Клокотала Украина (с иллюстрациями)

Экзальтированные шляхтянки срывали с себя алмазные и золотые украшения — перстни, сережки, медальоны, колье — и бросали на стол перед каштеляном с возгласами: «Берите, берите, только уничтожьте хамов! Всех схизматов!»

Ярина видела это, и с каждой минутой ее все сильнее охватывала тревога: если кто-нибудь узнает ее, ей, одной среди тысячи, не спастись. И вдруг Ярина увидела, как к столу подошла панна Зося и с перекошенным от злобы лицом бросила на него перстень с драгоценным камнем. С таким же злым лицом она возвратилась на место. Зося стала почти рядом с Яриной. И если бы Ярина задумала выйти сейчас из костела, это сразу было бы замечено, и в первую очередь панной Зосей. От волнения у Ярины стали дрожать руки, молитвенник запрыгал у нее перед глазами.

Начали решать, кого назначить комендантом обороны Львова. Первые же выкрики приятно защекотали самолюбие князя Вишневецкого. Голосов, называвших его фамилию, слышалось все больше и больше. Но стали раздаваться голоса и за коронного хорунжего Александра Конецпольского. Его партия была еще достаточно сильной, и в костеле началась перебранка.

— Ваш Конецпольский очень уж храбрый! — кричал сторонник Вишневецкого. — Всю дорогу усеял своим оружием, когда удирал из-под Пилявцев. Говорят, обрезал карабин, потом бросил пистоль, потом жупан свой обменял на рваную свитку. Не нужна нам омужиченная шляхта!

— Плевать я хотел на такого рейментаря!

— Карета вашего князя Иеремии, в которой он бежал, тоже изрядно на мужицкий воз смахивала!

— Один в поле не воин!

— А ты бы, вашмость, не обгонял...

Этот упрек был брошен полковнику Осинскому поручиком его же полка. Слухи подтвердились: брошенный Осинским полк нидерландских ландскнехтов отступил из-под Пилявцев к Константинову, но там его встретил полк Кривоноса; три тысячи наемников было изрублено «в капусту».

— А почему пан поручик здесь? — рассердился полковник.

Споры угрожали перейти в драку, и потому каштелян предложил избрать не одного начальника, а троих, как это было сделано на сейме.

Иеремия Вишневецкий понимал, что Александр Конецпольский не опасен ему сейчас в борьбе за первенство, и потому не возражал, а чтобы склонить к себе симпатии магнатов, он предложил третьим избрать старого подчашего коронного Николая Остророга. Обиженный шляхтой и напуганный жолнерами, требовавшими суда над рейментарями, Остророг сидел у архиепископа, как мышь в норе, и даже не пришел в собор. Не было и Александра Конецпольского — он, не останавливаясь, поспешно проследовал в Варшаву.

Когда все согласились на предложенных каштеляном кандидатах, князь Иеремия Вишневецкий, гордясь победой над Домиником Заславским, которого он невзлюбил, еще когда оба они добивались руки Гризельды Замойской, вышел к столу. Сухое лицо с тонкими губами, колючий взгляд, высокомерие в каждом движении, спесиво откинутая назад голова не вызывали к нему особых симпатий, но внушали уважение: Вишневецкий выглядел воинственно. Именно такой начальник нужен был для обороны Львова. Польские паны, над которыми нависла смертельная опасность, почувствовали в нем твердого защитника и грозного, неумолимого мстителя, потому встретили его удовлетворенными криками:

— Слава князю Иеремии!

Когда выкрики затихли, Вишневецкий сказал:

— Мои милостивые панове и братья! Уже ребелизанты овладели всей Украиной — Киевское, Подольское, Брацлавское, Черниговское воеводства и большую часть Волынского, города и фортеции не столько штурмом, сколько хлопской изменой захватили и вырезали наших людей; костелы разрушили, шляхту поубивали. Вот уже три месяца непрерывно, дни и ночи, льется кровь по селам и городам. Нашу армату, оружие, порох Хмельницкий целыми обозами отправляет в Запорожье, тысячи наших людей идут в неволю. Что ни день, что ни час это хлопство, сея вокруг пожары, все приближается к стенам Львова...

В разных концах костела снова послышались всхлипывания, выкрики:

— Спаси, матерь божья! Спаси нас, князь!

