Бабур (Звездные ночи)

Ахмад Танбал, прибыв в Андижан, остановился сразу у Якуб-бека. Но не ему первому сообщил он о гибели мирзы Умаршейха, а Шеримбеку — суетлив и легко возбудим Шеримбек. И простоват: поверил голубю, которого послал ему Ахмад Танбал, чтобы самому остаться в тени.

— План, составленный по вашему совету, удался как нельзя лучше! — благосклонно сказал Ахмад Танбал хозяину дома.

— Да, Шеримбек теперь хорошенько «избавит от опасности» своего племянника. Из кожи вон будет лезть, чтоб превратиться в самого приближенного бека Бабура, за Алатау его увезет, слава аллаху…

— А мы… мы теперь… до слуха народа доведем известие о побеге Бабура… убежал, мол, от опасности. Пусть узнают, как оставил Бабур в такой миг родной Андижан. После этого… после этого мирза Джахангир взойдет на престол.

Якуб-бек все гладил и гладил бороду.

— Самое удобное место, чтоб распространить слухи, — базар, — сказал он. — У меня есть подходящие торговцы, они поговорят.

— Да, но никто не должен знать, что слухи исходят от нас!

— Будьте спокойны, господин Ахмад-бек. Мы умеем хранить тайны…

Население Андижана и без того волновали слухи — один мрачней другого. Приближение вражьих войск держало людей в страхе, а там, где страх, там и слух. Шептали друг другу, что «повелитель кинулся с обрыва в реку и не сегодня, так завтра враги захватят город». Потом пошло повсюду: «Мирза Бабур струсил, сбежал, оставил нас на произвол судьбы». В самый разгар торгового дня одна за другой начали закрываться лавки в торговых рядах на крытых базарах. Откуда шли слухи, никто не знал толком, но люди слушали, пересказывали, прибавляли новые страшные подробности. Наконец стали говорить, что пала крепость Ахсы и что повелителя сбросили с обрыва. Тайные осведомители поспешали к градоначальнику, доносили, что нового услышали сегодня.

Ударились в панику беки: известие Касымбека о смерти повелителя укрепило их страх перед врагами, а грядущие перемены на троне заставляли думать совсем не о военных делах. У градоначальника Узуна Хасана от сумятицы слухов голова закружилась. Вздорные слухи, но ведь кто там знает…

Беки собирались и — ничего не предпринимали.

— Счастье покинуло нас, господа, — плакался градоначальник. — За стенами враги, в крепости суматоха. Ничего не знаем, ни к чему не готовы. Не напрасно, значит, мирза Бабур ушел, так и не войдя в крепость.

— Может быть, и нам надо бежать? — спросил с иронией мавляна [49] Абдулла.

Ходжа Абдулла славился чернотой волос и большой ученостью. Он был влиятельным пиром [50] андижанских беков. И мирза Бабур считал себя его мюридом [51], поэтому Узун Хасан не мог ответить чернобородому грубо. Смолчал.

— Надо возвратить мирзу Бабура, пока он не отъехал слишком далеко от Андижана, — сказал Касымбек.

— Я хорошо понимаю мирзу Бабура, — Ходжа Абдулла оглядел собравшихся. — О нет, он не бежал от страха. Он уехал от нас, чтобы проверить нашу верность себе. А слухи на базаре — призыв к смуте. Призывают же — смутьяны. Вот от них базар раньше нас узнал о гибели повелителя.

Верно, все верно! Узун Хасан почти даже искренне удивился тому, как Ходжа Абдулла, будучи здесь, среди них, угадывает мысли мирзы Бабура. Настоящий пророк этот Ходжа!

— Все, оказывается, ясно для нашего пира! — сказал Узун Хасан с неподдельным уважением. — Давайте и сделаем так, как скажет нам мавляна.

— Мне ясно, — сказал Ходжа Абдулла, понизив голос, — объединимся все и послужим мирзе Бабуру, тогда спасемся — и ни один волос не упадет ни у кого с головы.

Верно, опять верно. И с какой твердой убежденностью говорит Ходжа Абдулла. Однако же — страшновато… Если дело обернется так, что окажется прав Ходжа Абдулла и мирза Бабур станет повелителем Ферганы, то к каким итогам приведут градоначальника его сегодняшние колебания? Не к тому ли, что люди градоначальника донесут об этих колебаниях мирзе и — прощай пост градоначальника? Нет, нет, Узун Хасан, ты не должен сворачивать с выбранной дороги.

