Когда пал Херсонес

эти люди, от князя до последнего воина, отличаются необыкновенной выносливостью и легко переносят всякого рода лишения. Губы у князя пересохли, иногда он невольно облизывал их языком, но когда я жаловался на огненную жажду, отвечал мне равнодушным взглядом.

В голове у меня мешались самые разнообразные мысли, в которых на мгновение возникал, образ Анны и вновь исчезал. Я думал то о ее будущей судьбе, то о предстоящем возвращении к василевсу и еще о многом другом. Однако мне в голову не приходило, что Владимир был в этот час в моей власти, если бы я захотел убить его. Даже было странно, что этот, такой осторожный и предусмотрительный человек решился пуститься в путь в обществе чужестранца, без преданных телохранителей. Впрочем, все произошло случайно, и, кроме того, откуда он мог знать, что в моем сердце его имя тесно переплелось с именем Анны?

Дальнейшее совершилось в течение каких-то мгновений. Вдруг огромный зверь молниеносно упал с придорожного дуба на круп княжеского коня и когтистой лапой вцепился в плащ Владимира. Конь поднялся на дыбы, и я увидел повернутое назад лицо князя, искаженное от страха. Он изо всех сил натянул поводья и удержался на коне, сжимая его бока ногами, но не успел обнажить меч, висевший под плащом, и зверь уже готов был вцепиться ему в шею. Но в это же мгновения я выхватил меч и поразил зверя, не помедлив ни одной секунды и без всякого размышления. К счастью, я был близко от княжеского коня, и мне не надо было тратить время на то, чтобы приблизиться к нему.

Я едва не поранил князя. Зверь, рыжий, косматый, со странными кисточками волос на ушах и с чудовищными усами, получил удар мечом и бессильно повис, судорожно цепляясь одной лапой за плащ, а другой за расшитый золотыми лозами бархатный чепрак, и потом рухнул на землю. Плащ был разорван, и такая же участь постигла и драгоценный чепрак, но князь остался невредимым, и его конь уже снова стоял на четырех ногах, дрожа всем своим прекрасным телом и кося глаза на поверженного хищника.

Как я сказал, на все понадобилось только несколько мгновений. И когда они пролетели, как стрела, мы посмотрели, тяжело дыша, друг на друга и после этого на зверя:

— Рысь! — сказал князь.

От волнения рот у него был судорожно перекошен. Но, видимо, князь не считал нужным благодарить меня за спасение, уже почитая себя отмеченным перстом божьим. Разве не долг каждого смертного охранять помазанников? Однако он слез с коня, улыбнулся мне и подошел к лежащему зверю. Его конь, которого он держал на поводу, перебирал в крайнем возбуждении стройными ногами, точно собирался совершить стремительный прыжок в пространство. Мой серый в яблоках только насторожил уши, — очевидно, это был боевой конь, видавший виды.

— Рысь! — повторил князь, внимательно рассматривая тушу зверя, показывавшего в бесстыдной позе свое белое пушистое брюхо.

Зверь был почти таким же огромным, как барс. Можно было считать от головы до хвоста по меньшей мере шесть локтей. Вся морда его была в крови, и от этого особенно