Гибель Византии (СИ)

Ночь кончалась. Полоска неба на востоке стремительно светлела, предвещая наступление нового дня. Османская армия, потеряв в сражении множество солдат, спешно возвращалась на свои прежние рубежи.

ГЛАВА XLII

— Я не знаю, что мне делать!

Султан метался вдоль шатра, отшвыривая от себя встречающиеся на пути предметы.

— Я думал, что командую армией, но оказалось — стадом свиней!

Военачальники угрюмо молчали, стараясь без особой надобности не поднимать на повелителя глаз. Это еще больше распаляло Мехмеда.

— Я вручил вам огромное войско, опытных и умелых солдат. И что я вижу? Греки жгут вас, как полудохлых крыс, а вы не можете дать им хорошего отпора!

— Еще не все потеряно, мой повелитель, — осмелился подать голос Саган-паша.

— Твои воины не привыкли вести ночные бои и только этим объясняется наше поражение. С восходом солнца мы продолжим натиск и сопротивление неверных будет сломлено. Верь мне, о великий!

— Я больше никому не верю! — кричал Мехмед. — Своими посулами вы заставили меня продолжать войну, я понадеялся на ваши клятвы и пошел на поводу у большинства. Что я получил взамен?

Он бросился на ложе и тяжело задышал.

— Еще одна такая битва — и я лишусь своей армии, — донесся оттуда его страдальческий голос.

Военачальники понурились.

— А вы — своих голов! — добавил Мехмед, приподнимаясь и обводя всех недобрым взглядом.

— Великий султан еще не посылал в бой свою гвардию, — тихо, но достаточно внятно напомнил Караджа-бей. — Там, где не пройдет простой воин, всегда найдет дорогу янычар.

— Что-о….? — задохнулся от гнева командир янычарского корпуса Торгут-бей.

Он сделал шаг к султану и в обвиняющем жесте вытянул руку в сторону паши.

— Не слушай, о великий, неумных советов! Бейлер-бей забывает, что гвардия предназначена не для битв, а для охраны твоей святейшей особы. Кто осмелится оспорить, что один янычар стоит десяти воинов и не менее трех десятков аккынджи? Тем более их надо беречь и не допускать к сражениям. Совет же послать янычар на уничтожение может исходить лишь от глупца или предателя!

— Трусливый пес! Я вырву тебе твой подлый язык!

Караджа-бей с поднятыми кулаками бросился на командира гвардии, но Исхак-паша обхватил его поперек груди своими сильными руками и удержал на месте.

— Тихо! — заорал Мехмед, вскакивая с места.

— Распетушились тут! С меня довольно и ночной потехи!

— Чем же ты так возмущен, Торгут-бей? — обратился он к сатрапу. — Разве тебе неведомо, что султаны для того и холят свою гвардию, чтобы она в решающий час переломила ход событий в пользу своего господина?

— Я знаю это, повелитель, — смиренно отвечал гигант. — Но осмелюсь заметить, что отправив янычар на стены, мы можем попусту потерять их. Кто же тогда остановит и повернет вспять перетрусивших, оробевших подобно псам солдат бейлер-беев, готовых хоть сейчас без оглядки бежать от города?

Исхак-паша возмущенно покачал своей огромной головой.

— Сладко же ты запел, Торгут-бей! Вот только я не пойму, о ком идет речь: то ли о гвардии, то ли о полицейских-чауши.

Он сделал шаг в сторону бея и громко рявкнул:

— Если вздумал говорить, говори прямо, без утайки! Привык отсиживаться за нашими спинами, злорадствуя в рукав! Думаешь, мы не знаем, что ты больше всех страшишься штурма, боишься поражения своих хваленых солдат?

— Я никого и ничего не боюсь! — взревел в ответ Торгут-бей. — Только гнева Аллаха и султана, повелителя моего. И не вздумайте проверять меня на храбрость, беи, иначе от ваших голов останутся одни пустые черепки!

— Мой повелитель! — он с низким поклоном обратился к Мехмеду. — Если Аллах не желает твоей скорейшей победы, молю тебя — отступись. Но если ты уверен в себе и в своих слугах, приказывай! Я и мои воины без промедления двинемся на штурм.

Он замялся, переступая с ноги на ногу.

— Однако…… - конец фразы повис в воздухе.

— Говори! — потребовал султан.

