Амелия

Глава 3

Последствия маскарада, не столь уж необычные и не столь уж удивительные

Выйдя первой из своего портшеза, дама поспешно поднялась наверх в комнату детей: так уж у Амелии повелось – в каком бы часу она ни возвращалась домой. Бут же прошел в столовую, куда чуть позже заглянула и Амелия, которая с самым безоблачным выражением лица сказала ему:

– Дорогой мой, ведь мы с вами, очевидно, оба не ужинали; не спуститься ли мне вниз посмотреть на кухне, нет ли там хотя бы холодного мяса?

– Возьмите только для себя, если это вам угодно, – сухо заметил Бут, – я ничего есть не собираюсь. [319]

– То есть, как, дорогой? – удивилась Амелия, поскольку за ужином ее муж ел обычно с большим удовольствием. – Надеюсь, вы не потеряли из-за маскарада аппетит!

– Я еще как следует не знаю, что я там потерял, – сказал Бут, – но только чувствую, что мне не по себе. У меня болит голова. И я сам не знаю, что со мной.

– Вы меня пугаете, дорогой, – встревожилась Амелия, – у вас и в самом деле нездоровый вид. Ах, как было бы хорошо, если бы этот маскарад состоялся задолго до того, как вы туда пошли.

– Да, если бы это было угодно Господу! – воскликнул Бут. – Но теперь, что уж об этом толковать. Однако, Амелия, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Кто этот джентльмен, с которым вы беседовали, когда я к вам подошел?

– Джентльмен? – переспросила Амелия. – Какой джентльмен, дорогой?

– Тот джентльмен… вельможа… когда я к вам подошел; надеюсь, я говорю достаточно ясно.

– Клянусь вам, дорогой, я не понимаю, о чем вы говорите; на маскараде не было ни одного знакомого мне человека.

– Как! Позвольте, провести весь вечер с мужчиной в маске, не зная, кто он такой?

– То есть, как это, мой дорогой? Ведь мы с вами не были вместе.

– Я и сам знаю, что не были, – возразил Бут, – но какое это имеет отношение к моему вопросу? Вы как-то странно мне отвечаете. Мне и самому прекрасно известно, что мы не были с вами вместе, потому-то я вас и спрашиваю, с кем вы там были?

– Но, дорогой мой, – пожала плечами Амелия, – как я могу сказать вам, если все были в масках?

– Я еще раз повторяю вам, сударыня, – сказал Бут, – стали бы вы беседовать два часа или даже больше с человеком, которого вы не знаете?

– А почему бы и нет, дитя мое? Ведь я и понятия не имею ни о каких маскарадных правилах: я до этого ни разу не бывала ни на одном маскараде?

– Бог свидетель, как бы я хотел, чтобы вы не ходили и на этот! – воскликнул Бут. – Скажу больше, вы и сами будете так думать, если скажете мне правду. Что я сейчас сказал? Неужели я способен… подозревать вас в том, что вы говорите мне неправду? Ну, что ж, коль скоро вы не знаете, с кем вы беседовали, то я вам сам скажу: мужчина, с которым вы беседовали был не кто иной, как милорд…

– Так неужели именно по этой причине, – спросила Амелия, – вы бы хотели, чтобы я и вовсе там не была?

– А разве этого недостаточно? Разве он не самый последний мужчина на свете, в обществе которого я хотел бы вас видеть?

– Так вы, значит, действительно предпочли бы, чтобы я лучше и вовсе не была на маскараде?

– Да, предпочел бы, от всей души!

– Ах, если бы я могла всегда так угождать любому вашему желанию, как в этом случае. Так знайте же, я не была там!

– Не шутите так, Амелия! – вскричал Бут. – Вы не стали бы надо мной смеяться, если бы знали, что у меня сейчас творится на душе.

– А я нисколько над вами не смеюсь. Клянусь честью, что я не была на маскараде. Простите мне этот обман, я решилась на него в первый и, конечно, в последний раз в жизни, потому что тяжко поплатилась за него тревогой, которую мне эта затея доставила.

И тут Амелия открыла мужу секрет, который заключался в следующем: в этой истории, кажется, где-то уже упоминалось, что Амелия и миссис Аткинсон были совершенно одинакового сложения и роста и что у них были к тому же очень похожие голоса. Поэтому когда миссис Аткинсон увидела, что Амелия ни за что не хочет ехать на маскарад, она вызвалась поехать туда вместо нее и провести Бута, выдав себя за его жену.