Иеремия продолжал с еще большим пафосом:

— Для них nil intactum, nil tutum, nil securum [Нет ничего святого (лат.)]. Уже и в самом городе открывается явная измена...

Ярина вдруг почувствовала, что на нее кто-то пристально смотрит. Она долго не решалась оглянуться, но взгляд этот, казалось, вызывал физическую боль в затылке, и она, как бы уступая место соседу, мельком взглянула назад и растерялась: на нее смотрел казацкий старшина, которого она видела у Максима, но сейчас он был одет, как одевается зажиточная шляхта. Ей даже почудилось, что он тайком улыбнулся ей, — значит, узнал, и ей стало легче, будто камень с сердца свалился.

Семен Забусский действительно улыбнулся, но от мысли, что судьба послала ему спасение. Когда он при Пилявцах переметнулся к полякам и наговорил им об анархии в казацком войске, шляхта ему поверила. Может, именно поэтому поляки недооценили силы противника и потерпели неслыханное, позорное поражение. Теперь каждый может подумать, что он подослан казаками. Ведь неспроста, наверное, стали так тщательно докапываться до его происхождения. Что он шляхтич — это доказал. А чем он мог доказать, что ненавидит казаков и всю эту голытьбу так же, как и каждый из шляхтичей? И вот однажды, заглянув с визитом к пану Артишевскому, он в окно увидел жену Кривоноса. Если бы он ничего не знал о ее смелости, о ее походе с повстанческим отрядом Колодки, то он мог бы еще усомниться в целях ее пребывания во Львове. Но сейчас у него не было никаких сомнений. Каждому ясно, для чего она здесь. И он какую-то минуту даже подивился ее отваге. Чтобы не дать возможности своей жертве вырваться, Забусский сделал шаг вперед. Ярина, не оглядываясь, почувствовала это.

Князь Иеремия продолжал:

— Клянусь своей саблей, — и он театрально поцеловал клинок, — что не повешу ее на стену до тех пор, пока не срублю голову сперва полковнику Кривоносу, а затем и Хмельницкому. Теперь я знаю...

В этот момент на весь костел раздался предостерегающий и угодливый голос:

— Ваша светлость, поберегись: тебя слушают уши Хмельницкого!

Воцарилась тревожная тишина. Потом все оглянулись на шляхтича с мордочкой хорька. Забусский указывал на красивую женщину, стоявшую впереди него, которая на глазах побелела как степа.

— Это схизматка!

Вокруг Ярины поднялись крики, ругань, началась давка. Чьи-то острые когти впились ей в лицо, потом кто-то ударил ее по голове. Она упала на каменные плиты, и сразу же на нее накинулись десятки людей, стали ее топтать, рвать на части. Она сжала зубы, чтобы не крикнуть, а сама всем существом старалась представить того, кто ей всех дороже. И вдруг увидела: на горячем коне, не касаясь земли, скакал казак.

— Максим! — неожиданно прозвучало на весь костел — радостно, страстно.

Толпа шарахнулась от распластанного на плитах тела казачки и пугливо стала оглядываться вокруг: за столом стоял встревоженный и перепуганный князь Иеремия; еще более жалким выглядел каштелян; шляхтич с мордочкой хорька испуганно ежился, остальные, не понимая, что случилось, напирали друг на друга. Через минуту толпа снова набросилась на свою жертву, вымещая на ней всю злобу за поражение и позор. Но Ярина была уже бездыханна.

VI

Уничтожив под Константиновом наемный полк Осинского, который пытался обороняться, Запорожское войско продвигалось дальше на запад уже беспрепятственно. С разрозненными группами жолнеров — остатками польской армии — расправлялись посполитые. На одном из крестьян можно было увидеть лисью шапку, на другом — кунтуш, бесцеремонно подпоясанный веревкой, женщины донашивали перешитые на платья жупаны.

После битвы под Пилявцами и казацкие полки приоделись в кармазин и парчу. Даже Метла и Пивень вырядились в жупаны, подпоясались шалевыми поясами, сменили лапти на добротные сапоги.

В обозе было много всяких вин и водок, но сильнее вина пьянила казаков блестящая победа... Еще больше ликовала казацкая старшина, которой после раздела трофеев достались огромные богатства.