Рота Шарпа

- Нет.

- Уверен? – она глядела не него, нагая и озабоченная.

- Конечно, я уверен. Ты прекрасна, как всегда. Почему это ты должна была измениться?

Она пожала плечами, подошла к нему и села рядом. Пробка наполовину торчала из бутылки, она вытянула ее до конца и принюхалась:

- Кошмар, - отхлебнув, она передала бутылку Шарпу.

- Так что случилось?

Он понял, что пришло время для разговора. Тереза помолчала пару секунд, глядя в огонь, потом резко повернулась к нему, ее лицо исказилось:

- Значит, ты будешь в Бадахосе?

- Да.

- Точно? – она как будто сомневалась в его уверенности.

Шарп пожал плечами:

- Я не могу быть абсолютно уверен. Армия там будет, это точно, но нас могут послать в Лиссабон, а могут и здесь оставить. Откуда я знаю?

- Я хочу, чтобы ты там был.

Шарп ждал продолжения, но она замолчала и только смотрела в огонь. Вино горчило, но он отхлебнул немного и набросил жесткое одеяло ей на плечи. Она выглядела расстроенной.

- Почему ты хочешь, чтобы я там был? – спросил он мягко.

- Потому что там буду я.

- Потому что там будешь ты, - он произнес это как самую обыденную вещь в мире, но внутри себя он искал и не находил причину, малейший повод для Терезы оказаться внутри самой большой французской крепости в Испании.

Она кивнула:

- Да, я буду там. В крепости. Я уже была там, Ричард, жила там с апреля.

- В Бадахосе? Ты сражалась?

- Нет. Они не знают, что я La Aguja. Они считают меня Терезой Морено, племянницей Рафаэля Морено. Это брат моего отца, - она печально улыбнулась. – Французы даже разрешают мне проносить в город винтовку, представляешь? Чтобы защищаться от ужасных герильерос! Мы там живем, тетя, дядя и я, торгуем мехами, кожей и хотим мира, чтобы выручить побольше денег, - она скривилась.

- Я не понимаю.

Она отстранилась, пару раз ткнула байонетом в очаг и глотнула еще вина, затем спросила:

- Там будут проблемы?

- Проблемы?

- Как сегодня. Убийства? Воровство? Насилие?

- Если французы будут сражаться, то будут.

- Они будут сражаться. Ты должен найти меня там, понимаешь? – она умоляюще взглянула ему в лицо.

За окном собака облаивала мягкие хлопья снега. Он согласно кивнул, хотя оставался в замешательстве:

- Я понял. Но почему в Бадахосе?

- Ты рассердишься, если я скажу.

- Я не буду сердиться. Так почему в Бадахосе?

Она снова помолчала, кусая губу и глядя ему в лицо, потом взяла его руку и положила под одеяло, на свой обнаженный живот.

- Есть разница?

- Нет, - он погладил ее мягкую кожу, все еще не понимая.

Она глубоко вздохнула:

- У меня родился ребенок.

Его рука замерла, чувствуя жар ее плоти. Она пожала плечами:

- Я же говорила, ты рассердишься.

- Ребенок? – в голове все завертелось, как та снежная круговерть над пламенем.

- Твой ребенок. Наша дочь, - на ее глазах появились слезы, она уткнулась ему в плечо. – Она больна, Ричард, очень больна, ей нельзя путешествовать. Она может умереть. Такая маленькая еще…

- Наша дочь? Моя? – он почувствовал, как его переполняет радость.

- Да.

- Как ты ее назвала?

Она посмотрела на него, в глазах стояли слезы:

- Антония. Так звали мою мать. Если бы был мальчик, я назвала бы его Рикардо.

- Антония… - произнес он. - Мне нравится.

- Правда?

- Конечно.

- И ты не будешь сердиться?

- С чего бы?

Она пожала плечами:

- Солдатам дети ни к чему.

Он прижал ее к себе, вспоминая первый поцелуй – недалеко отсюда, под страшным ливнем, когда французские уланы обыскивали русло реки, и расставание в дымном сумраке Альмейды. Они провели так мало времени вместе!

- Сколько ей сейчас?

- Только исполнилось семь месяцев. Очень маленькая еще.

Конечно, маленькая, подумал он. Крошечная, уязвимая, больная, где-то там, в Бадахосе, окруженная французами, в кольце стен, высоко поднимающихся над Гвадианой. Его дочь.

Тереза покачала головой:

- Я думала, ты рассердишься, - она произнесла это мягко, как снег, падавший за ставнями окон.

