Обратная сторона обмана (Тайные операции Моссад)

Я хотел сказать что-то обидное, но его лицо выглядело так, будто бы он хотел попросить у меня прощения. Он не был уверен, что он должен делать и говорить. Я вытащил из карману белую идентификационную карточку и дал ему.

– И когда же вы, наконец, откроете эти проклятые ворота и выпустите меня из этой задницы?

Ворота открылись. Я не ждал, пока они откроются полностью, и дал полный газ. Колеса провернулись, и я вырвался наружу, в ночь.

Я знал, что должен ехать домой, но я еще не мог этого сделать. Мне было ясно, что это только тогда станет действительно правдой, когда я скажу обо всем Белле.

Дождь не прекращался. Я медленно проезжал по улицам Тель-Авива. Все казалось мне серым и мрачным. Раньше я во всем видел вызов, теперь этого больше не было. Никто не висел у меня «на хвосте» и никому я больше не должен был давать отчет. Я был снова обычный смертный, сброшенный с небес. Пришло время ехать домой и попытаться начать новую жизнь.

Глава 6

Почти наступила полночь, когда я подъехал к многоквартирному дому в Херцлии. Я поставил машину в подземный гараж. Когда я закрывал дверцу, меня кто-то окликнул из складского помещения.

– Виктор!

Я сделал шаг назад.

– Не бойся. Я здесь, чтобы доставить тебя на одну встречу.

Я попытался угадать, кто говорит со мной, но видел только темную фигуру, прислонившуюся к стенке склада. Я хотел включить свет и не удивился, когда он не включился. – Кто ты?

– Я только курьер. Я не могу отвечать на твои вопросы, но тебе не нужно бояться... Он прервался и прислушался к рации, наушник которой был у него в ухе, затем продолжил. – Как я тебе уже сказал, тебе нечего бояться. За тобой не следили по дороге сюда. За твоим домом тоже никто не наблюдает, кроме меня. Он открыл решеточную дверь и подошел ко мне. – Пойдем?

– Это что, злая шутка?

– Поверь мне, это вовсе не шутка. Пойми же, если бы мы хотели что-то сделать с тобой, мы бы сделали это еще до твоей встречи с Арбелем, разве не так?

Никто, кроме человека из Моссад не мог сказать то, что я сейчас услышал. Я почти почувствовал прилив адреналина в крови. Может Моссад хочет вернуть меня?

– На другой стороне улицы стоит черная «Лянча». Садись в нее. Они привезут тебя на встречу.

– Почему я не могу поехать на своей машине?

– Не беспокойся, они привезут тебя домой.

– О'кей, но сначала я должен сказать моей жене, что я ухожу. Она будет волноваться, если увидит мою машину, а меня не будет.

– Только если недолго.

– Слушай, приятель! Меня уже прорвало. – Это продлится так долго, сколько нужно. А ты можешь забраться в ту маленькую комнатку и, как по мне, так хоть снести яйцо.

– Извини, делай, как знаешь. Мы подождем тебя, но все-таки поторопись, пожалуйста. О'кей?

Этот тон понравился мне куда больше. В какой – то момент мне уже показалось, что вижу перед собой лицо, по которому я мог бы вмазать в этот день.

По домофону я позвонил в квартиру. – Да? Голос Беллы звучал, будто я ее только что разбудил.

– Это я.

– Ты не поднимешься?

– Это еще чуть-чуть продлится. Пара людей из бюро ждали меня здесь. Мы уедем на короткое время. Со мной все в порядке.

– Я слышу, что с тобой не все в порядке. Ты уверен, что ты хочешь пойти с этими людьми?

– Не волнуйся.

– Почему они не поднимутся сюда? Я могла бы сделать вам кофе.

– Я не думаю, что это нужно. Они ждут меня. Я должен идти и скоро вернусь. Не волнуйся, все в порядке.

Она не ответила. Я знал, что она сдалась. Никакая другая женщина не выдержала бы со мной так долго, как Белла. Я стоял перед черным переговорным устройством. Я хотел подняться, обнять ее и сказать ей, как сильно ее люблю.

Я повернулся и пошел к машине. Когда я стоял перед ней, то не испытывал никаких чувств. Это было то, что мы называем оперативной глухотой, притуплением чувств. Ощущается только слабая боль в груди, более похожая на легкое недомогание. Это твои личные чувства. Они спрессовываются в маленькой контролируемой зоне, в то время как твое сознание настроено на прием, готово принимать любую информацию, которая и решает, как тебе реагировать.

