Печенежские войны

— Иди за мной. Князь Владимир уже оповещён о гонце воеводы Радка.

Прошли через этот зал и очутились в боковой просторной горнице. Князь был один, — высок, с непокрытой головой, волосы выбелены ранней не по годам сединой густо. На плечах накинуто тёплое недорогое корзно — в каменных палатах и летом прохладно. Князь перед их приходом читал книгу в тяжёлом кожаном переплёте.

Янко склонился перед князем, рукой коснулся ковра.

— Подойди ближе, гонец, — велел князь, и его глухой голос отразился от стен, увешанных старинным и новым оружием русичей. Тяжело ступая по ковру зелёными сафьяновыми сапогами, князь прошёл к столу у дальней стены, сел на лавку у раскрытого слюдяного оконца. Янко сделал несколько шагов к князю.

— Сказали мне, откуда ты. Говори, что наказал передать воевода Радко? И каково у вас в Белгороде? Все ли живы? Давно жду вестей от белгородцев.

Князь Владимир спрашивал тихо, словно беспрестанно мучался неведомой болью.

Янко ответил, что близок день, когда ратники Белгорода от голода не в силах будут поднять мечи и натянуть тетивы луков. Грудные дети скоро начнут умирать, лишившись материнского молока от бескормицы.

Князь Владимир вскинулся, телом вперёд подался:

— Но в клетях моих довольно запасов было!

— Из тех клетей кормили дружинников своих и тех, которые прибыли в Белгород с Вешняком. Дружинникам корм ещё есть на некоторое время. Но в Белгороде много разного люда, пришлых со степи и иных. Они бежали от печенегов, не взяв с собой ничего, окромя голодных ртов. Ратаи порезали коней и говяду, покормились какое-то время конями заставы, тех коней осталось мало. Воевода просит помощи, княже.

Князь медленно отвернулся к окну, но Янко успел заметить, как набухли желваки на обветренных скулах князя. Тяжёлая книга, которую он держал на коленях, соскользнула на ковёр и раскрылась в том месте, где заложено перо белого гуся.

— Дважды я посылал гонцов в Белгород, и оба раза их брали печенеги да мёртвыми бросали к стенам Киева. То чудо, что ты прошёл. Да в последнее время заметно поубавилось в окрестностях печенежских отрядов. Не думают ли находники на стены Белгорода подняться, чтобы взять город на щит?

Янко рассказал князю о сече над Росью и о Славиче, о битвах под стенами города.

— В Киеве я видел совсем малую дружину, — тихо, не зная, говорить ли дальше, сказал Янко: боялся услышать страшное для себя, для белгородцев. Но всё же не утерпел, спросил — Один ты пришёл из северных земель, княже, али с войском?

Князь Владимир не ответил, посмотрел в окно на синеву предвечернего неба и на редкие облака там, за широким Днепром. Спросил:

— Скажи мне, гонец, кто ты?

— Я сын кузнеца Михайлы, дружинник заставы Славича, зовусь Янком.

Князь Владимир встал и подошёл совсем близко. Янко поднял голову, глянул в глаза князю, и жалость холодными пальцами стиснула ему сердце. «Сколь морщин у князя!» — отметил про себя Янко.

Князь тихо произнёс:

— Знаю Михайлу и старейшину Воика помню, о том ему скажи, как вернёшься в дом родителя своего. Воеводе Радку передай моё княжее слово: надеюсь на ваше мужество, белгородцы. Велю воеводе стоять, пока северные рати не подойдут под Киев! Тогда и гряну всей силой земли Русской на печенегов!

Последние слова князь произнёс резко, и Янко увидел, как трудно дались они князю.

Воевода Волчий Хвост сообщил князю:

— Гонец полон привёз с собой, печенежского конника.

— Выкуп надобно дать за того печенега, — князь вернулся к столу, открыл расписной ларец, подозвал Янка к себе.

— Возьми. По теперешней нужде великой сгодятся, — и протянул ладонь с десятком серебряных монет. Янко принял дар с поклоном — на монетах выбит княжий лик и по кругу написано: «Владимир на Столе».

— А теперь иди, Янко. Ночь отдохни с гриднями да подкормись перед дорогой. По рани тебя проводят заставой, сколь возможно будет, в сторону Белгорода. Остерегись в пути, чтобы и твою голову печенеги не кинули в киевский ров.

