Саамский заговор (историческое повествование)

— Сейчас ты нас в правом уклоне начнешь подозревать, — улыбнулась Серафима Прокофьевна. — Ты уж нас не пугай.

— Относительно коммунизма, Сима, в головах нынче страшная путаница. И если подменить понятия, если возвести в цель то, что я называю, прости за грубость, «жратва и барахло», то и революцию не нужно было затевать. А призрак коммунизма на самом-то деле бродит по Европе с незапамятных времен, раньше, чем это заметили Маркс и Энгельс. Итальянцы жили в коммунах в те времена, когда у нас еще и крепостного права не было. Человечество ищет, ищет, пытается найти формулу спасительного общежития. Нельзя подгонять мечту человечества под примитивный мещанский идеал. Разумеется, в будущем жизненные потребности, и куда более широкие, чем у современных саамов, будут удовлетворяться сполна. И все-таки суть коммунизма в другом, это ненасильственное сообщество людей и ненасильственное отношение к природе. И свобода от рабства собственности. Вот эти три качества как раз и составляют существо жизненного уклада саамов. Их коммунизм не идеологичен, он стихиен, это исторически сложившаяся форма бытия, обеспечивающая их выживание на протяжении многих веков в суровых условиях, но без войн и вражды. Это чудесный, удивительный народ! Казалось бы, их так мало, они предназначены к вымиранию. Но их численность стабильно сохраняется. Это чудо. Скелет у них слабее, чем у финнов и норвежцев, но они выносливее, лучше переносят лишения и все напасти полярной зимы. И совершенно непоказная независимость, самоуважение. Мы народ порченый. Нам ужасно важно знать, как мы со стороны смотримся, что о нас другие подумают и скажут. А вот саам от чужого мнения не зависит. Вот подлинный аристократ!..

— Похвалил! А то мы не видели аристократов! — проговорила Серафима Прокофьевна.

— Aristos! Лучший. Аристо-кратия. Власть лучших. А наши? Если они такие хорошие, даже лучшие, что ж власть не удержали? И кому ее отдали?.. — здесь Алексей Кириллович вспомнил о сидящем у ног сыне и осекся, не стал договаривать, чтобы не вносить в юную душу непосильную смуту. — А Древний Рим? Патриции. «Патриций» от «патрон», «покровитель». Ромул, придумавший это звание, давал его тем, кто опекал бедных. Этого звания были достойны лишь первейшие и сильнейшие, опекавшие народ. И что же? Выродились в касту привилегированных. Будут они опекать народ, держи карман шире. Попечители о нуждающихся и забыли, что значит их звание. Только о себе и только для себя! Процесс этот называется — вырождением. Лучшим нельзя родиться. Лучшим нельзя назначить. Лучшим можно только стать. Идет журавлиный клин, лебединая стая, над морем сутками идут, и первому трудней всего. Что заставляет встать первым? Что заставляет сменить вожака, а они в полете меняются, одному не выдержать? Значит, этот комок перьев каким-то неведомым нам чувством, а может быть, как раз нам-то и ведомым, сознает: я лучший — и идет вперед, берет на свои крылья удар встречного ветра. Вот и у саамов никаких князей, бояр, родовой знати… Я вижу, ты устал, я заменю тебя…

— Но кто-то должен быть во главе, кто-то должен принять решение, когда, к примеру, начать кочевье, когда идти на охоту, где разбить становище… Надо как-то и неизбежные житейские ссоры и споры разрешать… — мечтательно, словно сквозь пелену каких-то своих далеких от саамов мыслей спросила Серафима Прокофьевна.

— Вот это и достойно удивления! Старший, ведущий у них не тот, чьи предки были когда-то сильны и безжалостны, не тот, кто получил богатое наследство, а тот, кто силен и разумен сегодня, сейчас. И удивительна способность этих людей признавать не силу, не власть богатства, а правоту… Они чувствуют правду жизни самим своим естеством. Мне иногда кажется, что они само порождение земли, тундры, в них нет и примеси лукавства, криводушия, злобы, как их нет в ягеле, в березе, в бруснике или морошке…

— Алеша, слушаю с ужасом, — вдруг отвлеклась от своих дальних мыслей Серафима Прокофьевна, — разве можно людей зачислять в ботанику? — она прижалась к плечу мужа, словно готова была искать у него защиты и от него самого.