Я как будто был разбужен от сна, а потом, уже проснувшийся, снова в него погрузился. Сейчас было только две возможности. Или они меня вернут назад, или они хотят «побеседовать» со мной. Это означало, что они сделают что-то, что помешало бы мне нанести какой-то вред Моссад.

После десятиминутной поездки мы остановились на заброшенном складе в промзоне Херцлии. Перед зданием стояла машина. Когда свет наших фар на короткое время осветил ее, я увидел двух людей внутри. – Они ждут тебя, – сказал водитель, не поворачивая головы. Я вышел и подошел к их автомобилю. Один из мужчин стоял у машины, спиной ко мне. Он открыл дверь машины только так, чтобы включилось внутреннее освещение. То, что я увидел, лишило меня дара речи. Это был Эфраим, человек, который постоянно пытался меня уволить. Возле него сидел офицер в мундире, которого я сразу узнал. Он был бригадным генералом бронетанковых войск. Я всегда был о нем высокого мнения и часто работал с ним во время совместных учений бронетанковых войск и флота.

Я сел на заднее сиденье. Водитель закрыл за мной дверь и вернулся к своей машине.

– Эфраим, – представился он и протянул мне руку. – Я очень рад снова увидеть тебя.

Я не мог вымолвить ни слова, что со мной случается совсем не часто.

– Ну, ты не хочешь пожать мне руку?

– Нет, я не знаю почему. Ты лжец. Ты рассказывал обо мне лживые сплетни, и тебе верили, потому что ты высокопоставленный засранец.

Генерал молчал и каждые несколько минут пытался снова зажечь свою трубку, которая наполняла машину сладковатым вишневым ароматом. Эфраим был полным, коренастым человеком 1,80 м ростом. Он был лысоват и оставшиеся тонкие волосы старательно зачесывал на одну сторону, носил очки с золотой оправой, которые все время поправлял, когда они съезжали с носа. Его голос был мягок и он, в общем, производил впечатление приятного человека.

– О'кей, тогда я перейду сразу к делу, а потом ты можешь задавать вопросы, сколько захочешь. Ты готов думать?

– Это вопрос на засыпку? Разве можно прекратить думать?

– Нет, но после того, что ты пережил сегодня, у тебя могло все перепутаться в голове. Но все равно. Он предложил мне сигарету и сам взял одну. Генерал, приветливо улыбаясь, дал мне прикурить.

– Ты не сам выгнал себя, – продолжил Эфраим. – Тебя сделали жертвой. Но, скажем по правде, ты все равно вылетел бы, раньше или позже. В конце концов, даже лучше, что это произошло теперь. Он остановился и взглянул на меня через стекла своих позолоченных очков. – Перед тем как мы продолжим, я хочу, чтобы ты знал, что ни я, ни ты не смогли бы в этом ничего изменить. Захочешь ты нам помогать или нет, но назад ты в любом случае не сможешь вернуться.

– Подожди-ка, не так быстро. Кто меня сделал жертвой? Почему? Что, черт побери, ты имеешь в виду, говоря, что я не смогу вернуться назад? Если ты знаешь, что меня подставили, то ты сможешь прояснить дело, и я хочу, черт бы тебя побрал, чтобы ты это сделал. Можешь ли ты вообще представить, что это значит для меня – быть агентом Моссад?! Кто ты вообще на самом деле, какой-то проклятый бог-отец?!

– Заткнись, Виктор. Ты ведь хочешь только ту жизнь, ощущение которой тебе дает эта работа. Ты хочешь, чтоб не заржавело в брюках твое оружие, и ты хочешь вести такую же славную жизнь, как мы все, – ты это получишь.

– И почему же, если я для вас всех подхожу, вы вышвырнули меня вон?

– Тебя выгнали не из-за этого. Оба мужчины обменялись взглядами. Эфраим продолжил: – Есть люди, которые думают, что Моссад существует, чтобы они им пользовались. Мы должны остановить этих людей, пока не поздно.

– Не поздно? Не поздно для чего?

– Они втянут нас в войну, как это они уже сделали в Ливане.

Не было секретом, что отношения, которые правое крыло Моссад поддерживало с Баширом Жмайелем, плейбоем и харизматичным вождем христианской милиции, избранным президентом Ливана, со временем переросли в настоящую «любовь». В океане ненависти, окружавшем Израиль со всех сторон, Моссад, казалось, нашел в Ливане в лице христианских мародеров и убийц верного союзника. Но Моссад слишком разжигал эту ненависть, чтобы поддерживать статус-кво, так что Израиль был вынужден содержать и усиливать свою военную машину вместо того, чтобы повернуться к миру.