Варфоломеевская ночь

— Милостивая государыня!..

— Но, конечно, я не воспользуюсь случаем…

— Милостивая государыня, я запрещаю вам оскорблять в доме моего отца того, кто должен сделаться моим мужем! Не угодно ли вам сейчас оставить этот дом!

Пока Алиса плакала горькими слезами, несмотря на утешения Жермены, Мария, хотя и будучи католичкой, входила в протестантский храм на Патриаршем дворе.

Там она долго разговаривала о чем-то с реформатским пастором Мерленом. Через два часа Мария Тушэ постучалась в дверь парфюмера Ренэ.

— Моревель меня уверил, что там я найду моего отца. Ну, смелее! Тот, кто жил при дворе Карла IX, не должен краснеть».

Она вошла. Но Мария не приметила, что после ее ухода из храма Патриархов, какой-то человек подошел к пастору Мерлену. Человек этот был совсем молод. Он сильно волновался.

— Вы знаете эту женщину?

— Знаю, — отвечал пастор.

— Скажите мне ее имя, о, скажите мне ее имя, прошу вас!

— Мария Тушэ.

Незнакомец испустил крик радости.

— А!.. Злодейка!.. Теперь я стану лицом к лицу с моим убийцей!

VII. Сен-медарский звонарь

Горести чистой души похожи на облако в летний день. Они только на время затемняют солнце. Чтобы возвратить спокойствие своему сердцу, Алиса стала убеждать себя:

«Слова этой женщины сплетение фальши и лжи… Я верю в любовь моего жениха. Он скоро, скоро придет».

Дверь неожиданно отворилась и в комнату действительно вошел Этьенн Ферран.

Но прежде мы должны рассказать, каким образом он спасся.

Пуля Моревеля только оцарапала череп. Оглушенный ударом, Этьенн потерял сознание. Придя в себя, он увидел, что при малейшем движении упадет в реку. Этьенн застрял на сваях, которые держали мост, ноги повисли в воде. Нужно было как-то выбираться.

Этьенн уцепился руками и ногами за неровности свай и моста.

После огромных усилий ему удалось наконец добраться до парапета…

Но от слабости и потери крови он упал и чуть не свалился в реку.

Ухватившись за железное кольцо, вбитое в арку, он закричал.

Крик услышал горбун Клопинэ, возвращавшийся с Перреном Модюи, сен-медарским звонарем. Отец Алисы ходил просить позволения остаться на своем месте, которого его хотели лишить по клевете и доносам.

Услышав крик, Клопинэ, сердце которого всегда было готово отозваться на зов несчастных, бросился к мосту и через несколько секунд Этьенн был вне опасности. Невозможно описать изумление Клопинэ и Модюи, когда в спасенном они узнали Этьенна. И тогда он указал старому звонарю на дом своего убийцы, Перрен Модюи вскричал:

— О! Убежим!.. Тут живет коршун; в этом логовище скрывается убийца, мясник короля!

Это гнусное звание начинало распространяться по всему Парижу.

Алиса бросилась к жениху и начала укорять его, почему он забыл ее вчера. И, конечно, был принят первый же предлог, который пришел в голову молодому человеку.

Жан Гарнье пришел в этот дом позднее, когда дом уже опустел, и лишь звонарь остался отдохнуть перед службой.

Сен-медарский звонарь окинул мясника с ног до головы и сказал:

— Жан Гарнье, я угадываю причину вашего посещения; стало быть, бесполезно говорить мне о том… Но объявляю вам решительно, что вы должны отказаться от намерения просить руки моей дочери.

— Я не могу понять причину отказа.

— Разве моя дочь вам не говорила?

— Конечно, но я желаю знать не ее причины, а ваши.

— У Алисы в сердце любовь; я ее одобряю. Я дал слово. Кроме того, мне не нравятся разговоры, которые ходят о вас.

Это на минуту смутило мясника.

— Но я живу, как все, — вскричал он, притворившись рассерженным. — Неужели вы предпочтете отдать вашу дочь человеку без всякого состояния… незаконнорожденному?

— Да. Я предпочитаю отдать мою дочь честному и незаконнорожденному бедняку.

Жан Гарнье сдержал ярость и хладнокровно, сказал:

— Послушайте, Модюи, вы бедны, стары и почти дряхлы; откажите Этьенну Феррану, и в самый день моей свадьбы я отдам вам половину моего состояния.