— Мой пир, благословите меня, я сам поеду к мирзе Бабуру, — сказал Узун Хасан. — Я выражу ему от имени всех беков нашу верность, я приглашу его в крепость!

— Ваше намерение было бы достойно похвалы, господин градоначальник. Но пока вы градоначальник, хочу я сказать, то вам и следует рассеять смуту в городе, найти и разорить гнездо смутьянов, подготовить Андижан к обороне. Вот когда вы заслужите милость мирзы Бабура.

Пир поистине читал в душе Узуна Хасана.

Летнее солнце сжигало землю и небо. Пыль, поднимаемая копытами, языками пламени лизала лица всадников. Ни малейшего дуновения воздуха.

С Бабура семь потов сошло, от невыносимой жажды во рту было сухо, как в пустыне. А вчера в это же время дня он роскошествовал в прохладе на берегу Андижансая. Чистый воздух зеленой усадьбы, прозрачная вода, обдуваемый ветерком айван, беззаботность, озорство — казалось прошлым, далеким-далеким, на выжженной, запорошенной пылью дороге. Будто нежданный-негаданный смерч, как в страшной сказке, оторвал его от счастливой жизни подростка, подхватил и уносит куда-то щепкой бессильной. И вздымаемая пыль — это пыль того смерча. И сила, бросившая его отца с обрыва в реку, — сила того же смерча. И смутные, пыльно-серые тени его пятидесяти спутников — это тени того же, собравшего их всех в страшные объятия, смерча.

От голода кружилась голова. Казалось, что всех их крутит, сбивает с прямого направления какой-то недобрый демон.

Доехали по Узгенской дороге до Намазгоха. Показались горы со снежными вершинами. Бабур глазами почувствовал прохладу. Пришпорил коня. С трудом разлепив сухие губы, обратился к Шеримбеку:

— Быстрей! Давайте-ка все быстрей!

Шеримбек оглянулся назад:

— Гонец скачет! Подождем?

Гонец вручил Бабуру письмо, написанное рукой Ходжи Абдуллы. Бабур взял свернутое в трубочку письмо, оторвал шелковую тесемку, которой оно было перепоясано, протянул раскрытый свиток Нуяну Кукалдашу:

— Читай.

В письме говорилось про верность андижанских беков. И еще — осторожными намеками — о том, что в городе распространяются вздорные слухи, будто «мирза Бабур сбежал», что смутьяны хотят тем самым отвадить от него народ.

— Я хотел спасти вас как раз от этих смутьянов, мой амирзода! — запел Шеримбек Бабуру. — Там плохо, ой как плохо! Крепость — это их гнездо. Не возвращайтесь, мой мирза. Коли беки преданы вам, пусть они придут сюда!

«…От страха бежал, оставив отчий дом», — да, такой слух стоит того, чтобы кочевать из уст в уста, из города в город, из кишлака в кишлак.

— Нет! Я не собираюсь бежать! — Бабур повернул коня назад.

— Мой амирзода, это ловушка, поверьте.

— Я сам разберусь во всем. Я докажу им, что я не трус. Возвращаемся все! Возвращаемся в Андижан!

Бабур ослабил поводья и ударил коня камчой. Гот поскакал скоро и яростно, и ветер ударил Бабура в грудь, отчего он почувствовал облегчение. Словно тот грозный смерч остался позади, растаял на дороге.

Они въехали в крепость, когда солнце склонилось к закату. Обычно шумные вечером улицы на сей раз были погружены в тишину. Лавки торговцев закрыты. Какое-то запустение вокруг. Город устрашен, он сжался, он забился в конуру.

Шеримбек, все заботясь о безопасности Бабура, ехавшего впереди, дал нукерам знак окружить его. И сам начал обгонять мирзу. Опять Бабур почувствовал себя в плену, в объятиях смерча. Перед глазами снова начали кружиться кони и люди — щепки в вертящемся воздушном столбе. И опять Бабур бросился вперед, пришпорил коня, вырвался из кольца. Шеримбек попытался повторить маневр, поехать хотя бы рядом с Бабуром, кто увидит — пусть увидит, а от злого взгляда он убережет племянника, но Нуян Кукалдаш схватил его коня за повод:

— Господин, оставьте, пусть амирзода едет впереди. Пускай народ видит наследника престола, пусть люди успокоятся, вон они — припали к окошкам, пусть узнают про клевету смутьянов!