Иван Болотников

После третьего кубка Куракин и вовсе повеселел – вино было крепкое, – но Васильев посмотрел на боярина смуро.

«Задавили мужика, вот и бежит на Дон. Нет бы чуток слабину дали, господа вислобрюхие!»

Куракин, не замечая насупленного взгляда атамана, навалился на снедь, благо на столе было всего довольно. Осведомился:

– Когда ж за беглых возьмешься, Богдан Андреич?

– А вот как от крымца отобьемся, так и возьмусь.

– Тяжеленько будет, атаман. Беглых прорва. Тыщами лезут на Дон, стрелецкие заставы не управляются. У меня вон полста оратаев сбегло, а пымали только троих. Мудрено мужика остановить.

– Мудрено, боярин. Но ежели крепко за него взяться, – остановим, не пустим на Дон.

– Да как крепче-то, атаман?

– А вот так, боярин, – Васильев глянул на дверь и придвинулся к Куракину. – Надо вкупе с Москвой браться. Одних царевых застав мало. Мыслю своих донцов поставить.

– Своих? – озадаченно протянул Куракин. – Этих-то смутьянов? Пустое речешь, атаман. Наслушался на площади.

– Кричали больше из голодранцев. Но есть у нас и добрые казаки, те, что на Дону издавна. Их у нас тысячи. Соберем из домовитых станицы – ив Верховье. Ни один беглый не проскочит.

– А нонешних горлопанов куда денешь? У тебя их, почитай, целая рать.

Васильев к Куракину еще теснее.

– И горлопанам сыщем место. Лишь бы царь помог… Я вот что мекаю, боярин. Голытьба в набег просится. Давно норовит в поход уйти. И пусть идет!

– Куда ж, атаман?

– На Волгу, боярин. Вас, бояр, громить да купчишек зорить. Пусть снаряжаются.

Куракин оторопело глянул на Васильева.

– Рехнулся, атаман! Да мыслимо ли дело голытьбу на бояр напущать? То бунт!

– Погодь, боярин, уйми гнев. Не на бунт призываю. Помыслы мои иные. И царь будет доволен, и на Дону станет спокойно.

– Не разумею тебя, Богдан Андреич, никак не разумею.

– Сейчас уразумеешь, боярин. Но хочу упредить, – разговор наш держи в тайне великой. Иначе ни мне, ни тебе головы не сносить.

– Не болтлив я, Богдан Андреич. Богом клянусь, – истово перекрестившись, заверил Куракин.

Васильев поднялся и толкнул ногой дверь. В сенях никого не было. Атаман вновь подсел к боярину, но заговорил не сразу, все еще не решаясь высказать задуманное.

– Коли от татар отобьемся, голытьбе в куренях не усидеть – в набег подастся. Многие с Дона уйдут, то и добро. Дурную траву – с поля вон. Придет голытьба на Волгу, захочет купцов и бояр зорить, а угодит в капкан.

Куракин вновь непонимающе глянул на Васильева, и тот наконец прояснил:

– О разбойном походе извещу на Москву. Борис Годунов уж сколь лет помышляет покончить с крамолой на Дону. Вот и пусть изводит. Прикажет снять цареву рать с Оки – и конец голодранцам. Уяснил, боярин?

– Вот ты каков, – крутнул головой Куракин. – Коварен, Богдан Андреич, ох, коварен. Ужель своих донцов не жаль?

– Какие они «свои»? – желчно отмахнулся Васильев. – Они добрым казакам житья не дают. Не нужны они Дону!

В тот же день Куракин заспешил в Москву.

Глава 9 КРЫМСКИЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ

Вскоре все казачье Понизовье собралось в Раздорах. Покинула свою станицу и родниковская по-вольница во главе с атаманом Болотниковым.

Раздоры готовились к осаде.

Пушкари и затинщики чистили пушки, пищали и самопалы, возили к наряду ¹⁸⁶ картечь, ядра и бочки с зельем. Казаки волокли на стены бревна, колоды и каменные глыбы, втаскивали на затинный помост медные котлы со смолой. В кузнях без умолку громыхали молоты: бывшие посадские ремесленники ковали мечи и копья, плели кольчуги, закаливали в чанах сабли и точили стрелы.

Многие казаки прибыли в Раздоры по Дону; на берегу скопились сотни челнов, будар и стругов. Болотников как-то посмотрел с крепостной стены на суда и покачал головой.

– Не дело, казаки. Надо убирать струги.

