Мальтийский крест (СИ)

14

В жизни каждого героя, а особенно монаха, бывают моменты, когда автору следует отвести прочь нескромный прожектор вдохновения. Так поступим и мы, пока Джулио примиряет материю с духом. То есть ошеломляющую прелесть Катиного лица – с укором слов Писания о соблазне. И вернемся к биографии хозяина дома, обаятельнейшего Павла Мартыновича Скавронского.

Итак, дедушка Волконский за бдительность получил Александра Невского, а семейство – золотую клетку с чахлой птицей.

Вступив по смерти Петра на императорский престол, Екатерина I вспомнила о единственных родственных душах.

Все тот же Волконский примчал сплоченную группу в Санкт-Петербург. Впрочем, чтобы опять слишком не взволновать государыню, поселил на стрельницкой мызе рядом с гатчинским болотом. Он же взял на себя образование мужчин.

С Федором уже опыт образования кое-какой имелся, и дело шло легче. Однако Карл просвещению поддавался плохо. Ну а уж Симон-Генрих и Михель-Иоахим – те просто из рук вон. Попытка навести светский лоск на Михель-Иоахима имела единственным результатом то, что свечные огарки он стал собирать в особый мешочек, а хлебные корки – отдельно, тогда как раньше сыпал без разбору.

Екатерина I, прочитав отчеты Волконского, вздохнула и возвела семейство в дворянское достоинство. А на досуге расположилась начертать герб. Кроме жаворонка, в голову ничего не лезло.

– Как бишь по-латыни "жаворонок"? – спросила, зевая, государыня у статс-секретаря Остермана.

– Э-э… – смешался Остерман. – А как по-польски, матушка? Или хоть по-ливонски?

Вопрос легко разрешил все тот же Симон-Генрих.

– Skavronek! – убежденно сказал хлебопашец, вызванный для консультаций.

Поразительно, что из всего обширного семейства пернатых Симон-Генрих знал еще только "гусь", и то в качестве собирательного. Он упрямился, что одного гуся в природе не бывает.

В герб Скавронских, таким образом, были внесены жаворонок и три розы. Последние – в память трех задумчивых сестер, из которых две выбрали женихов с неудобопроизносимыми именами, зато средняя – с именем настолько звучным, что и другие два зазвучали на всю Россию: Симон Леонтьевич Гендриков и Михаил Ефимович Ефимовский.

Всем пожалованы были богатейшие поместья в Кимрах и окрестной Тверской губернии – по верхнему течению Волги. Возможно, сыграло роль созвучие лифляндской ямской станции Валги и полноводной русской Волги.

Виновник всех вышеперечисленных событий – новопожалованный граф Федор – на другой же день по въезде в имение пустился во все тяжкие и скончался от запоя, не приходя в сознание. Мораль: если случилось в жизни выругаться так, что Фортуна обернулась, следует по крайней мере бросить пить.

Карл ударился в другую крайность: прежде всего прогнал моментально набравшуюся дерзости графиню Скавронскую, предварительно выпоров на конюшне. И занялся воспитанием сына – Мартына Карловича, в чем и преуспел.

При Елисавет Петровне граф Мартын Скавронский сделался генерал-аншефом, обер-гофмейстером и Андреевским кавалером. Елисавет Петровна сосватала любимца за Марью Николаевну Строганову. По очень внятной причине: богаче невесты в России не нашлось.

В 1776 году Мартын Карлович отошел в мир иной, оставив громадное состояние единственному сыну – нашему герою Павлу Мартыновичу Скавронскому.

15

Пока Джулио примирял материю с духом, все оказались за столом. Екатерина Васильевна сидела прямо напротив рыцаря, а Павел Мартынович пересказывал подвиг Сакена при штурме Очакова.

– Представь, Тюша, турки захватили лодку Сакена и привязали к нему свои галеры… Налей-ка, братец. – Скавронский обернулся к дворецкому.

– У Сакена была дубль-шлюпка, – поморщился Головкин. – С пороховыми магазинами.

– Представляю, – холодно сказала Катерина Васильевна.

Все почему-то посмотрели на рыцаря. "Кого к кому привязали?" – тяжеловесно подумал Джулио.