- Рассержусь? Нет, что ты. Я... - но слова не приходили. Дочь? Его? И эта женщина – мать его ребенка? Все нахлынуло так внезапно, все было так удивительно и запутанно, что слов не осталось. Не просто дочь – семья, а ведь Шарп считал, что у него нет семьи с тех пор, как почти тридцать лет назад умерла мать! Он крепче обнял Терезу, прижимая ее к себе, потому что не хотел, чтобы она видела его глаза. У него есть семья! Наконец-то у него есть семья!

В Бадахосе.

Глава 7

- Куда идем?

- В Бадахос!

В батальоне эту шутку считали бесконечно смешной. Стоило кому-то громко задать этот вопрос, как вся рота набирала побольше воздуха и орала в ответ. Они переиначивали испанское произношение: гортанный, приглушенный звук «х» тянулся у них аж до самого конечного «с» - название это в исполнении полка Южного Эссекса напоминало звук, который издают четыре сотни одновременно блюющих людей, и полк смеялся, шагая по уже знакомой дороге в Португалию. Они шли на юг, совсем близко к границе.

- Куда идем?

- В Бадахос!

Все еще было холодно. Снег сошел, только на вершинах белели шапки, на реках таял лед, но северный ветер каждый день пригонял дождевые тучи, которые секли через шинели и промокшие одеяла, отчего биваки всегда были сырыми и парили. Большая часть армии все еще торчала на севере, возле Сьюдад-Родриго, пытаясь убедить противника в отсутствии передвижения войск в сторону огромной южной крепости, охраняющей дорогу в Лиссабон.

- Куда идем?

- В Бадахос!

Лоуфорд был все еще жив, хотя ослабел и метался в лихорадке, но в том самом монастыре, где умер Кроуфорд, его обещали скоро поставить на ноги. Через месяц или около того, когда его старый батальон осадит Бадахос, полковник будет плыть домой, а из дока до фамильного поместья, без сомнения, доедет в карете. Он улыбнулся Шарпу, когда тот навестил его, и даже попытался сесть.

- Это всего лишь левая рука, Ричард.

- Да, сэр.

- Я могу ездить верхом, держать шпагу. Я вернусь!

- Надеюсь, сэр.

Лоуфорд покачал головой:

- Чертова дурость, а? Правда, в одном ты был не прав.

- В чем же?

- Никто в меня не стрелял, а ведь плаща-то я не надел.

- Ну, тогда вы точно заслужили пулю.

Лоуфорд улыбнулся:

- В следующий раз обязательно послушаю тебя.

Да, если он будет, этот следующий раз, подумал Шарп. Лоуфорд мог и вернуться, как надеялся, но не в ближайшие месяцы – и не в полк Южного Эссекса. Им назначат нового полковника – слухи разносились, как мушкетный дым по полю боя. Было мнение, встреченное с тревогой, что в Испанию может вернуться сэр Генри Симмерсон, но Шарпу казалось, что старый полковник вряд ли бросит свое доходное местечко в новом министерстве налоговых сборов. Другой слух, касавшийся возможного повышения Форреста, был вскоре опровергнут, теперь появлялись и исчезали все новые имена. Каждый лейтенант-полковник, чей жизненный путь хоть чем-то задевал полк Южного Эссекса, тщательно исследовался на предмет нового назначения, но, хотя они уже переправились через Тежу, командовал все еще Форрест, а о замене Лоуфорду новостей не было.

Тереза ехала с батальоном. Легкая рота ее знала, помнила по боям в районе Альмейды, и как-то, хотя Шарп ни разу об этом не заговорил, люди узнали о существовании ребенка. Харпер, легко шагая рядом с Шарпом, улыбнулся ему: «Не волнуйтесь, сэр. Ребенок - это замечательно, да. Парни за ней присмотрят».

Батальонные жены, двигавшиеся в хвосте колонны вместе с детьми, дарили Шарпу и Терезе мелкие подарки: одеяло, варежки, связанные из распущенного носка, резную погремушку. Шарп был удивлен, тронут и несколько смущен тем, как воспринималась новость.

Люди были уверены друг в друге и в себе, они без опаски думали о Бадахосе, поскольку потери в Сьюдад-Родриго оказались небольшими. Полк Южного Эссекса, как и вся остальная армия, считал, что если в брешах Сьюдад-Родриго погибли всего шесть десятков человек, то с такими же потерями можно пробиться и сквозь защиту Бадахоса. Тереза слушала их и качала головой: «Они просто не видели Бадахоса». А Шарп думал про себя, что они его пока не видели.