа составляют обыватели, там неизбежно распространение сплетен и клеветы. Он целиком сосредоточился на своем главном деле.

Будучи опытным политиком, Марк знал, что для реализации какой-либо программы необходимо прежде всего создать команду единомышленников. Этим он и занялся в первую очередь. Однако, разговаривая с людьми, Катон еще раз столкнулся с синдромом упадка личности у своих соотечественников. Почти все его собеседники соглашались с ним на словах, признавали необходимость и справедливость предлагаемых им мер, но отказывались содействовать ему. Мысль о возможной угрозе их особнякам, виллам и рыбным садкам со стороны всемогущих триумвиров заставляла их опускать глаза перед Катоном и что-то бормотать о неотложных делах: собственность мертвым грузом висела у них на шее и лишала их малейшей свободы. Но Рим все еще был Римом, а не хлевом для раскормленного скота, потому что в нем оставались римляне. После многих идейных битв Катон, наконец, создал боеспособную группу государственных людей, основу которой составили консул Домиций Агенобарб и преторы Сервилий и Гай Альфий. Домиций и Сервилий являлись давними соратниками Катона. Альфий же примкнул к союзу потому, что ввиду своего скромного происхождения не мог рассчи-тывать на дальнейшую карьеру и хотел прославиться украшенной реальными делами претурой, тогда как многие другие молодые преторы, мечтая о консулате, использовали занимаемую должность, лишь для того чтобы получше угодить триумвирам.

Собрав собственное войско, Катон обратил взор на вражеские редуты. Главными целями для стрел Фемиды он избрал: претора Ватиния, являвшегося как бы третьей рукой Цезаря, которой тот выполнял самую грязную работу; консуляра Габиния, служившего Помпею тараном, крушащим законы Республики; и тестя Цезаря, Кальпурния, в чье консульство триумвиры резко усугубили нанесенный Цезарем удар государству. Каждый из этих высоких политических деятелей совершил столько преступлений против Республики, что ему не хватило бы десяти жизней для искупления вины и десяти голов - для секиры правосудия. Однако Катон понимал, что на суде он столкнется с мощным противодействием, потому с Катоновой скрупулезностью взялся за подготовку грядущих процессов. Он нашел толковых, а самое главное, смелых обвинителей, наметил судей и развернул широкомасштабное расследование, в котором были задействованы десятки людей, так или иначе пострадавших от триумвиров.

Пока формировался материал для основных процессов, Катон организовал множество других дел, где скамья подсудимых была предоставлена прочим исполнителям воли триумвиров, рангом помельче. Однако не всех их удалось осудить.

Выяснилось, что почти каждый судебный процесс в то время являлся политикой, бизнесом и всем, чем угодно, только не актом справедливости. Давно почувствовав угрозу правосудию со стороны денег, римляне реформировали судебную систему, стараясь сделать ее менее уязвимой для золотой ржавчины, разъедавшей их государство. Во избежание пристрастия и подкупа судьи набирались из трех сословий: сенаторов, всадников и эрарных трибунов, а число их порою приближалось к сотне. Усложнилась и сама процедура суда, который теперь мог продолжаться несколько месяцев. Но так как эти меры не устраняли корень всех зол, заключавшийся в количественной оценке людей, то, в конечном счете, они привели лишь к тому, что победу в суде мог одержать только очень богатый, а следовательно, и особо преступный человек. Реформы дали результат, противоположный желаемому. Потому-то лучший судебный оратор, лучший защитник и лучший обвинитель всех времен и народов Марк Туллий Цицерон в конце концов пришел к мрачному выводу, что суд в Риме отсутствует, что он уничтожен, как и сама Республика.

Однако Катон в отличие от Цицерона не мог удовольствоваться мрачным философствованием. Он раньше всех узрел грядущую гибель Республики, но поставил себе целью жить так, чтобы она не погибла прежде него. Катон с присущей ему холодной яростью вступал во все судебные баталии и бился в сети интриг, как Лаокоон, опутанный змеями. Горе было тем змеям от римского Лаокоона. Если же кто-то из прислужников триумвиров все-таки выскользал из его рук, то такой счастливчик надолго терял охоту вредить государству.

