Царский выбор

Митрофаныч(раздумчиво).Ветер, он как вода в реке. Где прямо течет, а где в воронки завихряется. Видно, в эфтом месте и случилось завихрение. (Вежливым тоном)Но, конечно же, за все Господа благодарить надо.

3– а. В доме Всеволожских

Иван Родионович в кресле, в отчаянье. Евдокия, Андрей, Фима, нянька Настасья, Митрофаныч.

Фима(опускается на колени, обнимает отца).Батюшка, голубчик, но ведь все живы, все цело. Ну, сгорело что-то! Разве ж мы не проживем?

Всеволожский.Все труды прахом! Целый год труда, и всё прахом.

Евдокия.Бог дал, Бог взял, Родионыч. Грех роптать, ведь такая беда миновала!

Всеволожский.Да если бы само собой загорелось! Да я бы слова не сказал! — Но когда такое творится! У всех на виду! Ничего не боятся! Грабят, поджигают! И все их знают — и ничего.

Митрофаныч.Мы такое только в Смутное время видели, ей-богу. При старом царе, при старом воеводе такое и присниться не могло.

Всеволожский.Нет, я должен с ним поговорить! Я поеду в Касимов, я ему все скажу.

Андрей в продолжение разговора стоит поодаль, блаженно переживая произошедшее. Услышав последние слова Всеволожского, поворачивается к нему.

Андрей.Он того и ждет, чтоб ты пришел. Сам

и прислал сонцевских, чтоб тебе про то напомнить. Только с пустыми руками к нему ходить без толку. Либо дань ему надо заплатить, либо охранную грамоту от какого-нибудь вельможи московского в нос ему ткнуть.

Митрофаныч.Да, вот так. В прежние времена

в Золотую Орду дань возили. А теперь эта Орда на каждом перекрестке.

Евдокия.Давай в Москву поедем, Иван Родионыч.

Всеволожский(кричит, стуча кулаком).Я сначала в Касимов поеду! Пусть он мне в глаза посмотрит! Я столбовой дворянин! Я за царя сражался! Я Сергиеву Лавру оборонял!

Настасья.Батюшка, да не убивайся ты так, себя

пощади. Он мизинца твоего не стоит, воевода этот.

Фима(обнимая отца).Ну конечно же, мы поедем в Касимов. Завтра же все поедем. Отец Никола, чай, по тебе соскучился, он так тебя любит.

Всеволожский(смягчаясь).А ты в Касимов ехать не боишься? А как матушка попадья начнет тебя сватать?

Фима.А я храбрая, я никого не боюсь. Я даже матушки Глафиры Петровны не боюсь.

4. Москва

У Кузьмы Кузьмича.

Кузьма и Поликарп (помощник Трофима). Кузьма.Давно ты не появлялся.

Поликарп.Прости, батюшка Кузьма Кузьмич. Работы много было. А Трофим Игнатьич, сам знаешь, мужик дотошный. Все ему надо знать, где был, куда ходил.

Кузьма.А как про жалованье вспомнил, так сразу время нашлось.

Поликарп(падая на колени).Кузьма Кузьмич, да что жалованье! Я и так по милости твоей как сыр в масле катаюсь. Да разве я когда забуду, что ты меня, сироту, к такому месту пристроил. А что давно не был — мой грех, каюсь. Но я, чай, не у бояр Стрешневых служу. Сам знаешь, князья наши — люди тишайшие. Князь Симеон Васильич всегда повторяет: кто Смутное время пережил, тому заради тишины ничего не жалко. Да если бы я про какой злой умысел…

Кузьма.Ты, Поликушка, поднимись и встань-ка вон там, возле окошка!

Поликарп идет ближе к свету, к окну. Кузьма пристально смотрит ему в лицо.

Кузьма.Тебе ведомо, Поликарп, что такое ересь?

Поликарп(ошарашенный).Я, батюшка, читать-писать умею, в уме считаю побыстрее самого Трофим

Игнатьича, еще я шорное дело знаю, столярные работы делать умею… Где же мне еще какие-то ереси знать, что я — семи пядей во лбу?

Кузьма(цедит).Больно много говоришь, Поликушка.

Поликарп.Это я со страху. Я же вижу, что ты

на меня гневаешься, а за что — понять не могу. Оттого и страшно.

Кузьма.Ну хорошо. Я тебе помогу. Ходят к твоему Трофиму диковинные страннички, а ты об этом ничего не докладываешь.

