Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Обо всем этом говорилось уже не раз. Пылятся на полках отлично изданные, составившие девять томов речи Брежнева на эту тему, а воз, как говорится, и ныне там. Провал Брежнева Горбачев относит за счет забвения им предыдущего опыта. Если вспомнить, что в своих выступлениях он с почтением отзывался о Сталине, это настораживало. А тут еще и „Правда” напомнила, что „стахановское движение, сыгравшее выдающуюся роль в годы первых пятилеток, продолжается и ныне”. Из всего этого советский человек мог сделать вывод: новый генсек по примеру своих предшественников намерен в первую очередь полагаться не на пряник, а на кнут. По-видимому, на этом этапе Горбачев и хотел ограничиться использованием методов своего политического ментора. Но скоро он убедится, что при том всеобщем саботаже труда, который достиг своего наивысшего воплощения в брежневское безвременье, эти методы успеха принести не могут. Да и не способен кнут в век электронно-компьютерной революции ни двинуть экономику вперед, ни принести благосостояние советскому рабочему, уровень жизни которого в четыре раза ниже, чем у американского. Это только цифры. На самом деле разрыв намного больше. К тому же только в стране „победившего социализма” существует такой разрыв между имущими и неимущими, какого нет ни в одном из промышленно развитых государств мира.

Один из теперь уже бывших руководителей „рабочего” государства, занимавший пост первого заместителя Председателя Совета Министров СССР генерал КГБ Г. Алиев, не видел ничего зазорного в том, что располагал доступом к специальным закрытым для простых смертных магазинам и получал зарплату, намного превышавшую плату рабочего. Объяснял он это тем, что руководители, дескать, настолько обременены работой, что у них нет времени на стояние в очередях, и что если бы не специальные магазины, то оставались бы они голодными. Генерал, которого дураком отнюдь не назовешь, изрекал это с серьезным видом, не понимая или притворяясь, что не понимает, что решение-то ведь имеется простое; избавиться от тех самых очередей, на которые жаловались читатели дискуссии в „Литгазете”. Но для этого должно быть изобилие. А вот его-то и никак не может добиться советский режим.

Советским людям даже трудно поверить, что такое изобилие где-то существует. Моя жена, побывав на гастролях в Австралии, рассказывала, как советские артисты буквально отказывались верить собственным глазам'/Такого быть не может,-говорили они,видя товары на витринах. — Это все не настоящее. Бутафория, как в театре”. Поначалу они были уверены в том, что это „показуха”, что их привели в какой-то специальный, именно для них сервированный магазин.

До опубликования „Закона об индивидуальной трудовой деятельности”, сокращенно ИТД, было много разговоров о том, что, дескать, Советский Союз стоит на пороге второго НЭПа. Но вот Закон опубликован, и что бросается в глаза? Что так называемой трудовой деятельностью разрешается заниматься в свободное от работы время, то есть прежде всего советский человек должен отдать восемь часов государственной службе, а уж потом, если у него останутся силы, он может работать на себя. Обратим на это внимание. По сути дела режим стремится убить двух зайцев сразу.

Во-первых, и это отмечается в напечатанном в „Правде” 29 ноября 86-го года интервью с председателем Госкомитета по труду и социальным вопросам Иваном Гладким, „государство теперь берет под кон-

троль” такую деятельность. Во-вторых, оно надеется руками частников заткнуть прорехи в снабжении, в-третьих, оно стремится занять в свободное от государственной службы время наиболее инициативную часть населения, отвлекая ее от мыслей о политическом переустройстве и увлекая на путь накопления материальных благ, то есть советский режим пытается привнести в так называемую социалистическую систему принцип консьюмеризма, стремление к постоянному приобретению новых материальных благ, совсем еще недавно яростно осуждаемое советской пропагандой.