Но чем ближе претор подбирался к логову трехглавого дракона, тем ожесточеннее становилось сопротивление. В ход шли все средства, любые уловки. Так, например, долго готовившиеся Катоном процессы по делу Ватиния и Габиния были спешно проведены в сентябре, когда он болел.

В суде над Габинием председательствовал Гай Альфий, но, несмотря на самоотверженность, честность, смелость и римский темперамент, он не смог противодействовать деньгам триумвиров, выкачанным ими из половины мира, которые задавили судей, втоптали их в грязь и заставили пресмыкаться перед преступниками. Более того, тот, кто должен был стать главным обвинителем, вдруг оказался всего лишь свидетелем. Прославленный консуляр, философ, поэт, отец Отечества Марк Туллий Цицерон, претерпевший изгнание в консульство Габиния во многом из-за его агрессивной враждебности, Цицерон, который в каждой своей речи подобно Катону Старшему, по любому поводу говорившему, что Карфаген должен быть разрушен, громил Габиния и требовал суда над ним, Цицерон, считавший высшей ценностью Отечество, то есть республику, а самым страшным злом - тиранию, теперь вдруг не нашелся, что поставить в вину наконец-то представшему перед судом пособнику тиранов! Мало того, он и свидетельствовал так, что Габиний публично поблагодарил его, а ведь благодарность такого человека была хуже плевка!

Заведенный политикой лавирования между различными группировками и идеологиями в дебри откровенного предательства Республики, Цицерон, тем не менее, корень всех зол усматривал в недостойном, по его мнению, поведении аристократической верхушки сената. Он утверждал, будто все дело испортили Катон и его единомышленники тем, что не пошли на уступки зарвавшимся откупщикам и неумеренному в своем честолюбии Помпею, чем и подтолкнули разнородные оппозиционные элементы к объединению. По нему выходило, что сенат должен был подкрепить и возвысить те политические силы, которые по самой своей природе являлись врагами Республики. При взгляде на обстановку в государстве с точки зрения одного момента, Цицерон действительно был прав. Если бы Катон принял заигрывания Помпея и породнился с ним через своих племянниц, если бы он не препятствовал откупщикам грабить государство, то не было бы взлета Цезаря, и сенат мог бы кое-как контролировать ситуацию. Однако такие меры по спасению Республики походили бы на попытки вылечить больного, нуждающегося в радикальной операции, с помощью наркотических обезболивающих средств, которые несколько оттягивают кризис, но усугубляют болезнь и ведут к неминуемой катастрофе.

Как бы то ни было, благодаря этой схеме Цицерон сложил с себя ответст-венность за предательство и писал своему другу Аттику, что разумнее поддерживать победителя, нежели безрезультатно протестовать с побежденными. Тот его охотно поддерживал в таком идейном приспособленчестве, ибо сам давно предпочел сытую созерцательную жизнь в заморских имениях активной и опасной деятельности на форуме и в Курии.

Получив благодарность от Габиния и, надо думать, не только от него, Цицерон столь воодушевился своим новым путем в политике, новой честью и новой справедливостью, что на процессе Ватиния выступил и вовсе защитником. Теперь он вдохновенно и красноречиво восхвалял эту карикатурную фигуру, которую прежде считал недостойной даже критики и просто едко высмеивал. Цезарь праздновал небывалую победу: и впрямь, заставить римлянина ходить на голове - успех похлеще, чем перерезать племя аллоброгов. Цицерон же кувыркался перед судьями, как акробат, ловко жонглируя доводами, пряча факты в песок слов, топча собственные заявления и доводы, с которыми выступал три года. "Нельзя стоять на месте в своих взглядах, - объяснялся он потом с одним из немногих друзей, не погнушавшихся продолжать общение с ним, - надо учитывать обстоятельства, как учитывает погодные условия капитан корабля, кладущий судно на другой галс, дабы, отклоняясь на время от цели, тем вернее идти к ней". Воистину Цицерон - великий адвокат!