Буйный Терек. Книга 1

Знамя снова упало. Это прапорщик Чавчавадзе, держась за штык, молотил прикладом по головам сарбазов. Белая его рубаха была запятнана кровью, из пробитого бедра сочилась кровь. Без фуражки, огромный, растрепанный, страшный, с хриплым кряхтением обрушивал он на головы персов тяжелый приклад.

Сарбазы не отступали. Если их кавалерия быстро показала спину, то пехота, разбившись на кучки, огнем и штыками отбивалась от драгун.

Вельяминов, видя, что сзади спешат иранские резервы, приказал поднять хоботы орудий и дал залп гранатами через головы дерущихся. В бою случайность имеет огромное значение. Этот залп, сделанный больше наугад, чем по расчету, скосил передние ряды сарбазов, бежавших на выручку своим. Две гранаты упали под ноги девяти офицеров, и все девять вместе с командиром полка полковником Кули-ханом были разорваны в клочья. Второй залп пришелся на середину замешкавшейся, смущенной потерей офицеров солдатской толпы. В эту же минуту грузинский дворянин Ираклий Вачнадзе с тремя-четырьмя десятками грузин и сотней татарской милиции ударил в шашки. Резервы обратились в бегство, во время которого Вачнадзе зарубил трех солдат и захватил знамя, на котором был нарисован желтый лев, держащий в лапах земной шар.

«Весь мир подвластен тебе!» — было написано на этом знамени.

И еще одна случайность ускорила финал этого фактически уже выигранного русскими сражения.

Аббас-Мирза с беспокойством озирал поле битвы, и нигде он не мог увидеть и признака поражения или слабости русских.

— Ваше высочество, пора пустить в дело вашу гвардейскую конницу. Подошел самый нужный для последнего удара момент, — сказал Олсон. — Ваши сарбазы устали, им нужна помощь!

— Палача и веревки им нужно, собачьим детям! — в бешенстве воскликнул Аббас. — А почему русские не устали? Ведь их в десять раз меньше, чем моих негодяев! Почему они дерутся, не ожидая помощи?

— Аллах велик, лев Ирана. Эти свиноеды тоже утомятся, и тогда могучие воины вашего высочества выпьют их кровь, а тела бросят шакалам, — льстиво произнес Угурлу-хан, сын некогда владевшего Ганджинским ханством Агамали-хана, бежавший в Персию и теперь привезенный оттуда и вновь назначенный правителем всей Ганджи. Он еще раз поклонился валиагду и вдруг изменившимся голосом воскликнул: — Что это? К русским идет помощь! Смотрите, по Тифлисской дороге к ним спешат войска!

И Аббас, и Олсон, и Эмин-Доуле, и весь штаб, окружавший Аббаса-Мирзу, повернули головы туда, куда указал Угурлу-хан.

Огромное облако пыли поднялось за русским войском. Там по Тифлисской дороге что-то быстро приближалось к русскому отряду.

— Это — Ярмол-паша! Это он, проклятый кабан, идет к ним на помощь!

Что-то сверкало сквозь тучи пыли. Это было похоже на движение конницы.

— Проклятые драгуны, это они, конные солдаты, чтоб им сгореть в аду! — приглядываясь из-под ладони, сказал кто-то из свиты.

— Ярмол! — зловеще пронеслось над всеми. То, чего больше всего опасался наследник и его генералы, совершилось. Ермолов заманил их в ловушку, выставив всего семь тысяч солдат, сам же с остальной армией появился в самый разгар боя.

— Это — Ермолов! — встревоженно сказал Аббас-Мирза.

Дружное «ура» раскатилось в центре. Ширванцы и карабинеры, разгромив центр иранской пехоты, ринулись вперед. Шабельский и Андроников со своими драгунами давили, топтали и рубили бегущих сарбазов. Четыре ядра упали невдалеке от ставки наследника. Это полубатарея русских, зайдя с обнаженного левого фланга, обстреляла бегущих персов.

Драгуны прапорщика Магомета Абисалова догнали убегавшую верблюжью артиллерию и, порубив прислугу, заворотили верблюдов, нагруженных восемью фальконетами.

Граната с визгом разорвалась за ставкой Аббаса-Мирзы. Вторая лопнула возле коноводов, и «непобедимый лев Ирана», бросив свое вызолоченное кресло, покинул поле боя и свое разбитое, истекавшее кровью войско.