— Прости меня, повелитель! Я хотел лишь сказать, что если янычары, проявив чудеса храбрости, все как один полягут под стенами, никакие в мире силы не помогут сохранить тебе армию, а тем более — овладеть городом.

— Ты прав! — султан взволнованно заходил по зале.

— Мой господин! — громко произнес Саган-паша, неприязненно меряя взглядом Торгут-бея. — Войска измотаны, число воинов оскудело на треть. Нужны новые, свежие силы, способные вести за собой в атаку изнуренных в предыдущих сражениях солдат. Или ты принимаешь нелегкое и весьма рискованное решение и тогда полки янычар, за исключением немногих, специально отобранных тобой для защиты твоей святейшей особы, идут на приступ впереди всех, или….

Он на мгновение смолк и со вздохом продолжил:

— …. или, что еще более тяжко, надо отдавать приказ войскам об отступлении от стен.

Мехмед изумленно воззрился на зятя.

— И это говоришь мне ты? Ты, который всегда ратовал за войну?

Саган-паша уныло развел руками.

— Повелитель, мы балансируем на лезвии ножа. Если мы всеми силами не начнем новый штурм, то вынуждены будем в скором времени признать свое поражение.

Мехмед отвернулся, чтобы скрыть растерянность. Медленными шагами приблизился к курильнице и провел пальцем по круглым отверстиям дымоходов.

— Великий визирь, — окликнул он, не оборачиваясь. — Почему не слышно твоего голоса?

Халиль-паша коротко откашлялся.

— Мой повелитель, я молчал лишь потому, что всем присутствующим известно мое мнение.

— Я желаю не догадываться, а слышать его своими ушами.

— Еще не поздно, повелитель, вновь отправить к византийцам парламентера с выгодными предложениями мира.

Мехмед щелкнул пальцем по выпуклому боку серебряного сосуда. Послышался резкий дребезжащий звук.

— Нет, — пробурчал он себе под нос. — Поздно. Уже поздно.

Но вслух, повернувшись к сатрапам, произнес другое:

— Пусть будет так! Мы сделаем еще одну попытку. Но если и в этот раз враг ответит высокомерным отказом, пощады ему не будет!

Голос султана задрожал от еле сдерживаемой ярости.

— Я повторяю вам, сатрапы — поражения для меня не существует! Отступить от стен я не позволю никому и никогда. Если византийцы не примут условия мира, я буду кидать войска на штурм вновь и вновь, всех, до последнего солдата! Либо все лягут здесь костьми, либо мы будем пировать на черепах врагов.

Он замолчал, кидая исподлобья мрачные и подозрительные взгляды на пашей.

— Вы поняли меня, сатрапы? Такова моя воля и воля Аллаха! А теперь ступайте и готовьтесь к новому штурму. Торгут-бей, выводи и строй своих янычар. Если через час выбранный мною парламентер не возвратится или вернется с пустыми руками, янычары поведут войска в атаку!

— Говори, — кивнул он шагнувшему вперед Саган-паше.

— Великий султан, я давно собирался сказать тебе. Перебежчики из лагеря греков поведали мне, что в в стенах города, на левом фланге, есть небольшая калитка….

— Там много калиток! — возразил Мехмед. — И византийцы весьма умело пользуются ими.

— Да, господин. Но эта калитка, по их уговору со мной должна в полдень каждого дня на короткий срок отпираться.

— Вот как? — заинтересовался султан. — Почему же ты раньше молчал?

Военачальники замерли, с нетерпением ожидая ответа. Караджа-бей побледнел и волком уставился на на зятя султана.

— Я держал это в тайне только потому, что нашим воинам ни разу не удавалось именно в это время приблизиться к стенам.

— Ты лжешь! — рассвирипел Караджа-бей. — Ты хочешь сказать, твоим воинам. Сколько раз мои храбрецы штурмовали эти стены, но ты молчал о тайном ходе, чтобы приписать всю заслугу себе. Ты повинен в смерти тысяч, десятков тысяч солдат!

— Это действительно моя заслуга, — запальчиво отвечал паша. — А что касается тех тысяч смертей…..

Мехмед остановил его.

— Ваши споры затягивают время. Я же добавлю к уже обещанному: первому, кто поднимется и водрузит османский флаг на одной из башен, я пожалую не только титул санджак-бея, но и столько золота, сколько он сможет взвалить на свои плечи.