Советский режим неоднократно предпринимал попытки к выпалыванию наиболее инициативных и потому наиболее для него опасных слоев населения. Так было после октябрьского переворота, когда уничтожались и дворяне, и промышленники, и интеллигенция, порой расстреливали и за галстук, и за очки. Затем уничтожали более предприимчивых и трудолюбивых крестьян, объявив их кулаками. Затем вырывали уже выращенную советской властью новую поросль интеллигенции. Советские демографы В. Данилов и Ю. Поляков пишут, что в 1917 году население России в послеоктябрьских границах составляло 147, 6 млн. человек, а в 1918—22 гг. оно уменьшилось на 15,1 млн. (из них около 2 миллионов приходится на эмиграцию).

Так* может, все-таки гибли только эксплуататоры, которых, как писал Э. Багрицкий, „расстрелять, и крышка”? Но другой советский демограф Б. Урланис, с которым я вскоре после выхода его книги „Население СССР” беседовал, сказал, что накануне революции к так называемым эксплуататорским классам, включая и чиновников высших разрядов, можно было отнести всего лишь 4 млн. человек, причем сюда входили и их семьи. Именно из этой группы в основном и образовалась двухмиллионная эмиграция.

Так что гибли от огня пролетарской революции, главным образом, сами пролетарии. И несмотря на это, силы народные к воспроизведению инициативных людей не иссякают! Теперь, видимо, решили, что прежние методы борьбы с ними не годятся, что лучше увлечь их приманкой обогащения.

В интервью с Гладким есть одна любопытная деталь. „Органы Госснаба, — обещает он, — будут обеспечивать этих граждан (т. е. частников) необходимыми материально-техническими ресурсами”. А буквально рядом, на той же странице, короткая заметки „Кроссовки с намеком”. Речь в ней идет о строительстве нового города на Амуре близ села Нижнетамбовское. И вот „оказалось же, и на ударной стройке... в ходу простои, не хватает стройматериалов, механизмов, техники”. Да что там техники! Ребят, приехавших из Белоруссии, в морозы телогрейками и теплым бе-

льем обеспечить не смогли! Нерасторопность хозяйственников? Возможно, но главная причина не в ней. Суть в том, что не хватает в стране всего того, что требуется строителям. И это на важной, государственного значения стройке. А теперь представим себе положение частника. Откуда ему взять нужные материалы и машины? Ведь количество их в государстве не увеличилось. Оно все то же. Естественно, что частник, как человек изворотливый, без необходимого не останется. Но добудет он его, главным образом, все тем же проверенным годами „левым” путем. И потому уверенным он себя никогда чувствовать не будет, зная, что рыльце у него в пушку и что государство в любой момент может взять его за бока и загнать туда, куда уже однажды были загнаны бывшие нэпманы. Кстати, если речь зашла об этом, то советский режим уже имеет опыт прекращения частной деятельности, приобретенный им в период ликвидации нэпманов в конце 20-х годов. Вынуть из архива старые планы и, стряхнув с них пыль, пустить в дело ничего не стоит, тем более что у населения это может не только не вызвать возражений, но даже получить поддержку. Ведь обогащаться если и будут, то далеко не все. И таких даже будет большинство. Вот это большинство очень легко направить против инициативного, предприимчивого меньшинства.

21 августа 86-го года „Известия” напечатали письмо Федора Нечи-поренко из Ростовской области, отрывки из которого следует привести: „Сосед написал на меня донос, что я извлекаю нетрудовые доходы из приусадебного участка. Конечно, если нас сравнить, то у него вся земля давно осотом да крапивой заросла — на рынок продавать не повезешь. А у меня каждый уголок на счету. Он бока чешет, а я уж навкалываюсь так, что спины не разогнуть?

Примерно в то же время, когда „Известия” опубликовали письмо Нечипоренко, Горбачев побывал в Краснодарском крае. Там одна крестьянка пожаловалась ему на враждебное к ее семье отношение за то, что они много сил отдают работе на своем приусадебном участке. И вот что отвечает генсек: „Пусть не ждут сочувствия те, кто гонится за длинным рублем, кто курсирует между приусадебным участком и рынком”.