– Пошто? – не понял его Федька. – Струги могут и понадобиться.

– Татарам, Федор. Придут и спалят. А того хуже – ров судами завалят и под самый тын перескочат. Дело ли?

– Не дело, друже, – кивнул Берсень.

– Разумно Болотников гутарит, – поддержал Ивана казак Гришка Солома. – Татары нам лишь спасибо скажут. Убирать надо струги.

– Ужель в город тянуть? Пуп сорвешь, – молвил Васюта.

– Тяжеленько, – вздохнули казаки.

– Пошто в город? Струги длея воды ладили. Упрячем в плавнях, и ни один поганый не сыщет. Без струга на Дону – как без коня. Авось еще и на море соберемся. Так ли, донцы?

– Так, детинушка! Нельзя нам без стругов!

В тот же день все суда были надежно укрыты в донских плавнях.

Раздоры ждали вестей. Три раза на дню в город прибывали дозорные и доносили:

– Тихо в степи. Татар не видно.

– На курганах молчат.

Донцы недоумевали:

– А, может, ордынцы стороной прошли? Взяли да и махнули Муравским шляхом.

– И то верно, сакма тореная. Пошто орде крюк давать?

Однако на другой день гутарили иное: сторожевые курганы ожили, задымили кострами. Первыми заприметили татар дозорные родниковской сторожи. Казак Емоха, напряженно вглядываясь в степь, вдруг подтолкнул локтем соседа- повольника.

– Глянь, Деня. Небоскат будто почернел. Аль тучи набегают?

– Зрю… Колышутся тучи-то… Да то ж орда, Емоха!

– Орда?.. Уж больно велика. Весь небоскат в сутеми.

– Тьма-тьмущая! Орда, Емоха!

Казаки поспешно запалили костер; над высоким курганом взметнулся столб дыма. Емоха и Деня вскочили на коней и стрелой понеслись к соседнему дозору, расположенному в двух верстах. Но там дым тотчас увидели и запалили на кургане свой костер; затем взвились дымы на третьем и четвертом курганах…

Хан Казы-Гирей двинулся на Русь. Несколько лет он готовился к этому набегу. Он жаждал добычи и мести. Последний большой поход на урусов был неудачен. Казы-Гирей успешно дошел до Москвы, захватил богатый ясырь и награбил много добра; оставалось взять столицу урусов. Но русская рать, вставшая под Москвой, разбила ханские тумены и погнала в степь.

Тщеславный Казы-Гирей не оставил мечты о захвате столицы урусов.

– Я покорю Русь! – кричал он своим приближенным. – Москва будет лежать у моих ног. Неверным не устоять против моих славных багатуров ¹⁸⁷ . С нами аллах!

Взгляд Казы-Гирея остановился на турецком паше, прибывшем в Бахчисарай из Царьграда.

– Готовы ли твои янычары, Ахмет?

Статный рыжебородый паша в высокой белой чалме и шелковом халате с рубиновыми пуговицами учтиво склонил голову.

– Готовы, великий хан. Султан султанов и царь царей, повелитель земель Магомет Третий в великом гневе на московского государя. Он выделил из своего войска тридцать тысяч спахов ¹⁸⁸ и янычар. Они бесстрашны, как львы. Вместе с твоими багатурами они испепелят Русь.

Крымский хан знал, что султан Магомет давно недоволен Москвой. Дерзость урусов не знает границ: они не только посягают на Крымское ханство, но и протягивают руки к Иверии, Кахетии и Кабарде, они заигрывают с Персией – заклятым врагом Османской империи.

Особую заботу вызвал у султана город Азов – опорная каменная крепость Османской империи. Через Азов проходил наиболее оживленный и наиболее прибыльный для Стамбула торговый путь. Но вот Азову начали угрожать русские. Донские казаки поселились почти у самого города и помышляли захватить крепость, чтоб свободно, без помех выходить в Черное море и грабить побережье Османской империи. Казаки на сотнях стругов проскакивали мимо Азова и нападали на Измаил и Очаков, Синоп и Трапезунд, Кафу и Судак. Появлялись струги и под самым Царьградом.

Неслыханная дерзость донской повольницы приводила «царя царей» в ярость. Он посылал на казаков галеры с умелыми в морском бою турками. Те расстреливали струги из пушек, топили и поджигали суда огненными ядрами, и все же многие струги безнаказанно возвращались с добычей на Дон. Казаки были смелы, хитры и изворотливы, они не унимались и редкий год не выходили в Черное море.