Поликарп.Ну, батюшка, их же столько ходит! Им тогда запись вести надо. А уж что они несут! Каждый думает, чем больше наврет, тем больше ему подадут. Они же заради этого и странствуют.

Кузьма.А Михайло Иванов, что по воде ходит, он тоже подаяния просить приходил? Да? И князь Симеон Васильевич ему из своих рук подавал?

Поликарп.Ну, батюшка Кузьма Кузьмич, ну ты прям Даниил-пророк! Был такой старец в усадьбе нашей, только меня в ту пору в Москве не было. Меня Игнатьич в нижегородские имения посылал, у нас там падеж скота случился.

Кузьма(сквозь зубы).Где у них только нет имений. — (Громко)Так почему же не доложил?

Поликарп.Да кабы я помыслить мог, что тебе про это знать важно. Теперь буду докладывать. Дай Бог памяти на всю их брехню. А запись вести — так Трофим поймает.

Кузьма.А ты не про каждого докладывай, а только про особых, которых привечают особо, князю Прозоровскому представляют, пред его светлые очи.

Поликарп.Батюшка Кузьма Кузьмич, да ведь богомольцев и юродивых и в царских палатах привечают. Кабы князь его слова на веру принял, он бы его к царю отвел.

Кузьма.А царь бы его признал еретиком злым и приказал бы сжечь живьем.

Поликарп(падая на колени).Батюшка, прости меня! Это же не по моему разумению. Ты хоть меня научи!..

Кузьма.Встань, Поликушка! И стой так, чтобы я на тебя снизу смотрел.

Поликарп(поднимаясь).Слушаюсь, батюшка.

Кузьма.Так что же этот Михайло врал?

Поликарп.Батюшка, да повторять стыдно! Хуже Аленки-побирушки, что каждую неделю за подаянием ходит. У ней сын догола раздемшись на крышу залазит и кричит, что он царь Навуходоносор.

Кузьма.Слишком много говоришь, Поликушка.

Поликарп.Да мне же вспомнить надо, концы

с концами соединить. Меня ж не было при этом. Трофим Игнатьич рассказывал и тоже сомневался. У него выходило, что он не то что отца, а дедушку Ивана Грозного видел.

Кузьма.А что ж тут стыдного?

Поликарп.Да это-то ладно. Он про это так прямо не говорил. Это как бы само собой выходило. А байку вот какую сказывал. Мол-де Иван-царевич, про которого в сказках сказывают, был на самом деле и в Москве правил. Отец его, царь, на войну уходя, оставлял его царствовать. И добрее его и справедливее никогда никого не было. А потом его извели злые вороги, ворожбой там, и ядом, ну по-всякому. И вот, мол, когда народ об Иванцаревиче сказки сказывает, это он, значит, мечту свою лелеет, чтобы тот воротился и над ним царствовал.

Кузьма(невозмутимо).Да, был такой царевич. Иван Младой прозывался. Очень его в Москве любили, потом отравили.

Поликарп.А когда же это было, батюшка Кузьма Кузьмич?

Кузьма.Отравили когда? Да лет тому полтораста с лишком.

Поликарп.Так что ж этот Михайло, и впрямь двести лет живет?

Кузьма.Про это лучше у него самого спрашивать.

Поликарп(лукаво).Так, может, тогда и Аленкин сын — царь Навуходоносор?

Кузьма.Все может быть. Но и про это лучше спросить у Михайлы Иваныча. (Отчетливо)И у других, таких же как он, богомольцев премудрых. Ты уж за ними досмотри, Поликушка, а то, выходит, я тебе жалованье плачу, а самому за тобой досматривать приходится.

Поликарп на ватных ногах направляется к дверям.

Кузьма.Погоди-ка, Поликушка. Ты мне вот о чем

доложи. Как там Игнатка, Трофимов сын? Корабли в немецкие земли снаряжать — прибыльное дело. Чай, не один сундук уже золотом набил?

Поликарп.Да какой там, Кузьма Кузьмич. Он ведь на казенном жалованье. А казенное жалованье, сам знаешь, пока от Москвы до Архангельска дойдет. (Разводит руками.)Если бы ему Трофим Игнатьич денег и снеди всякой не посылал, он бы ноги давно протянул.

Кузьма.А, вот как! Выходит, у самого Трофима больше денег, чем в царской казне. — Ну иди, не теряй время зря.