— Негодяй! — закричал звонарь. — Он мне предлагает продать ему мою дочь!

— Я вам предлагаю обеспечить ее жизнь и вашу!

— Жан Гарнье! — вскричал звонарь. — Я здесь хозяин и прогоняю тебя.

— А я не уйду прежде, чем не заставлю тебя, Модюи, согласиться на собственное твое счастье.

— Ты, может быть, уступишь силе? Если окажется необходимо, я должен буду вспомнить, что я был солдат.

Перрен Модюи подбежал к стене, схватил кинжал и, указывая на дверь, сказал:

— Уходи отсюда, или я убью тебя, как собаку!

Он сделал шаг.

— О, глупый старик! Ты угрожаешь мне, когда я одним движением могу обезоружить тебя.

Кровь бросилась в голову старому солдату.

— Обезоружить меня! — вскричал он. — Ты слишком труслив для этого! Осмелься дотронуться до этого оружия! Однако, и у тебя есть кинжал! Защищайся же, защищайся против старика!

— Ты этого хочешь? Ну, горе тебе!

Дверь распахнулась и на пороге показался Этьенн. Быстрее молнии он бросился и, выхватив кинжал из рук Модюи, прыгнул Гарнье.

При виде работника Гарнье с изумлением отступил.

— Отец!.. Этьенн!.. — закричала Алиса.

Жан Гарнье на одно мгновение был испуган. Но понимая, что более продолжительная нерешительность может его погубить, вскричал:

— О, успокойтесь, сударыня!.. Из уважения к вашим прекрасным глазам я пощажу этого незаконнорожденного!

В порыве бешенства Этьенн выбил кинжал из рук своего противника.

— На колени, негодяй! На колени перед человеком, которого ты оскорбил!

Жан Гарнье, посинев и дрожа от бешенства, должен был склониться под железною рукою Этьенна. Потом красильщик, отворив дверь комнаты, выпихнул в нее Гарнье.

VIII. Проблеск прошлого

Уже несколько дней в доме парфюмера Ренэ гостил друг детства — Жером Тушэ.

Оба в детстве учились в Орлеане одной профессии, и теперь Ренэ практиковал в Париже, а Тушэ, оставшись в родном городке, следил оттуда за успехами друга.

Ренэ знал о горе отца, знал о том позоре, какой пришлось стерпеть Тушэ, когда до Орлеана дошла весть, что его дочь Мария стала любовницей короля, и теперь сочувственно отнесся к безумной затее Жерома Тушэ — отравить Карла IX. Именно для осуществления этого сумасшедшего и почти нереального плана и приехал старый Тушэ в Париж.

Друзья сидели за столом, заваленном пергаментами с химическими записями ядов и противоядий, беседовали, обсуждали составы снадобий. Разговор прервал лакей, который доложил, что какая-то дама желает говорить с Жеромом Тушэ.

— Со мною? — удивился старик.

— Да, с вами.

— Проси, — сказал парфюмер. — Если я буду тебе нужен, позови, — обратился он к старику. — Я прибегу тотчас.

Ренэ исчез в ту минуту, когда лакей вводил даму в маске. Увидев ее, Жером почувствовал трепет, в котором не мог дать себе отчета. Он указал ей на стул, и когда дама села, спросил с любопытством:

— Кого имею честь видеть?

Вместо ответа гостья поспешно сняла свою маску.

Жером узнал свою дочь. Он побледнел и сдерживая гнев, хотел уйти.

— Проклятая, оставь меня, оставь! — закричал старик.

— Нет, батюшка, вы должны меня выслушать.

— Но разве ты не видишь, что твое присутствие заставляет меня страдать?

— Я уже не любовница короля… Я раскаивающаяся и несчастная дочь! Прошу у вас помилования и сострадания!..

Эти слова смягчили раздраженное сердце старика. Он скорее упал, чем сел на скамью, и, собираясь с мужеством, сказал:

— Чего вы хотите от меня? Говорите!

Мария закрыла голову руками, потом, преодолевая стыд, сказала:

— Я пришла просить у вас прощения во всех огорчениях, которые я на вас навлекла.

— Бесславие моего дома совершилось; мои губы не могут взять назад проклятие.