Когда Янко был уже у порога, князь Владимир повторил:

— Стойте крепко, белгородцы! Вы — щит земли Русской!

Опомнился Янко, только выйдя на свежий воздух, когда почувствовал на левой щеке ласковое солнце. Вот и свиделся он с князем Владимиром!..

Подошёл старший дружинник из наружной стражи, участливо спросил обескураженного Янка:

— Ну, обещал князь помочь Белгороду?

Янко с трудом сдерживал накатившиеся на глаза слёзы: если ему суждено будет вернуться, что скажет он людям Белгорода?

Дружинник понял всё, сокрушённо выдохнул и повёл Янка в гридницкую — кормить и в обратный путь снаряжать.

Рыбе ли прятаться от дождя? Князю ли Владимиру страшиться ещё одной сечи? Сколько их было с той поры, как сел он на столе отца своего Святослава, и столько лет отдал собиранию земли Русской вокруг Киева!

Старый воевода Волчий Хвост и в мыслях не допускал, что князь Владимир выказывает робость, сидя в Киеве за высокими стенами в час, когда лютые вороги жгут окрестные селения. Против несметного печенежского войска нужна крепкая дружина. Сила ратная собирается, но она ещё далеко… А вновь кинуться, вооружась одной лишь яростью, — повторить осраму прошлого лета. Вот подоспеет рать новгородская…

— Сдержи лютость, княже Владимир. Сам ведь знаешь — дикого тура кулаком в бок не бьют: один раз меж рог молотом, и насмерть!

Воевода, заметно поднимая ноги, чтобы не шаркать черевьями, вышел из палаты проводить белгородского гонца и озаботиться о нём. Князь Владимир остался наедине со своими думами и гневом к степным хищникам.

«Кабы со всей дружиной пришёл — под Белгород поспешил бы тотчас, — подумал князь Владимир, вспомнив вопрос белгородского гонца. — И не един вбежал в Киев, да без рати… Почти без рати, с несколькими сотнями дружинников только, — поправил князь сам себя. — Дружину немалую собрал Новгород в помощь своему бывшему князю, а ныне князю всей земли Русской, но рать эта, пешая большей своей частью, на лодиях идёт от далёкого Новгорода. Только и сумел взять пеших воев в Любече да в Чернигове. Вручий да Искоростень дали малое число ратников, других под Здвижен послали оберегать от печенежских набегов из-под Белгорода. Тяжко Руси, ворог везде: и на закате солнца — там византийские легионы рвутся в Болгарию, тянет император Василий длинные руки и к угорским землям. Ляхи воюют червенские города. В полуночных краях только что чудь усмирил, да в Новгороде сына своего Вышеслава оставил оберегать единство земли Русской. На восходе же солнца, по Волге, немирно сидят булгары — им наши ростовские да муромские края приглянулись. О печенегах и говорить нечего — всякое лето на Русь идут. Минувшим годом подступили к Василеву, теперь вот под Белгородом встали».

Князь просунул палец в книгу там, где было заложено пером, пытался читать писание императора Константина сыну своему Роману. Привёз список с этой книги болгарин Михайл, приехав митрополитом на Русь от болгарского царя Симеона по просьбе Владимира.

Глаза остановились на строках: «Пацинаки [98] многократно, паче же примирения не содержа, разоряют Руссию и скоты весьма отгоняют… могут, когда руссы из своих границ выдут, нападение учинить и русские поля вытравить и выпустошить».

«Давно сие писано, половину столетия минуло, а будто о дне нынешнем», — подумал князь Владимир. Встал из-за стола, прошёл в дальний край зала, где на ковре развешено оружие предков: вот дедовы кованые мечи и копья со следами многих зазубрин от памятных сечь с ромеями и хазарами. Вот мечи, с которыми князь Игорь ходил в полюдье собирать дань с окрестных племён. Теперь племён нет и в помине, есть единая Русская земля. И собрал её он, князь Владимир. Вот, в центре ковра, тяжёлый меч убитого печенегами князя Святослава покоится безмятежно, словно старый дружинник, отдых взяв бессрочный от ратных походов.