— Серафима, почти София, где же твоя мудрость?! — с нарочитым пафосом воскликнул Алексей Кириллович, а Светозар запрокинул голову, чтобы увидеть мамино смущение. — Человек — это изумительный творческий акт природы, и я говорю о чуде. Кто знает, может быть, именно саамы даны человечеству как ответ на самый тяжкий вопрос человеческого общежития: может ли выжить на Земле невоинственный, мирный народ? Или борьба за существование — это кровавое проклятие над родом человеческим? О них так мало известно, что иногда я начинаю выдумывать их древнюю историю. Может быть, саамы — это потомки великого народа, уставшего от войн и битв, от кровопролитий и душегубства. Может быть, они первыми в мире поняли, что убийство не созидательно, в конечном счете бесперспективно. Господство человека над человеком, угнетение, эксплуатация не достойны человека и не плодотворны. Я не зря вспомнил о журавлиной стае, они живут по каким-то схожим законам. Они отдали все блага так называемой цивилизации за право жить, не убивая, не подавляя других, не зарясь на чужое богатство, не завидуя и не ревнуя к чужой славе и почестям. Египет, Греция, какие-нибудь инки создали великую культуру, вписали удивительные главы в историю человечества и не сумели выжить. Пирамиды, каналы, Колизеи, висячие сады, удивления достойные творенья рук человеческих, но рядом с чудом жизни это так немного. Все эти творения можно и повторить, и превзойти. Нельзя лишь повторить прерванную жизнь. Нельзя превзойти чудо жизни. Вот почему для меня история саамов куда важнее, значимее, чем загадка египетских пирамид. Кстати, в преданиях саамов поминаются пирамиды. Бог даст, и найдем. Но самая большая загадка в том, как они умудрились выжить, выжить на протяжении многих сотен лет. Это единство земного, природного и человеческого, какого я не встречал нигде. Они действительно верят в то, что происходят от оленей, что между ними прямое кровное родство. Они живут, как боги! Чем боги отличаются от людей? Боги выше своих желаний. Саамы не хотят чужого, где такое в мире еще видано? Не хотят еды больше, чем могут съесть. Одежды больше, чем могут сносить. Их обычай дарить своих оленей доводит иных до разорения, но они не погибают, живут…

— Па-а-ап, а вот для чего все это создано? Весь мир. И Земля, и Солнце, и звезды, и то, что за звездами, все, все, все…

— Спросил! Думаешь, мы до утра будем у печки сидеть? — улыбнулась Серафима Прокофьевна.

— Правильно, сыночка, ибо человек, не задающий вопросов, подобен траве! Вопрос серьезный. Обязательно поговорим. А пока возьми кочергу, разбей вот эти две головешечки. Я сейчас угольков в самоварчик закину, и попросим у добрейшей Серафимы Прокофьевны нам сухариков к чаю.

Они еще не двинулись с места, сохраняя общее тепло, когда в окно негромко постучали.

Серафима Прокофьевна подавила вздох, случайные гости, увы, были делом хотя и привычным, но все-таки для хозяйки обременительным. Сколько народу знало Алексея Кирилловича, скольких знал он, все могли в любое время, в любой час постучать в дверь или в светящееся окно и знать, что дверь отворится.

— Ставь самовар, вот и гости… — сказал Алексей Кириллович и пошел в сени открывать.

Через минуту он вернулся в комнату, держа за плечи молодую женщину в сбившемся платке и беличьей шубке. Казалось, что Алдымов не ведет, а несет ее, и если разомкнет руки, она тут же просто осядет на пол.

— Катюша, что случилось? — с тревогой спросила Серафима Прокофьевна и обняла вошедшую невестку, словно приняла ее из рук мужа. — Что случилось?.. Где Сережа?

— Сережу взяли… Я не могу там ночевать… Я не могу…

Кровь отхлынула от лица Серафимы Прокофьевны.

— Куда взяли? — спросил Светозар.

— Иди, Светик, спать, поздно уже, — глаза Алексея Кирилловича и сына встретились. Отец испытал чувство беспричинного стыда, зная наперед, что не сможет ответить сейчас на вопрос сына. Он посмотрел прямо в глаза сыну с тайной надеждой на то, что у того достанет милосердного разума не повторять вопрос.