Стол в обеденной зале Скавронских был по-казарменному узкий. Собственные ноги, также и ширину стола Джулио без труда выразил в морских футах. Но ноги Екатерины Васильевны… Тут арифметическую прогрессию застилало мистическим туманом. Джулио целомудренно подтянул на всякий случай сапоги под самый стул.

– Дубль? – удивился Павел Мартынович и залпом осушил бокал. – А мне казалось – подлинник. И Сакен ночью приплыл к своей шлюпке и залез в эту, как ее… Представляешь, Тюша?

– В крюйт-камеру, – снова подсказал Головкин, ревниво следивший за рассказом.

– Подлинник? – произнесла Екатерина Васильевна, скользнув взглядом по рыцарю.

Сидя напротив графини, Джулио чувствовал себя так же уютно, как боевой конь на арене ледового цирка.

Во- первых, после "Ой!" графиня, сделав было шаг навстречу сюрпризу, вдруг остановилась и нахмурилась. Повела рукой, и коробку из рук Робертино вместо приятно удивленной графини принял неприятно-певучий швейцар, не удивленный нисколько.

Во- вторых, Екатерина Васильевна имела привычку держать голову набок. И эта привычка сейчас, за столом, повергла рыцаря в пучину догадок: испытывает? жалеет? подсмеивается?

На самом деле, заметим, лицо Екатерины Васильевны выражало полную безмятежность.

– …и подорвал эту лодку, а вместе с ней четыре турецких этих… – продолжал между тем Скавронский.

– Вы забыли сказать, что Сакен подорвал также и себя, – перебил Головкин и перевел взгляд на рыцаря.

– Представляешь, Тюша? – Павел Мартынович по мере рассказа оживлялся все больше.

Ноги Литты затекли уже до такой степени, что от целого рыцаря в распоряжении Джулио осталась одна верхняя половина.

– Пишут, что Буг осветился ночью от взрыва, будто днем. – Павел Мартынович зажмурился от феерической картины. – А Потемкин…

– Я представляю, папа, – перебила Екатерина Васильевна. "Оставьте в покое Потемкина!" – хотела, кажется, сказать графиня.

Она в десятый раз пожалела, что спустилась к обеду. Живых рыцарей, положим, еще не встречалось. Но муляжи убедили: круговорот мужчин в природе есть обман зрения. Душа мужчины – рычажные весы. Слева вожделение, справа тщеславие. Задача женщины: следить за перевесом. Скучно, да и лень.

– Много ли еще таких офицеров в русском флоте? – возвысив голос, сказал Головкин. – Вы, конечно, читали о Сакене, господин капитан? – обратился он к Джулио.

"Шесть футов, – в очередной раз вывел измученный Джулио. – Никак не меньше".

Он выпростал наконец из-под сиденья затекшие ноги – словно вывернул из запасных гнезд два чугунных пушечных ствола.

– А вы разве знакомы с флотовождением? – вместо ответа приглушенно спросил он Головкина, едва сдержав вздох облегчения из самых глубин.

Джулио никак не ожидал, что первая же встреча с красивой женщиной на материке смутит его. Его, который смущение относил к симптомам нечистой совести. То есть общим слабостям человеческого рода, проживающего за границами Мальтийского архипелага.

Екатерина Васильевна вдруг почувствовала, как что-то властно прилегло к ноге под столом. И оно, это "что-то", не могло быть ничем иным, кроме… "Еще один, – грустно подумала Екатерина Васильевна. – Этот хоть подвиг совершил – крестик нашел".

Опустив глаза, она, не меняя позы, поправила прическу и наткнулась на бутон. Вынула из волос, поиграла перед лицом и принялась отщипывать лепестки на скатерть. "Рыцарь! – усмехнулась она про себя. – Вожделение или тщеславие?"

– Какое это имеет значение? – холодно сказал рыжий, пристально глядя на Литту.

Но Джулио начисто забыл, о чем спрашивал Головкина. Он никогда не видел, чтобы общипывали розу.

– Да он же служил во флоте! – вклинился Павел Мартынович, кивнув на рыжего. – За дерзость переведен в статские. А за неумение скрывать свои мысли произведен в дипломаты…

Екатерина Васильевна предупреждающе подняла глаза на мужа. "Или показалось?" – думала она. Под столом было тихо. "Неужели показалось? Может быть, случайно? Нет, не может!"