Этот план и был потом без особого труда осуществлен: когда все они вышли из дома, Амелия, подойдя к портшезу последней, побежала обратно в дом взять якобы забытую ею маску, которую она на самом деле умышленно оставила дома. Там она мгновенно скинула свое домино и набросила его на миссис Аткинсон, которая уже была наготове и тотчас же быстро спустилась вниз, уселась в портшез и отправилась вместе со всеми на маскарад.

Поскольку фигурой она очень походила на Амелию, ей без особого труда удалось поддерживать и дальше этот обман: ведь кроме того, что их голоса были очень похожи и ей представилась здесь возможность говорить измененным голосом, она едва ли успела сказать Буту больше шести слов, потому что как только они очутились в толпе, она при первой же возможности ускользнула от него. А Бут, которым, как читатель хорошо помнит, завладели две особы, был вполне спокоен, считая, что в обществе миссис Джеймс Амелия будет в полной безопасности, пока полковник, как мы видели, не подстрекнул его отправиться на поиски жены.

Миссис Аткинсон, как только возвратилась с Бутом домой, немедля устремилась наверх, в детскую, где застала Амелию, которой второпях успела лишь сказать, что ей очень легко удалось осуществить их замысел, оставя Бута в полном заблуждении на свой счет, а посему Амелия может говорить ему все, что ей угодно, тем более что на протяжении всего вечера миссис Аткинсон провела с ним едва ли более минуты.

Как только Бут убедился в том, что весь этот вечер его жена неотлучно находилась дома, он пришел в такой восторг, что не знал как выказать ей свою нежность, корил себя за безрассудство, признавал ее благоразумие и клялся, что до конца дней ни в чем больше не будет перечить ее воле.

После этого они позвали миссис Аткинсон, которая все еще сидела в детской в своем маскарадном костюме, и когда Бут увидел ее и услыхал, как она говорит, подражая Амелии, он признался, что нисколько теперь не удивляется собственному заблуждению, потому что, если бы обе женщины надели одинаковые маски и костюмы, он едва ли сумел бы обнаружить хоть какое-нибудь различие между ними.

Проведя еще примерно полчаса за чрезвычайно приятной беседой, они расстались в прекраснейшем расположении духа.

Глава 4

Последствия маскарада

На следующее утро, проснувшись, Бут обнаружил у себя в кармане письмо, которое отдал ему накануне полковник Бат и о котором, если бы не эта случайность, он никогда бы и не вспомнил.

Однако теперь у Бута пробудилось любопытство и, начав читать письмо, он так увлекся его содержанием, что не мог оторваться, пока не дошел до самого конца; хотя наглые хлыщи с ученым видом глумились над этим письмом, но ни предмет, о котором шла речь, ни сама манера изложения никак не заслуживали презрения.

Но была еще одна причина, побудившая Бута прочитать письмо до конца, и заключалась она в том, что почерк показался ему знакомым: он угадал руку доктора Гаррисона – почерк у священника был очень своеобразный, да и в самом содержании письма видны были все присущие его характеру особенности.

Бут только дочитал письмо во второй раз, как сам священник вошел в комнату. Этому добрейшему человеку не терпелось узнать, насколько успешно удалось Амелии осуществить свой замысел, ибо он питал к ней такую любовь, которую в отзывчивой душе пробуждает уважение без примеси эгоистических соображений, служащих обычно источником нашей любви к женам и детям. Что касается детей, то Природа с помощью очень тонких и искусных доводов внушает нам, что они часть нас самих; а до тех пор пока мы питаем сердечную склонность к женам, та же самая Природа без устали находит красноречивейшие аргументы, дабы внушить нам пристрастие к ним. Но для пробуждения в душе человека привязанности, подобной той, какую священник питал к Амелии, Природа вынуждена прибегать к логике такого рода, которую плохой человек так же неспособен постичь, как слепой от рождения – учение сэра Исаака Ньютона о цвете. [320] И тем не менее, эта логика не более трудна для понимания, нежели та, согласно которой оскорбление влечет за собой гнев, опасность – страх, а похвала – тщеславие; и так же просто может быть доказано, что доброта влечет за собой любовь.