Паскевич тоже обратил внимание на неожиданно появившееся в тылу русских войск густое облако пыли. Это удивило и испугало его. Помощи от Ермолова он не ждал, да и быть ее не могло. Генерал отлично знал, что Ермолов дал ему все, что имел. Но в таком случае это могли быть войска эриванского сардара Гасан-хана, шедшего на помощь Аббасу-Мирзе. Обеспокоенный этим, Паскевич выслал на Тифлисскую дорогу сотню казаков. Донцы быстро исчезли в пыли, и это напугало до смерти наследника престола, решившего, что казаки посланы для того, чтобы привести в его тыл Ермолова и этим отрезать им путь отступления.

Весь центр иранской армии вместе с Аббасом-Мирзой и всей его артиллерией в панике мчался уже к Курак-Чаю, когда казаки встретили русский обоз, на широкой рыси шедший с провиантом и боеприпасами к Паскевичу. Заботливый Ермолов, зная, что бой будет ожесточенный и долгий, прислал триста ядер, триста гранат и три сотни грузин-добровольцев.

К казакам подскакал черненький, весь в пыли, обвешанный оружием майор.

— Как дела? — еще издали осведомился он.

— Идет бой, борются дюже, однако персюку конец, — уверенно сказал донской сотник. — А вы кто такие будете?

— Скачем к генералу, там объясню все! — закричал майор и, подхлестнув коня, помчался к Зазал-Арху. За ним ринулись карьером все три сотни грузин. Они не останавливаясь скакали до того места, где драгуны и милиционеры рубили упорно отбивавшиеся разрозненные группы персидских солдат.

— Кто таков? — спросил Паскевич майора.

— Майор Корганов, ваше высокопревосходительство! Везу бомбы, ядра, порох, провиант и три сотни конной милиции.

Паскевич засмеялся. Это было с ним в первый раз с того момента, как он выехал из Москвы.

— Бог вас принес, майор. Эти дуралеи приняли вас за русских, а я — за персиян. Почему не встречал вас раньше в Тифлисе?

— Не имел счастья угодить его высокопревосходительству генералу Ермолову, — вздохнул, сделав скорбное лицо, Ванька-Каин. — Был арестован им и назначен к увольнению со службы.

— За что? — воззрился на него Паскевич.

— Не льстив, не люблю лжи, ненавижу интриги и не хотел угождать некоторым знатным лицам, — глядя в глаза Паскевичу, с горечью и такой неподдельной искренностью сказал Корганов, что генерал, окинув его еще раз взглядом, произнес:

— Хорошо! Останетесь при мне.

Звезда Ваньки-Каина с этой минуты засияла с новой и исключительной силой.

Разрозненные остатки сарбазов отбивались ожесточенно, но пыл их угасал. Неудача конной атаки и большие потери охладили их. Сейчас они дрались с мужеством отчаяния, не веря в свою победу, но и не желая сдаваться в плен. Атака драгун ошеломила их, разбитые батальоны уже не смогли построиться. Грузины гонялись за расстроенными, смятыми кучками отбивающихся сарбазов.

Небольсин, тяжело дыша, усталый, запыленный, полуоглохший от орудийного гула, вместе с несколькими солдатами окружил десятка полтора сарбазов.

— Теслам ол! [117] — закричал поручик, угрожающе поднимая шашку.

Персы опустили ружья, двое подняли руки, кто-то робко и умоляюще сказал:

— Аман, ага, аман! [118]

— Забирай их, ребята, гоните в общую кучу! — скомандовал поручик.

Из группы пленных вырвался один, худой, со свалявшимися длинными волосами. Он что-то закричал и, подбежав к поручику, ударил его сзади широким, блеснувшим в воздухе кинжалом.

Санька, не отходивший от Небольсина, успел подставить ствол ружья. Кинжал зазвенел и, скользнув по стволу, снес сустав большого пальца Саньки. Поручик охнул, пошатнулся и упал на землю. По его лицу потекла кровь.

Санька, не замечая боли, с остервенением ткнул перса штыком. Сарбаз дико завыл и со стоном упал лицом в песок.

— Бей их, гадов, ребята, чего смотрите! — побелев от гнева, завопил Санька.

— Ух, сволочь подлая! — ударив еще раз штыком уже мертвого перса, сказал Санька.